Беглянка с секретом (СИ) - Счастная Елена. Страница 6
И к тому же, словно назло, вдалеке послышался лай собак. Видно, сюда их выпускали вечером. А может, они бегали тут постоянно, чтобы изловить или хотя бы напугать тех, кто пожелает без спроса прогуляться по пустынному парку.
Гавканье становилось все истошнее и ближе с каждым мигом. Я прибавила шаг, постоянно оглядываясь: эхо металось между деревьями, отражаясь от каменных боков ротонд, путая, не давая понять, откуда же на самом деле доносится.
Я бросилась вниз по тропинке, неприлично задрав подол до колен. Через пару шагов со всего размаху наступила в очередную ямку и едва не закувыркалась, но всё же сумела удержать равновесие. Воротца, тускло поблескивающие на свету, приближались слишком медленно. Дорожный мешок бил по спине и звенел чем-то, хоть ничего звенящего я, кажется, в него не укладывала. До слуха донеслось жаркое дыхание. Шорох быстрых лап, топот. И снова — лай, от которого в груди подпрыгнуло сердце и упало куда-то в живот. Перед глазами на миг вспыхнуло багровым. Я перестала видеть вокруг хоть что-то, каждый миг ожидая, что в ногу мне вцепятся острые зубы.
— Убереги, Матерь, — шептала на каждом шагу.
И наконец схватилась пальцами за прохладные прутья ворот. Признаться, боялась, что и тут будет висеть замок. Но калитка оказалась заперта постольку-поскольку: видно, здесь больше надеялись на лохматых стражей, чем на запоры. Толстая цепь была просто обмотана вокруг соседних прутьев. Тяжёлая — торопясь, ломая ногти, я распутала её и, содрогнувшись от пронзительного скрипа несмазанных петель, выскочила в Ториндинт. В тот самый миг, когда одна псина всё же догнала меня. Лязгнули зубы возле бедра. Но между мной и собакой встала закрытая калитка — и пёс заметался, пытаясь ещё меня достать.
Я кое-как намотала цепь обратно, чтобы кобель не вырвался. Лишь бы за ним не подоспела стража, ведь лай наверняка привлёк кого-то из людей. Ещё две собаки подбежали к воротам, заходясь злым урчанием и повизгиванием, будто их лишили обеда.
Я выдохнула и отвернулась от них. Шея взмокла от страха, а платье прилипло к спине: натерпелась, едва только ступив за порог Пьетра Гри. Признаться, оставалось только молиться Рассветной Матери, которая уже помалу теряла свои права вместе с тем, как темнело всё сильнее — не хотелось попасть в руки ещё и какому-нибудь отребью, что наверняка шастает на окраине Ториндинта в такой час.
Но на удивление кругом оказалось тихо, несмотря на тёплый летний вечер: ни стражи, ни слоняющихся горожан. Видно, людей напугал приближающийся дождь. Вдалеке погромыхивало. Тучи всё явственнее затягивали небо, всё стихло, ни ветринки не проносилось между плотно стоящими друг к другу домами — значит, гроза может случиться сильная. А мне в дорогу — просто прекрасно!
Как будто в ответ на мои мысли, невидимый сейчас браслет заколол кожу. Я почесала саднящее запястье — проклятая Доната! Даже не узнала моего окончательного ответа, нацепила на меня эти оковы, вживила мне под кожу карту, которую я и видеть никогда в жизни не хотела.
Шаги гулко разносились, звеня на каменной мостовой, и тонули в сгущающемся влажном мареве. Парило нещадно, словно я оказалась вдруг на подогреваемой медленным огнём сковороде с водой. Загромыхало снова — уже ближе. Я озиралась, то и дело посматривая на клочок бумаги, что дала мне Доната. На как будто вырванном из карты куске города тёмно-красной линией был прочерчен мой путь. Маленьким крестиком — отмечена таверна. Я свернула в узенький переулок, проскочила едва не шаркаясь плечами о тёмные бугристые стены. Закапало. Лениво, тяжёлыми каплями ударяя по голове и плечам. Смахивая с бровей и ресниц влагу, я вышла на другую улицу и прибавила шаг, лелея надежду, что повозка, которую мне подготовили, будет крытой.
