Выдумки чистой воды (Сборник фантастики, т. 1) - Вершинин Лев Рэмович. Страница 58

Порыв сквозняка хлестнул Водяного по лицу и прогнал ненужные мысли. Сквозняк хозяйничал во дворе и всех входящих подвергал обыску и допросу. Едва отбившись от его назойливости, вошли в дом.

Подъезд еще более напомнил владыке Обимурскому подводный каньон, только вот вода… то есть воздух в нем был мутен и слоист. Кое-где на площадках слабо мерцали лампочки, и в их свете Водяной с любопытством разбирал на стенах загадочные письмена и имена. Вдруг он увидел начертанное большими буквами: «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ», словно бы ни к кому не обращенное, и сердце его дрогнуло. Он вспомнил «армию двоих»…

На пятом этаже путь им преградила дверь. Печальный голос встретил Водяного и его новых знакомцев. Сначала Водяной подумал, что Голос одинок, но вскоре в полумраке разглядел женщину с мягким, словно бы разбавленным слезами лицом и грустными губами. Водяной вспомнил слова о смерти, увидел завешенное черным платком зеркало — и низко поклонился хозяйке…

Все вместе они пошли сначала на кухню, где начали что-то есть, то и дело произнося: «Ну, давайте!» — и сдвигая рюмки. Потом появились какие-то женщины, и Водяной понял, что встретившая была здесь вовсе не хозяйкой, потому что вновь пришедшие мигом вытащили гору посуды и кучу еды и начали варить, жарить, печь, стучать, резать, лить, мешать, толочь, рубить, кромсать, сыпать, мыть, греметь, бранить, бросать, ворчать, и в конце концов мужики забрали свои тарелки и рюмки и большую кастрюлю с какой-то едой и пошли искать другого пристанища.

Люди в квартире словно бы возникали из стен. В каждой комнате курили, ругались, плакали, недоумевали, опасливо оглядывались, умолкали. В коридорном закутке Водяной вновь увидел печальную женщину, которая, сама плача, пыталась утешить сгорбленного юнца — его уже явно встречал где-то Водяной… Но новые друзья вели его дальше, и наконец они вошли в полутемную комнату, где было тихо, но посредине стоял длинный черный ящик.

Гроб!

— Ничего, — успокоил других веселоглазый. — Ничего, мужики… Мы тихонько.

— Да, пусть он нас простит, — усмехнулся мрачнолицый. — За него, в конце концов, выпиваем.

Изморщиненный испуганно кивнул.

Они опять ели и пили, лица плавали в дыму и полусвете, их становилось все больше, словно люди со всей квартиры собрались сюда, и каждый нес сосуд, как будто посвятил вечер толкучке очередей. Водяной с изумлением разглядел на полу маленькую беленькую девочку, которая что-то строила из спичечных и папиросных коробков. Люди толклись туда-сюда, ее строение распадалось, девочка тихо вздыхала, убирала за ушки неровные светлые прядки и снова, снова ставила коробочку на коробочку.

Водяной приткнулся в углу диванчика, опасливо поглядывая на гроб. Впрочем, похоже, это соседство никому не мешало. Уже какой-то постноликий, с прилипшими ко лбу волосами, с вывертом щипал гитару. Его прокуренный хрип на какое-то мгновение заставил всех умолкнуть, но тут же о нем забыли, и певец горько пожаловался сидящему рядом Водяному:

— Вот так всегда! Позовут, а потом себя слушают. И опять, и опять зовут. Я на части рвусь, а надо это им? Кони пр-ри-вер-ред-ливыя… Нет мне покоя, знаешь ли, и в вечном покое!

От его темного стылого взора застыл и Водяной. Хриплогласый взял гитару под мышку и ушел.

Водяной посмотрел на пыльную лампочку и увидел в ее серединке дрожащую, белую от усталости спираль. Зарябило в глазах, он зажмурился, слушая сумятицу слов:

— …мировой… а вы… илы! Свой кар… вый дирек… рак! Все ду… Кроме нас… изм!.. соны прокля… Что, где, ког… А он ему: товаришч!.. илы… ильство… Пам… Но вчера!.. Продались, су… Народ?!.. изм!.. ство…

Водяной уснул.

