Крах и Восход - Бардуго Ли. Страница 18

Я оглядела наш лагерь: Хэршоу уже улегся и сопел с Накошкой на груди; Сергей сидел бледный и настороженный; Давид прислонился к дереву и читал книгу, пока Женя дремала, положив голову ему на колени; Надя и Адрик возились с шестами и брезентом, а Зоя наблюдала за ними, но помощь не предлагала.

«Презирай свое сердце». Я бы хотела так уметь. Я не желала и дальше горевать, переживать потери, испытывать чувство вины или беспокойство. Хотелось стать жесткой, расчетливой. Бесстрашной. Под землей это казалось возможным. Здесь, в лесу, с этими людьми, я чувствовала себя менее уверенно.

В конце концов я, должно быть, задремала, поскольку когда я очнулась, день уже близился к вечеру, солнце садилось за деревья. Рядом со мной сидел Толя.

– Тамара вернулась, – сказал он.

Я резко села, тут же проснувшись. Но лицо Толи оставалось мрачным.

– К ней никто не подошел?

Он покачал головой. Я расправила плечи. Не хотела, чтобы кто-то видел мое разочарование. Стоило порадоваться, что Тамаре вообще удалось пробраться в город и уйти из него целой и невредимой.

– Мал знает?

– Нет, – ответил Толя. – Он наполняет фляги водой у ручья. Хэршоу и Стигг на дежурстве. Мне позвать их?

– Это может подождать.

Тамара прислонилась к дереву и жадно пила воду из кружки, пока остальные собирались вокруг нее, чтобы услышать отчет.

– Проблем не возникло? – спросила я.

Она помотала головой.

– И ты уверена, что нашла нужное место? – поинтересовался Толя.

– Западная сторона рыночной площади. Я прибыла рано, осталась допоздна, поболтала с лавочником, просмотрела чертово кукольное представление четыре раза подряд. Если бы пост был активным, ко мне бы кто-нибудь подошел.

– Можем попробовать еще раз завтра, – предложил Адрик.

– Я пойду, – сказал Толя. – Ты пробыла там достаточно долго. Если покажешься снова, люди заметят.

Тамара вытерла рот тыльной стороной ладони.

– Если я прикончу кукловода, это привлечет лишнее внимание?

– Нет, если сделаешь все по-тихому, – ответила Надя.

Когда все повернулись к ней, ее щеки залились румянцем. Я никогда не слышала шуток от Нади. Обычно она играла роль аудитории для Марии.

Тамара сняла кинжал с запястья и покрутила его, балансируя острием на кончике пальца.

– Я могу быть тихой, – сказала она, – и милосердной. Пусть марионетки живут. – Сделала еще один глоток воды. – Еще я узнала новости. Крупные новости. Западная Равка открыто объявила, что она за Николая.

Все навострили уши.

– Они блокируют западный берег Каньона, – продолжила шуханка. – Так что, если Дарклингу потребуется оружие или боеприпасы…

– Ему придется идти через Фьерду, – закончила Зоя.

Но все не так просто. Это значит, что Дарклинг потерял береговую линию Западной Равки, ее флот – лишь они оставались до недавнего времени доступными для заморской торговли.

– Сейчас Западная Равка, – сказал Толя. – Может, Шухан следующий.

– Или Керчия, – вставила Зоя.

– Или и тот, и другая! – воскликнул Адрик.

Я почти видела, как лучик надежды воодушевляет наши ряды.

– И что теперь? – спросил Сергей, нервно теребя рукав.

– Давайте переждем денек, – предложила Надя.

– Ну, не знаю, – протянула Тамара. – Я не против вернуться. Но на площади были опричники.

Плохой знак. Опричники были личной стражей Дарклинга. Если они контролировали эту территорию, нам есть смысл уходить так скоро, как только возможно.

– Я хочу поговорить с Малом, – сказала я. – Не особо распаковывайтесь. Возможно, утром мы двинемся в путь.

Все разошлись, Тамара с Надей отправились копаться в наших продовольственных запасах. Шуханка продолжала хвастливо поигрывать кинжалом – определенно красовалась, но Надя, похоже, была не против.

Я пошла на звук воды, пытаясь разобраться в собственных мыслях. Если Западная Равка выступила за Николая, это очень хороший знак – знак, что он жив и здоров, и создает больше проблем для Дарклинга, чем кто-либо мог предположить в Белом соборе. Я почувствовала облегчение, но не знала, каким должен быть наш следующий шаг.

