Белая Бестия (СИ) - Положенцев Владимир. Страница 35

— Чего тут разбираться! — кипятился Махно. — А ну снимай амуницию, — стал он рвать на начальнике штаба портупею, но она была крепко затянута, не поддавалась. — Под канчуками с горилкой все расскажешь.

— Да погоди, Нестор, — наконец пришел в себя Белаш. — Уймись. Да, у меня есть осведомитель в Ставке Деникина.

— Осведомитель?! — изумился Задов. — Почему я не знаю?

— Это мой дальний родственник. Он просил, чтобы никто не знал его имени. Я и сейчас его не назову, хоть режь меня на ремни, Нестор. Это для общего, нашего революционного блага. Да, он мне донес информацию, что в Ставке было совещание, на котором и решили забросить махновцам утку. Через кого не сказал. Но сообщил, что Махно будет предложено прорываться в определенный день и час, о котором он мне и поведал.

— Предположим, — немного остыл Махно. — Но почему ты мне о задумке беляков не сказал? Для чего же совершать прорыв по указке белой контрразведки? Это же ловушка для Махно!

— Да в том-то и дело, что ловушка дырявая.

— Как так?

— В Ставке наверняка думают, что ты разгадаешь их уловку и сделаешь наоборот, по — своему. Поэтому заранее я тебе ничего и не сказал, ну а теперь, когда появилась бестия, всё срослось.

— Опять не понял. Алешка Чубенко поехал на станцию давать телеграмму Деникину, где я прошу в обмен на жизнь бестии, — Махно кивнул на Анну, — дать нам окно на юге. Впрочем, вы знаете. Что же из этого выйдет, Чубенко еще не возвращался?

— Нет, — хором ответили начальник повстанческой контрразведчик и начальник штаба.

— Ладно, — уже совсем мирно сказал Батька. — Подождем ответа Деникина. Спектакля с моей гибелью в любом случае отменять не будем. Где меня подорвете?

В дверь заглянул казак:

— Так закуску нести али нет?

— Неси, — кивнул Нестор Иванович.

Задов подсел к Махно:

— Все уже продумано. Завтра утром в Ольшанку приедут командиры частей, комиссары. Я позвал и заместителя начальника штаба Петлюры, якобы для обсуждения продления перемирия и покупки у них новой партии оружия. Пригласил из Благовещенского и солдат немецкого революционного Комитета, для массовости. Будет человек пятнадцать.

— Ну, — нетерпеливо забарабанил Махно пальцами по колену. Резко поднялся, вынул из шкафа первую попавшуюся бутылку, не нюхая что в ней, налил в пустой фужер, из которого пил актер Пруткин. Залпом осушил.

В этот момент казак наконец принес закуску — нарезанное сало, чесночную колбасу, зеленый лук, каравай серого хлеба, миску с красными мочеными помидорами. Махно нетерпеливо выхватил у него тарелку с колбасой, оторвал кусок, запихнул в рот, морщась разжевал:

— Не горилка, а адский огонь. Ух. Ну, дальше.

— Сбор назначен на 10 утра в бывшем магазине купца Овчинникова, за хлебными амбарами, у церкви. Там просторно, правда хлама много. Но это не важно. Ну ты, Нестор, знаешь, тебе там предлагали жилую квартиру сделать.

— Мне таких хором не надобно, люди должны видеть, что я человек скромный, один из них.

— А в 9 утра в том же магазине, на который хлопцы уже приколотили табличку «штаб», ты якобы будешь проводить экстренный военный Совет с членами Революционного комитета повстанческой армии Украины. Туда сгоним переодетых актеров и пару человек из пленных деникинцев, что служат теперь у нас. А в половине девяотого, ты Нестор, в центре села проведешь небольшой митинг.

— По поводу.

— Ты умный и языкастый, придумаешь что людям сказать. Ну, мол, белые орды деникинцев окружили нас со всех сторон, мы должны собрать все силы, чтобы в нужный час дать им решительный отпор. В таком духе. Затем, после митинга, пойдешь в штаб. Я сначала хотел пожертвовать Бекасовым, он ведь похож на тебя, а потом подумал-нет, кто-то обязательно увидит, что он это не ты.

— Что же, решил пожертвовать мной?

