Прощайте, любимые - Горулев Николай. Страница 33

— Не знаю, Эдик, — хмуро сказал Иван. — По крайней мере, их еще нигде не остановили, хотя бы на день...

Из склада появились Сергей с Федором. Мужчина нес на плечах мешок муки. Позади, держась за край мешка, плелась, тяжело дыша, его полная жена. Когда мужчина погрузил на тележку и второй мешок, а Федор бросил в кассу, словно разглаженные под утюгом, денежные купюры, Иван объявил:

— Шабаш, ребята. Нормальные магазины давно закрылись.

Дверь заперли на железный ломик, приклеив снаружи бумажку «закрыто», и устало опустились кто на прилавок, кто на мешок с сахаром, кто на радиаторную батарею. Все вдруг заметили, что в магазине не на чем сидеть — нет ни табуреток, ни скамейки. Это, наверное, так было заведено, потому что покупатель приходил не за тем, чтобы посидеть и покалякать с продавцом, а за покупками, которые хотел приобрести без всякого промедления.

— Живот к позвоночнику подвело, — пожаловался Сергей и потянулся к ящику с печеньем.

— Стоп! — остановил его Иван. — Зачем мы шли с вами в магазин? Пусть каждый возьмет, что хотел, и положит в кассу деньги.

— А работали мы бесплатно? — спросил Сергей.

— Шкурник... — улыбнулся Эдик. — Где ты видел, чтобы оперативные задания военного времени оплачивались?

— А почему ты за свои стишки получал? Взял бы и отказался — молодой, мол, я, начинающий, не платите мне, пока не научусь писать как следует.

— Во-первых, не за стишки, как ты изволил выразиться, а за стихи, — парировал Эдик. — А во-вторых, это вещи совершенно несравнимые.

Открыли кабинет завмага. Дверца сейфа была распахнута, ящики письменного стола вынуты и перевернуты. Над столом в рамке под стеклом висел большой портрет вождя.

— А между прочим, — продолжал разговор Иван, застилая стол грубой оберточной бумагой, — почему ты, Эдик, молчишь, как в рот воды набрал? Во все времена и эпохи в тяжкие годины поэты были со своим народом. Поднимали его, поддерживали, звали на борьбу, клеймили позором таких вот сволочей, которые вешают портрет руководителя над столом и несут камень за пазухой...

— Я пишу, — тихо сказал Эдик.

— Честное слово? — обрадовался Иван.

— Честное слово.

— А мы не видим, — вздохнул Сергей. — Это все пока что не на бумаге...

— Слушайте, — вдруг оживился Федор, — может, скинемся на бутылку, а то сухомятка в горло не лезет?

— Боже мой, — засмеялся Иван, — и с кем я только связался? Даже секретарь комсомольского комитета, и тот!... Ладно. Так и быть. Несите две бутылки. Завтра рассчитаемся.

После первого стакана портвейна разговор оживился. Усталость, скопившаяся за день, отступила, и ребята были полны прежней молодой горячности.

— Так кто мне, черт возьми, ответит, что происходит? — Сергей закурил и облокотился на стол. — Ну, внезапность, ну, вероломство, ну, отмобилизованные дивизии... А что у нас? Ничего? Где же оно все подевалось — и танки, и самолеты, и что там еще... — Сергей на мгновение замолчал, потом глубоко затянулся, пустил дым в потолок и неожиданно зло и тихо запел:

Значит, что? Готовились мы или не готовились?

— Конечно, готовились, даже знали потенциального противника, — согласился Иван. — А потом заключили договор о ненападении и развесили уши. А он нам и дал по ушам.

— Теперь не скоро придем в себя, — заключил Федор.

— Дальше Днепра не пустят. Посмотрите, сколько войск понаехало в Могилев...

В это время с улицы застучали в дверь.

— Что они, не видят объявление? — недовольно спросил Сергей, но встал из-за стола. Встали и остальные.

Стучала пожилая женщина в поношенном сером костюме, в берете, из-под которого выбивались стриженые седые волосы. Левая рука ее была перевязана бинтом не первой свежести.

Увидев вооруженных хлопцев, вышедших из магазина, женщина спросила:

— А магазин работает?

