Разрушение (ЛП) - Рэйсс К. Д.. Страница 30

Эллиот спустил мои штаны и прикоснулся губами между моих ног. Раздвинул их и закинул одну себе на плечо, простонав, поцеловал мой клитор.

Вот оно. Спустя все эти недели разговоров, пока мы сидели по разные стороны столов, сейчас я смотрела, как двигаются его руки, сминаются губы, светятся глаза — серовато-зеленый океан полностью их поглотил, и не так, как я представляла. Его голос, ранее звучащий у меня за спиной в глубинах гипноза, сейчас вместе с языком ударял по влажной плоти между моих ног. Руки не просто двигались, они поднимались по моему телу и хватали соски, не боясь причинить боль и скрутить их.

— Да. Поверни их. Да.

Его щетина колола чувствительную кожу на внутренней стороне бедра, когда Эллиот открыл рот и проник языком в меня. Я потянула его за волосы, а он замедлил движения рта, затем остановился, оставив лишь болезненное ощущение в моих сосках.

— Ты хочешь кончить?

— Да.

— Умоляй об этом. — Эллиот провел самым кончиком языка по моему клитору. Он вот-вот сведет меня с ума.

— Пожалуйста, Эллиот.

Мужчина отстранился. Замер. Сжал челюсти.

— Повернись. Руки на столешницу. — Он вздернул бровь, слабая улыбка заиграла на его губах.

Настала моя очередь замереть. Эллиот не был Диконом. В его словах звучала серьезность, но намек игры никуда не делся. Я прижалась грудью к столешнице.

Понятия не имела, чего ожидать, когда доктор провел рукой вниз по моей спине и заднице. Затем рука пропала, а потом внезапно обрушилась шлепком. Эффект неожиданности заставил меня ахнуть. Эллиота не было видно, но я слышала его вдох.

— Это за то, что дразнила меня. — Он шлепнул меня еще дважды. Достаточно сильно, чтобы начало жечь. С такой силой, чтобы моя кожа почувствовала себя живой. — Нет. Не за это. Потому что мне этого захотелось.

Он снова ударил, обрушивая удары на каждую мою ягодицу, затем скользнул пальцами между ними, ощущая мою влажность. Из меня вырывался какой-то резкий продолжительный звук, а вот у него со связной речью дела обстояли лучше.

— Вау.

Не могла не прыснуть со смеху, как и Эллиот.

— В первый раз? — спросила я через плечо.

— Не в последний.

Я втянула воздух через стиснутые зубы, дыша данным обещанием, а доктор наклонился и посмотрел мне в глаза, затем снова ударил.

Мой стон, затем шепот:

— Сильнее.

Эллиот схватил меня за волосы на затылке и сжал кулак, вжимая меня в поверхность столешницы, пока я не смогла двигаться. Град шлепков обрушился с покалыванием, я попыталась вывернуться, но он крепко удерживал меня, неожиданно придвинувшись к моим бедрам.

Два пальца тут же оказались во мне, вплоть до перепонки между ними.

Мне не нужно было молчать. Облегчение наступало лишь от одной мысли об этом.

— Трахни меня, — прорычала я. — Пожалуйста. Господи. Просто трахни меня.

— Еще нет.

Мужчина прикоснулся языком к болезненной части моей попки, закручивая боль в спираль, затем сжимая плоть и прикусывая ее.

— Сначала ты кончишь для меня.

Его укус пришелся на самое восприимчивое к ощущениям место, где задница переходила в бедро — новый вид боли, пробудивший меня. Эллиот раздвинул мои бедра, раскрыв мою плоть для своего языка. Его пальцы грубо двигались во мне, а язык воплощал собой нежность, пока доктор посасывал мой клитор.

— Эллиот, — пропищала я. — Пожалуйста. Позволь мне. Я дико хочу кончить для тебя.

Давление ослабло, превратившись лишь в прикосновение, но Эллиот не перестал двигаться, так что, когда я содрогнулась, сжав мышцы вокруг его пальцев и взорвалась в его рот, оргазм длился до тех пор, пока я не перестала чувствовать кости в своем теле. Мое освобождение стало открытым неповиновением и капитуляцией. Нахер его. Нахер мир, говорящий о невозможности остаться с ним. Он владел мной своей грубостью и нежностью. Нахрен этот секс. Я принадлежала Эллиоту.

