Белая Бестия (СИ) - Положенцев Владимир. Страница 37

— Зачем? — недовольно спросил Костя.

— А я знаю? По мне хоть, чтоб орехи колоть.

— Проснулся, мало выпил, — проворчал Талый. — Иди, сейчас приведу. В штабе что ль Батька?

— В штабе.

Но тут мальчика кто-то оттянул назад. На его лице появилась жуткое удивление. «Ну ты…»., — произнес он и пропал в коридоре. А на пороге оказался улыбающийся во весь рот Махно.

— Послал мальца, а сам думаю-чем это сейчас занимается госпожа Бестия? Ха-ха. Костя, а ты чего тут? Тебе велено стеречь Анну Владимировну на расстоянии, а ты, сморю, уже примостился. Пошел вон.

Талый ни словом не возразив, схватил шапку, нахлобучил на голову, скрылся за дверью. Махно подсел к Анне, стал ее разглядывать, качая головой, цокая языком.

— Никогда не встречал такой очаровательной, гвоздично-пряной женщины, аж дотронуться страшно. Но очень хочется.

— А как же Галя? — ухмыльнулась Белоглазова.

— Гапа — это моя судьба, мой крест, моя вторая половина. Любовь же совсем другое. Сладкое, но к сожалению, не вечное. Вас, Анна Владимировна, нельзя не любить, вы держите мужское сердце в своих ручках, позволяете ему биться или приказываете замирать. От вас исходит аромат райских садов.

— Да вы поэт, Нестор Иванович.

— Признаюсь, в детстве писал стихи, пробовал даже публиковаться, но меня не оценили. Я вообще добрый романтик, лирик, с нежной ранимой душой. За что же вы хотите меня убить, Анна Владимировна? Что вам лично я плохого сделал?

Анна замешкалась, такого резкого поворота в разговоре она не ожидала. Кажется, уже выяснили, что убивать Батьку она не собирается. Согласна на спектакль с его убийством, но не более. А Махно продолжал, не дождавшись ответа:

— Я не собираюсь теперь агитировать вас в очередной раз за анархическую идею, которой служу и буду служить до самой смерти. Хочу вам сказать о себе. Моим учителем в Бутырской тюрьме был Петр Андреевич Аршавин. Так вот он мне говорил — самое страшное преступление на свете — это не бороться со злом, принимать несправедливый мир таким какой он есть. С доисторических времен мир построен на иерархии и принуждении, прослойка паразитов всегда угнетала остальных. Я и до Бутырки пытался бороться с «паразитами». В восьмом году меня обвинили даже в убийстве чиновника военной управы. Но я его не убивал. Он подскользнулся во время нашей с ним беседы и разбил себе голову о край мраморного стола. Хотели повесть, но по молодости лет заменили казнь на пожизненный срок. И Аршавин мне открыл глаза на смысл жизни. И я борюсь со злом как могу. Ну что хорошего в ваших белых? Они предлагают победить зло, вернувшись к старой формуле — классовой иерархии, где прослойка богатых угнетает остальную массу. Что предлагают большевики? Бороться со злом насилием, запретами и террором. Мол, потом, когда массы станут лучше, осветлятся, террор прекратится. Не прекратится никогда. В этом наше с большевиками различие, при общих подходах к коммунизму. И я, лично я, Махно, создал армию, которая единственная противится белому и красному злу, которое они пытаются выдать за добродетель и благо для всего народа.

— Вы святой, — ухмыльнулась Анна.

— Да, можно сказать, святой, почему бы и нет? Так за что же вы меня хотите убить, Анна Владимировна, за мою святость?

— Про нехороших белых и красных я уже слышала от актера Пруткина и от вас пару часов назад. Кроме того, и сама уже пришла к выводу, что они не панацея для России. Что же касается лично вас… ненавидеть Батьку Махно у меня повода нет.

— Вот! Ну и славно, ну и хорошо! Хватит на этом. У меня сегодня именины, позвольте пригласить вас, так сказать, на интимный ужин.

— Интимный?

— В смысле для двоих.

— А Галя!

— Да что вы все — Галя, Галя, я свободный человек, в своей свободной Республике. Ну вернее, скоро провозглашу свободную крестьянскую республику, как только возьму Екатеринослав. Первым делом отменю диктатуру пролетариата, военный коммунизм на Украине и Кубани, запрещу лидерство компартии, объявлю третью социальную революцию для повсеместного свержения большевиков. Самоуправление на основе беспартийных Советов и главное, наконец-то, передам землю в свободное пользование крестьян. Сомневаетесь?