Задов запнулся, не зная что сказать в ответ. И не стал на это отвечать, продолжил:

— У купца Овчинникова был большой погреб. В него два входа и выхода. Один в доме, другой со стороны церкви. Спустишься в него, спокойно уйдешь, а Бекасов подорвет штаб, вместе с «командирами». От тебя, Нестор найдут только сапоги и любимую папаху. Ничего не поделаешь, придется ею пожертвовать. Ах, да, чуть не забыл. В штаб ты войдешь вместе с госпожой Белоглазовой, лазутчицей. Она якобы всех и взорвет.

— Вместе с собой? — спросила Анна.

— Ну зачем же губить такую красоту! Мы с вами уже вроде договорились — вы сообщите о гибели Махно Ставке. То есть, покинете штаб через подвал вместе с Махно. Общей организацией спектакля занимается Галя.

— Один она уже успешно провалила. А Бекасов, что будет с ним?

— Ох уж эти женщины, — развел руками Лева. — Он же вас фактически предал, а вы о нём печетесь. Ротмистр, как я уже говорил, и приведет взрывной механизм в действие. Пожертвует, так сказать собой, ради общего дела. Вернее, ради вас.

— Да, но…

— Никаких «но». Мы ему предложили на выбор — или он отправляется в Ставку, а вы героически погибаете в штабе, или вы сообщаете Деникину о смерти Нестора Ивановича, а он улетает на небеса. Ротмистр, как офицер, разумеется, решил умереть сам.

— А говорите — предал.

— Как женщину предал, всю ночь развлекался с вольными гетерами, ха-ха. Их тут достаточно. Впрочем, меня мало интересуют ваши взаимоотношения. Бомба в штабе — целый ящик динамита — уже заложена. Достаточно будет рядом взорвать гранату. Вы с Бекасовым их много с собой привезли, ха-ха. И у нас хватает. Как тебе план, Нестор?

— Мне нравится. Выпить хотите? Нет? Ну тогда оставьте все меня, я устал, спать хочу. Никого кроме Гали ко мне не пускать.

Кожаный диван издал жалобный скрип, когда на нем развалился Нестор Махно.

«Законченный алкоголик, недалеко ушел от Пруткина. Галя попала в точку, — подумала Анна. — От одной рюмки в осадок выпадает. Нужно осмотреть заминированный «штаб». Лучше вместе с Махно, когда он проспится. Вознести его на небеса прямо сегодня».

Антон Иванович стоял у раскрытого окна, перебирал пальцами телеграфную ленту. Её принес Главкому начальник контрразведки Васнецов, который теперь сидел сзади у камина и курил папиросу. Это было послание от Махно. «… Если желаете сохранить жизнь своей племяннице, предоставьте коридор для выхода из окружения моей армии в районе Семёновки и Заряновки 12 сентября сего года с 3 до 9 часов утра. В противном случае, ваша племянница будет расстреляна…».

— Махновцы требуют ответа, — обернулся генерал на Васнецова.

— Я его уже дал? — ответил полковник.

— Вот как?

— Разумеется. От вашего имени отказал Махно. Написал, что вам дорога жизнь любого человека, особенно родственника. Но как главнокомандующий освободительной Добровольческой армией, вы не можете судьбу одного человека ставить вровень с судьбой всей России. Вы бы ответили иначе?

Деникин снял тонкие очки в золотой оправе, убрал в карман полосатого английского костюма, который накануне ему купила жена. Ксения Васильевна в муже души не чаяла. И это иногда пугало Антона Ивановича — что эта красавица нашла в нём, практически уже старике? Да, они знакомы давно, но она с радостью согласилась выйти за него замуж в столь тяжелый для страны и самого Деникина час. И теперь только Ксения вдыхает в него силы своей любовью, заботой и преданностью.

Генерал сел за стол, убрал в ящик ленту, поправил фотографию Ксении в карнавальном костюме, сделанную в Париже еще до страшной российской смуты.

— Я ответил бы точно так же, Петр Николаевич, — ответил генерал. — Но что же теперь предпримет Махно и как поступать нам?

— Всё идет по плану, Антон Иванович. Авантюра с посланием Егорова удалась.

— Поясните.

— Видите ли… Бестию и Бекасова разоблачили или они разоблачились сами.

Генерал потряс головой, надел снова очки:

— Совсем потерял нить. Я изначально был против этой авантюры, Петр Николаевич. Объясните, наконец.