Мужчина уложил меня на пол и навис сверху, размещаясь между моих ног. Я потянулась к его штанам, но он ударил меня по руке и сам достал свой член.

— За всю свою жизнь я не трахал никогда так жестко, как сейчас собираюсь трахнуть тебя.

— Мне нравится, когда ты…

Мне так и не удалось закончить предложение, потому что он вошел в меня, скользнув по моим же сокам и его слюне, превратив мои слова в стон.

Эллиот трахал меня так жестко, как и обещал, но медленнее, чем ожидала я, позволяя каждому толчку взрываться блаженством, таять, а затем снова возрастать. Я взяла в руки его лицо, потому что не могла поверить в его красоту, но он отнял их от себя и прижал над моей головой. Его движения набрали темп, став более глубокими, его тело прижималось ко мне с каждым ударом.

— Я… Боже… — ахала я. — Еще раз. Я снова кончу.

— Да. Кончишь. Со мной.

— Скажи, когда. Скажи…

— Сейчас, Фиона. Сейчас.

Я поймала первые секунды его оргазма. Его лицо покраснело, одновременно напрягшись и расслабившись. Это моя заслуга. Я привела его к этому. И с этой мыслью я произнесла его имя и взорвалась вокруг него.

Мы замедлили ритм, забирая поцелуями остатки нашего удовольствия.

 

ГЛАВА 37

Эллиот

Фрейд определял три уровня подсознания. Они находятся в постоянной борьбе. Животный инстинкт, который хочет причинять боль, совокупляться, есть и испражняться. Высшее естество, желающее любить, поддерживать умиротворение, поступать правильно и жить в обществе. И главный режиссер, присматривающий за двумя актерами и позволяющий животному искать еду, когда она нужна, а сознанию — взаимодействовать.

В большинстве случаев режиссер — судья и заглушает распри между двумя первыми, чтобы субъективность имела право на жизнь.

Но битва продолжается там, где ее не видели, и когда эго слабело, победитель выступал из-за занавеса и тянул за рычаги и выключатели.

Я принес Фиону в спальню и брал ее снова и снова. Она стала чувствительной раньше, чем я, открывшись и впустив меня, пока мне оставалось лишь теряться и превращаться в животное.

Без своей брони девушка была еще красивей, чем я представлял. Во сне ее веки подрагивали, ресницы светились медным цветом в утреннем свете — я любил ее. Просто любил. Когда она поморщилась во сне и прошептала:

— Нет, перестань. Мне больно, нет, — и зажмурила глаза от вспомнившейся боли, необходимость сорваться с кровати и предпринять что-то вновь стала терзать меня.

Война бушевала за кулисами слишком долго. Война между физической потребностью в ней и пониманием необходимости оставить ее. После нашего секса занавес пал, разорванный в клочья и сожженный на виду у зрителей.

Главный режиссер был повешен.

Посреди бедлама стояло животное. Мне хотелось делать все, что угодно, лишь бы уберечь ее от былой боли. Он пометил Фиону ею, а мне хотелось забрать ее себе.

Когда она перекатилась на живот, я провел рукой по ее спине, вниз к попке, пока не почувствовал углубление между ягодицами.

Фиона вдохнула и открыла глаза:

— И снова доброе утро.

Я залез на нее сверху, снова ощутив эрекцию, целуя ее плечи и затылок.

— Доброе утро, — запустил руку ей под талию и приподнял бедра. — На колени, пожалуйста.

Девушка выставила попку вверх. Я надавил ей между лопаток, прижав Фиону к кровати. Ее способ передать мне весь контроль и позволить делать все, что мне вздумается, взывал к моему животному инстинкту. Я одновременно хотел поглотить ее и уберечь.

Я проник в нее пальцами.

— Как часто ты просыпаешься влажной?

— Как только ты говоришь мне встать на колени.

Раздвинул ее ноги, проведя пальцами по плоти. Фиона простонала, и я прижался к ней эрекцией.

— Откройся для меня.

Девушка потянулась назад и раздвинула ягодицы, вдавливая мизинцы в кожу.

Я прижался членом к ее входу и скользнул внутрь. Знал, насколько узкой она была. Насколько влажной. Какой идеальной была ее плоть. Но у меня имелись другие планы.