Тюрьма особого назначения - Горшков Валерий Сергеевич. Страница 54

– Максим Борисович! – обратился он к деловито заседающему за своим безразмерным столом Захарову. – А про отца Павла мы с вами как-то совсем забыли! Почему бы не предоставить ребятам возможность побеседовать и со священником, настоятелем тюремной церкви? Он регулярно общается с заключенными и мог бы много интересного им рассказать!

– Да, это было бы неплохо, – с энтузиазмом отозвался Нагайцев, разглядывая неизвестно как оставшийся с незапамятных времен портрет Горбачева в рамке, висевший за спиной полковника. – Никогда не доводилось брать интервью у тюремного священника!..

– Простите, вы сказали… настоятель? – удивленно переспросила Анжелика, чувствуя, как ее сердце резко увеличило число ударов. – И он здесь, у вас?!

– Тюремный врач с Каменного, Семен Аронович, попросил нас немного подлечить их священника, – не слишком охотно сообщил подполковник Захаров. – Раньше, до поступления в духовную семинарию, он служил в армии и даже, по-моему… – начальник встретился усталыми, покрасневшими глазами с главврачом, – воевал в Афганистане. Верно, Николай Арсеньевич?

– Так точно, – подтвердил врач. – Отец Павел – настоящий вояка, даже имеет боевые награды! Думаю, он не откажется дать интервью своим землякам.

– Землякам? – переспросил Нагайцев, отвлекшись от созерцания хорошо всем знакомого родимого пятна на лысине последнего генсека.

– Он прибыл к нам из Ленинграда, то есть нынешнего Санкт-Петербурга, – подтвердил Толмачев, – по рекомендации Московской патриархии. Ну так что, – главврач переглянулся одновременно с Анжеликой и полковником Захаровым, – будем просить отца Павла о встрече или с вас хватит двух зэков?

– Конечно, просите! – обрадованно отозвалась журналистка. – Если священник согласится на интервью, у нас получится просто потрясающий материал!

– Тогда я еще сегодня переговорю с ним, – кивнул Толмачев. – Надеюсь, он еще не спит. Когда выйдет журнал, не забудьте прислать нам с Максимом Борисовичем по экземпляру, так сказать, на память, с автографом… А сейчас, с вашего разрешения, – полковник в очередной раз стрельнул глазами в сторону обворожительной длинноногой блондинки в сексуально облегающем ее стройную фигурку бежевом костюме, – я должен идти в операционную. Ночное дежурство, знаете ли. Надо вырезать одному пахану аппендикс…

Доктор попрощался за руку с Нагайцевым, мельком кивнул начальнику учреждения и скрылся за дверью. А полковник Захаров, подавив зевок прижатой ко рту ладонью, нажал на кнопку у себя на столе, и через несколько секунд в кабинет вошел азиатской наружности сержант в форме внутренних войск.

– Отведите наших гостей в их комнаты и передайте мои распоряжения насчет ужина, – сухо приказал начальник, вставая из-за стола и протягивая ладонь бородачу Диме. – Завтра в семь тридцать вас разбудит капитан Гарин. Позавтракаете, а после можете приступать к работе. Если Николай Арсеньевич договорится с отцом Павлом, то я не возражаю против встречи и с ним. Завтра с утра я уезжаю в Петрозаводск, и, стало быть, мы с вами больше не увидимся. Так что желаю вам всего доброго и прошу меня извинить – служба…

– До свидания! – улыбнулась Анжелика, при первом же взгляде на которую полковник подумал, что она «та еще штучка». Но хороша, чертовски хороша! – Было очень приятно встретить понимающее отношение к прессе и познакомиться с таким интересным человеком, как вы. Ну а по поводу журналов не беспокойтесь, я лично пришлю их вам заказным письмом.

– Не стоит беспокоиться, – буркнул Захаров, мечтающий лишь о том, чтобы скорее добраться до дома и выспаться перед завтрашней поездкой. – Работайте…

Он проводил взглядом покинувших кабинет журналистов и, сняв со спинки стула форменный китель, стал собираться домой. Смахнул со стола несколько документов в старый, из черного кожзаменителя, «дипломат», погасил свет, вышел в коридор и направился к КПП тюремной больницы.