Добравшись до ручья, я увидела Мала, сидевшего у мелководья. Он разулся и снял рубашку, закатав штаны до колен. Мал сосредоточенно наблюдал за водой, но при звуке моих шагов вскочил на ноги и сделал рывок к ружью.

– Это всего лишь я, – сказала я, выходя из леса.

Он расслабился и снова присел, направив взгляд на ручей.

– Что ты тут делаешь?

Мгновение я просто наблюдала за ним. Мал оставался абсолютно неподвижным, как вдруг его руки быстро погрузились в ручей и достали извивающуюся рыбу. Он кинул ее обратно. Какой смысл оставлять рыбу, если мы не можем рисковать, разжигая костер, чтобы приготовить ее?

Я видела в Керамзине, как он ловил рыбу тем же способом даже зимой, когда пруд Тривка покрывался льдом. Он точно знал, в каком месте пробить лед, где опустить леску, когда вытаскивать рыбу. Я составляла ему компанию, ожидая на берегу и попутно разглядывая в ветвях деревьев места, где птицы свили гнезда.

Сейчас все было по-другому. Вода играла бликами света на его лице, подчеркивала плавное движение мышц под кожей. Я поняла, что нельзя так пялиться, и слегка встряхнулась. Мне и прежде доводилось видеть его без рубашки. Не нужно вести себя как идиотка.

– Тамара вернулась, – сказала я.

Он встал, потеряв всякий интерес к рыбе.

– И?

– Никаких признаков людей Николая.

Мал вздохнул и провел рукой по волосам.

– Проклятье!

– Можем переждать еще один день, – предложила я, хотя и так знала, что он ответит.

– Мы и без того зря потеряли время. Я не знаю, как много дней нам потребуется, чтобы добраться на юг или найти жар-птицу. Не хватало еще застрять в горах, когда пойдет снег. К тому же нужно найти убежище для остальных.

– Тамара говорит, что Западная Равка выступила за Николая. Что, если отвести гришей к ним?

Мал задумался.

– Это долгое путешествие, Алина. На него уйдет много времени.

– Знаю, но там безопаснее, чем где-либо по эту сторону Каньона. И это еще одна возможность найти Николая.

– Да и двигаться на юг может быть менее опасно с того берега, – он кивнул. – Ладно. Нам нужно подготовить остальных. Я хочу, чтобы мы выдвинулись в путь сегодня вечером.

– Сегодня?

– Ждать нет смысла. – Он вышел из воды, ступая босыми ногами по валунам.

Он не произнес «ты свободна», но это читалось между строк. Что еще тут обсуждать?

Я направилась к лагерю, но затем вспомнила, что не сказала ему об опричниках. Вернулась к ручью.

– Мал… – начала я, но дальнейшие слова так и не слетели с моих уст.

Он наклонился, чтобы подобрать фляги. Стоя ко мне спиной.

– Что это?! – сердито спросила я.

Мал крутанулся, разворачиваясь ко мне лицом, но было слишком поздно. Он открыл рот.

Прежде чем он успел сказать хоть слово, я рявкнула:

– Если скажешь «ничего», я тебя вырублю.

Он закрыл рот.

– Повернись, – велела я.

Он замер на мгновение. Затем вздохнул и повернулся.

У него была татуировка во всю спину – что-то похожее одновременно и на розу ветров, и на солнце; указатели тянулись от плеча к плечу и вдоль позвоночника.

– Зачем? – спросила я. – Зачем ты это сделал?

Он пожал плечами, его мышцы забугрились под сложным узором.

– Мал, зачем тебе эта метка?

– У меня много шрамов, – наконец ответил он. – Этот я выбрал самолично.

Я присмотрелась. На рисунке виднелись буквы. «Я ста резку». Я нахмурилась. Похоже на староравкианский.

– Что это значит?

Он промолчал.

– Мал…

– Это унизительно.

И, конечно, я тут же увидела, как его шея покрывается красными пятнами.

– Скажи мне.

Мал помедлил, но затем прочистил горло и пробормотал:

– Я стану клинком.

«Я стану клинком». Так вот кем он был? Этот юноша, за которым гриши следовали беспрекословно, чей голос оставался твердым, пока вокруг нас обрушивалась пещера, который сказал мне, что однажды я стану королевой? Я уже не была уверена, что знаю его.