— Нет.

— Сомневаетесь. Я сам сомневаюсь, ха-ха. Но не отступлюсь.

Махно резко поднялся, задев ножнами шашки колено Анны. Она поморщилась от боли. Нестор Иванович позвал мальчишку:

— Скажи хлопцам внизу, что б проваливали все вон, Батька один тут гулять желает.

Мальчишка заржал, побежал выполнять приказ. Махно снова сел, взял Белоглазову за пальцы левой руки, внимательно их рассмотрел, вдруг начал целовать. Потом приложил ладонь Анны к своему лицу:

— От тебя исходит вечная жизнь или смерть, не пойму. Но оторваться невозможно. Дышать тобой-уже счастье. Идём.

Махно потащил Анну вниз. В зале кабака уже никого, кроме целовальника и двух его помощников не было. Один вытирал тряпкой стол у окна, другой ставил на него расторопно закуски, горшок с борщем, тарелку с тонкими колбасками, салом, бутылку с немецкой яблочной водкой.

— Виски английские давай, от шнапса у меня икота, ха-ха, не при даме будет сказано. Анна Владимировна, чего вы желаете?

Но ответа ждать не стал. Схватил бутылку шнапса и два фужера, наполнил прозрачной, пахнущей фруктами водкой:

— Пока виски принесут… давайте, госпожа Белоглазова, будем здравы.

Сразу, не чокаясь, выпил, зажал пальцами нос, захлопал заслезившимися глазками:

— Не иначе из падалицы. Но пробирает хорошо, до костей.

И опять схватил руку Анны, приложил к губам, принялся целовать.

— Стану председателем анархической республики, вас заместителем назначу. Вместе будем править, свободу миру нести. Или, может, к черту республику. Давайте прямо сейчас куда-нибудь убежим, а? Говорят, бразильское правительство бесплатно земли переселенцам раздает, да еще подъемные выделяет. Уедем, будем табак или бананы выращивать, или что там они растят. А? Хотя нет, для начала нужно покончить с белыми. С красными, думаю, еще можно как-то договориться, они все же хоть и гнилые, паршивые, но как и мы коммунисты. Я, Махно, прекращу эту… белую метель, которая всем надоела. Нанесу Деникину такой удар, от которого он не оправится. Но не под Уманью, как он нас принуждает, а на юге, под Семёновкой.

Махно снова в одиночку выпил. На принесенную половым бутылку шотландского виски он даже не взглянул.

— Под Семёновкой, — повторил Нестор Иванович, — и не 12-го, а на 2 дня позже, 14-го. Для чего? А чтоб Деникин в замешательство пришел — срок назначенный вроде подошел, а махновцы ни туда ни сюда, начнет тасовать свои полки, а в движении какая оборона? Ха-ха. Тут-то я и стукну железным махновским кулаком.

Нестор Иванович ударил по столу, опрокинув на пол тарелку с овощами. Помидоры покатились по полу к стойке целовальника, один — к входной двери. Она тут же распахнулась.

В корчму влетела Галя Кузьменко. Лицо ее было красным, масляным, перекошенным.

— А-а, вот вы где, — зло сказала она. — Спрашиваю, где Нестор, а никто не знает.

— Не скандаль, Галя, — попросил захмелевшим голосом Махно. Анна заметила, что даже небольшая доза алкоголя делала его рыхлым, безвольным.

— Что же это ты, подруга, делаешь? Не успела Галя в сторону, так ты сразу свои прелести моему мужу подставляешь. Не стыдно?

— Нет, — спокойно ответила Анна. — Ну посмотри на себя — обвисшая, потрепанная, пропахшая водкой и кокаином. Я же молодая, стройная, красивая. Чего же мне стыдиться, когда мужик выбирает меня, а не старую развалюху.

— Что?! — взвыла, не вскричала Галя, полезла за пистолетом.

Анна ухмыльнулась:

— Что, без маузера не можешь доказать свое первенство?

Кузьменко, доставшая уже пистолет, отбросила его в сторону. Маузер попал прямо на стойку целовальника, разбив бутыль с самогоном. Владелец корчмы со страху присел, начал мелко креститься. К стенам прижались и половые.

— Не ссорьтесь, девочки, я всех вас люблю, — уже заплетающимся языкам сказал Махно и тяжело, горестно вздохнул. Налил себе еще.