«Понимающее отношение к прессе!.. – мысленно усмехнулся произнесенным смазливой девчонкой словам подполковник. – Если бы не этот странный позавчерашний звонок из управления с приказом разрешить интервью с «полосатыми», то я бы вас к моему режимному учреждению и на пушечный выстрел не подпустил! Писаки чертовы…»

Капитан Гарин оказался коренастым мужчиной лет тридцати с подпорченным оспой лицом и бегающими маленькими глазками. Он вторично появился в похожей на одиночную тюремную камеру комнате Анжелики без пятнадцати минут восемь и, взглянув на не тронутую девушкой тарелку с рисовой кашей, усмехнулся. Пристально оглядев журналистку от туфель до прически, он сообщил:

– Пора идти. Вы готовы?

– Разумеется, – кивнула Анжелика и, вынув из дорожной сумки с вещами портативный диктофон для записи интервью, вышла из комнаты вслед за капитаном, совершенно случайно бросив взгляд на прицепленную к его портупее коричневую кобуру с торчащей из-под застежки черной рукояткой пистолета.

Нагайцев уже стоял в коридоре возле перегородившей его серой металлической решетки с открытой дверью и о чем-то тихо разговаривал с главврачом больницы полковником Толмачевым. Рядом с Димой и доктором журналистка увидела священника в черной рясе, исподлобья наблюдающего за Димой. Анжелика была готова поклясться, что священника с Каменного – а это мог быть только он – внешность журналиста интересовала куда больше, чем содержание его разговора с полковником.

– Доброе утро, доктор, – поздоровалась журналистка, поравнявшись с Толмачевым, и, тут же повернувшись к священнику, спросила его, специально придав своему голосу оттенок кротости: – А вы, батюшка, если не ошибаюсь, и есть отец Павел, настоятель тюремной церкви в бывшем монастыре? Меня зовут Анжелика Гай. Очень рада с вами познакомиться!

– Благодарю вас, – чуть наклонил голову священник. – Николай Арсеньевич передал мне, что вы хотели бы встретиться со мной, и я не нашел причины, по которой должен был бы ответить отказом.

– Я бы попросила вас, отец Павел, рассказать нам о душевном состоянии этих людей, которым больше никогда в жизни не вернуться обратно на свободу. Для нашей статьи очень пригодилось бы мнение священника, для которого ежедневное общение с бывшими убийцами является, так сказать, его христианской, духовной миссией…

– Если я смогу вам помочь сделать по-настоящему объективный материал, то буду только рад, – согласился отец Павел. – Но для начала, как мне кажется, вам необходимо поговорить с самими Дроновым и Завьяловым. А уже после того – со мной.

Священник взглянул на капитана, и тот неопределенно пожал плечами, мол, как хотите. Но от отца Павла не смогло ускользнуть очевидное – Гарин заметно нервничал.

Впрочем, подобной реакции и ожидал от него отец Павел. По одному ему известной причине, о которой священник ни за что не стал бы распространяться вслух. Когда появившийся вчера вечером в дверях его отдельной палаты полковник Толмачев сообщил о прибытии журналистов, настоятель уже не сомневался – последняя точка поставлена. План побега начинает претворяться в жизнь…

– Тогда можем приступать, – сообщил главврач, встретившись глазами с Анжеликой. – Час назад я уже предупредил обоих больных, что к ним пожалуют гости. Дронов, правда, отнесся к этому известию равнодушно, но вот бывший банкир Завьялов выразил заметный интерес ко встрече с прессой. Итак, с кого начнем?

– Я думаю… – начал Нагайцев, но девушка перебила его:

– Начнем с химика, если не возражаете.

– С него так с него, – кивнул, соглашаясь, Толмачев, засунув руки в глубокие карманы надетого поверх военной формы белого халата. – Капитан вас проводит. А мы с отцом Павлом пока побудем у меня в кабинете. Как только закончите с «полосатыми» – заходите.

Полковник со священником поднялись на этаж выше, а журналисты в сопровождении нервно покусывающего губы капитана, время от времени трогающего пальцами висящую на поясе кобуру, направились в терапевтическое отделение, где находились палаты Дронова и Завьялова. Миновав семь железных решеток, перекрывающих каждый коридор с обеих сторон, и оставив позади метров восемьдесят, Анжелика и Нагайцев остановились возле обшарпанной белой двери со стеклянным «глазком». Капитан нажал несколько кнопок электронного кодового замка и распахнул дверь.