— Вы же видите, — сказал Иван, кивнул на бумажку, приклеенную к двери. — Уже закрыт.

— Но в принципе он работает?

— В принципе работает, — сказал Эдик. — Только время его кончилось.

— А можно видеть завмага? — допытывалась женщина.

— Нет ни завмага, ни продавцов, — недовольно бросил Иван. — Вот мы и торговали полный день.

Женщина какое-то мгновение думала, а потом просительно сказала:

— Помогите мне, товарищи. Я директор детского дома из-под Гродно. Увезла ребят прямо под огнем. А ехали такими дорогами, что и поесть было негде... Помогите накормить детей. Вон они, в машине...

У тротуара стояла старая полуторка. Из кузова торчали ребячьи головки — белесые, русые, черные. Запавшими испуганными глазами смотрели они на улицу, на своего директора, на вооруженных парней в гражданских костюмах. Они смотрели без любопытства, свойственного детям, а строго и выжидающе.

Иван подошел к машине и улыбнулся.

— Не вешайте носа, ребята, теперь вас никто не тронет...

— Мы есть хотим, — вдруг захныкал мальчуган, сидевший у самого края кузова.

Иван повернулся к друзьям с какой-то неожиданной решимостью.

— Все хотите есть? — спросил он у детей.

— Все, все, все... — послышались голоса из кузова.

— Сейчас организуем, — сердито сказал Иван директору. — Хлопцы, загружай машину!

Сергей открыл дверь, а Федор с Эдиком уже несли сухари, печенье, конфеты, банки консервов.

— Грузите им в мешки все что можно! — кричал Иван в дверь магазина.

— У меня нет столько денег, — тихо сказала директор дома.

— И не надо. Не надо никаких денег. Счастливого пути.

У женщины на глазах выступили слезы:

— Я вам так благодарна, так благодарна.

— Не надо нам благодарности. Счастливого пути, ребята! — крикнул Иван и помахал им рукой.

— Спасибо, дяденьки... — радостно ответил малыш, сидящий у края кузова.

Чмыхнув дымом, полуторка уехала. Эдик спросил:

— А как же мы отчитаемся, Иван?

— Перед кем? — спросил Иван.

— Я не знаю... — растерянно произнес Эдик.

— Вот что, ребята, — Иван положил руку Эдику на плечо. — Нам нет перед кем отчитываться, как только перед своей совестью. А совесть наша чиста, мы отдали продукты детям.

К магазину подкатила черная «эмка». Дверца открылась. Из нее выглянул милицейский начальник с ромбом в петлице.

— Ну, много наторговали?

— Наторговали... — махнул рукой Иван. — И в конце проторговались.

— Что так? — улыбнулся милицейский начальник.

— Дали продукты эвакуированному из-под Гродно детскому дому. Без денег.

— Правильно сделали, — сказал милицейский начальник. — Кто-нибудь один садитесь ко мне в машину. Повезем деньги в банк. Остальные закройте магазин и сдайте ключ нашему дежурному в школе. Завтра что-нибудь придумаем...

Глава двенадцатая

ВИКТОРИЯ

Иван с матерью завтракали, когда дверь открылась и на пороге вырос Виктор.

Все эти дни от него в доме ждали весточки, но Виктор молчал. Из-под Гродно приходили сообщения, одно тревожнее другого. Иван не рассказывал о них матери, мать скрывала эти вести от Ивана.

И вот Виктор явился сам, седой, небритый, еще более осунувшийся, в потертом костюме, в разбитых туфлях, перевязанных шпагатом.

Мать бросилась Виктору на шею и заплакала.

— Не надо, мама... На всех слез не хватит.

— А Варвара, а девочка?

Виктор молчал. Иван заметил гримасу боли на лице брата и все понял. Горячий комок подкатил к горлу, но Иван сдержался. Он встал из-за стола, молча отошел к окну...

— Нету, мама, ни Варвары, ни девочки... — дрожащим голосом произнес Виктор.

Мать как-то обмякла на руках Виктора, вздрагивая от нервного всхлипа. Иван налил воды и поднес матери. Она пила, и зубы ее стучали по стакану.

Виктор молча сбросил Туфли, подвел мать к дивану, попросил у Ивана подушку.