Сон его был быстр и страшен, словно наш герой нечаянно вбежал в чужую жизнь и тут же, ужаснувшись, из нее выскочил.

Ему снилось, что он — медведь, превращенный в человека, но превращенный не каким-нибудь чародейством, а как бы во врачебном кабинете, где с него была содрана шкура, его кости подпрямлены, осанка выравнена, лицо облагорожено. При этом Водяной знал, что где-то рядом превращают в человека другого медведя. Наконец он был одет в человеческое платье и отпущен на свободное житье. Житья во сне он не помнил. Он только ощущал, как в этом житье постепенно каменеет его гибкое лицо, деревенеет стройное тело, и вот, на непослушных ногах, он вернулся к врачам и, еле двигая костенеющими губами, взмолился вернуть ему прежний, звериный облик, ощущая, как неподвижность все крепче сковывает его. Странно, услышал он ответ, тот, другой, только что пришел в больницу с такой же просьбой!..

Водяной пробудился. Он сидел скорчившись, уткнувшись в жесткую спинку дивана, и с трудом мог разогнуть замлевшую шею. Губы и наяву еще какое-то время продолжали быть одеревеневшими.

Он осмотрелся. Людей в комнате сделалось еще больше! Беленькая девочка все строила свой теремок, сосредоточенно шевеля губами. Рядом с ней сидела Печальная и тихонько смахивала слезы.

Слова и дым оплели комнату сквозным прядевом, а рядом с собой, на диване, увидел Водяной тоненькую, чернобровую, с длинными, к вискам, черными глазами и косой черной челкой. Черноглазая отгоняла дым, звеня браслетами, и разговаривала с каким-то разомлевшим, и из этого разговора Водяной наконец-то понял, что в гробу лежит тот самый человек, который сегодня в его глазах свалился с мраморного саркофага на площади. Узнав, что лишается всех почестей, несчастный предпочел сам сойти со своего жизненного пути, чтобы спасти карьеру сына, а главное — уйти от укоров внука.

— Что же они теперь будут делать? — спросил Водяной Черноглазку.

Она закурила.

— И вы тоже задаете вопросы? — усмехнулась краешком губ.

— Что?

— Вот именно. Что? Что делать? Кем стать? Послушайте только!

Водяной послушал. Из мутных глаз, из влажных ртов и впрямь лилось одно и то же:

— Кто виноват?.. общество… илы… исты… Па!.. Куда идти?.. вперед!.. назад!.. Когда же придет настоящий день?..

— О, не могу, не могу! — сдавленно выкрикнула вдруг Черноглазка, уткнув растрепавшуюся голову в тонкие руки. — Не могу больше это слушать! Вселенский треп! Двадцать, двадцать пять лет друг друга спрашиваем, где выход!

Водяной посмотрел, где выход. Дверь была близко. Ему захотелось взять Черноглазку за серебряный звон браслетов и вывести в эту дверь, и найти овраг с источником…

А она опять мерцала на него глазами и тихо выпускала дымок слов:

— Мы свое время проговорили. Зато души сберегли. Нет, не все. Некоторые продались желудку. Теперь они заядлые срамословцы куда ветер дует. А мы самосохранились. А что дальше? Мы так тихо говорим, себе под нос. Страшно далеки мы от народа! Свои голоса пропели, прокурили…

И она негромко, хрипловато, но в то же время мягко, мягко — так, что у Водяного задрожало в горле! — вдруг пропела:

Беленькая девочка подняла лицо.

— взревел в углу изморщиненный человек, и ему тоненько подвыли:

Печальная всхлипнула:

— и схватилась за сердце:

— Жалко, Господи! Как всех жалко!..

— Чего за-вы-ли! — крикнул мрачноликий. Он еще больше стемнился. — Зовите Соловья! Пусть он споет! Они, молодые, знаете, как? Молотом тяжелым!..

В комнату втолкнули насупленного юношу, и Водяной узнал Соловья-Разбойника. На его послушный посвист, толкаясь, задевая всех крылами, ввалились Четыре Брата-Ветры.