Мелькали над головой вывески всевозможных булочных — похоже, я попала на улицу пекарей. Здесь всегда витал в воздухе запах опары и корицы, хрустящей румяной корочки, которую так приятно надломить, чтобы ощутить тёплую мягкость хлеба внутри. В ответ на мысли о еде в животе ощутимо вздрогнуло. Я снова свернула и, промокая под усиливающимся дождём всё сильнее, вышла наконец на улицу постоялых дворов и всевозможных харчевен — на любой вкус и кошелёк. Здесь тоже пахло едой, которую уже готовили в поварнях к тому мигу, как начнёт собираться на ночные посиделки городской люд и постояльцы. Наконец, беспрестанно шаря по вывескам взглядом, я натолкнулась на ровно вырезанную и любовно побеленную утку. Огляделась, приближаясь — и увидела выплывшую из тумана крытую повозку с с плотным пологом. Как же хорошо, что не придётся мокнуть, хоть от большого дождя этот хлипкий навес на жердях вряд ли убережёт.
Дальше стояли и другие повозки, но одна из них тут же уехала, как только из неё высадился высокий, закутанный в плащ мужчина. Другая, кажется, была пуста. Я подошла ближе, выглядывая кучера — тот, видно, дремал, сгорбившись под непромокаемой накидкой на козлах. Он вздрогнул от звука шагов и обернулся через плечо. Встряхнул вожжами — и две каурые лошади одновременно переступили копытами, собираясь уже трогаться.
— Ну, что, едем, офате? — буркнул он не слишком-то довольно. — Жду вас невесть сколько. Скоро под задом хлюпать начнёт, прости Рассветная Матерь.
Я обернулась, бросая последний взгляд вдоль улицы. Прислушалась невольно: нет ли ещё погони, ведь, когда после всех проверок обнаружат, что у Донаты нет карты, то начнут искать воровку. А на кого падёт подозрение в первую очередь? На захворавшую девицу. А там уж сразу обнаружат, что её в покоях нет. Нет и у Мариана Шербана.
— Едем, — я кивнула и, приподняв подол, быстро забралась в повозку.
Сидение оказалось не слишком удобным, на таком, пожалуй, в долгом пути отсидишь себе всё, что ниже спины, да выбирать не приходится. Раз уж я по собственной неосторожности и доверчивости беспросветно вляпалась в эту сомнительную заварушку. Доната много кого умела облапошить, вот и я попалась на её удочку. Если она приедет вслед за мной, то получит сполна!
Кучер звонко причмокнул, сильнее ударяя поводьями — лошади тряхнули головами и легко сдвинули повозку с места. Гулко зацокали копытами по щербатой мостовой и “Белая утка”, в которой я так ни разу и не побывала, быстро пропала за бесчисленными поворотами городских дорог.
Дождь всё расходился, но пока без ветра. Кучер тихо поругивался, всё дальше на глаза натягивая накидку. Несмотря на полог, которым закрывался навес, образуя нечто вроде тёмной каморки с маленьким оконцем сбоку, на колени брызгало, башмаки начали промокать помалу, и я попыталась спрятать ноги под лавку, на которой сидела. Хотелось сильнее прикрыться плащом, уже тёмным по низу от влаги: вода заливалась в каждую щель. Оставалось надеяться, что путь всё же не окажется слишком долгим, хоть, как сказала Доната, ехать полдня до следующего городка, где они должны будут встретиться, переночевать, и двигаться дальше.
Усталость и переживания уже давали о себе знать: я и хотела бороться со сном, да никак не получалось. И скоро, устав наблюдать, как помалу тонет в дождливой пелене всё вокруг, прислонилась виском к опоре навеса и задремала, иногда только содрогаясь от сырости, что помалу пробиралась под подол. Не слишком-то позаботился тот, кому нужна карта, о девушке, что должна была её стащить. Но даже вялая злость на всех вокруг не помешала моему сну.
В конце концов я едва не свалилась с лавки, когда повозка вдруг резко остановилась. открыла глаза, недоуменно моргая и смахивая с ресниц осевшую влагу. Отогнув полог, поначалу даже не увидела ничего, хоть уже, оказывается, светало. Дождь стал настолько сильным, что на полу повозки скопилась солидная лужица. Подол мой совсем промок, и сырость гуляла по коленям, струилась вниз до самых ступней, которые, несмотря на летнее тепло, только и отступившее вечером, изрядно озябли.
Только после я подняла взгляд, выглядывая из-под навеса так, чтобы не залило лицо. Да быть того не может! Где я оказалась?! Это точно не походило на небольшой городишко с тесным постоялым двором, где предстояло переждать какое-то время. Перед глазами, будто горная гряда, высились стены огромного замка. Высокая широченная башня по центру его утопала верхушкой в густых клубящихся облаках, Другие — поменьше, увенчанные, словно колпаками, остроконечными крышами, окружали её и торчали со всех сторон вокруг просторного, закованного в гранит двора.