Выдумки чистой воды (Сборник фантастики, т. 1) - Вершинин Лев Рэмович. Страница 80
«Прямо готовый окоп», — подумал Льош и прилег спиной к насыпи.
Невдалеке от него Портиш и Микчу приглушенно ссорились из-за еды, настороженно косясь на него, Лара снова стала приставать к пинам с расспросами, а Кирилл задымил с Испанцем самокрутками. Ссора между Портишем и Микчу постепенно стихла, Кирилл, докурив самокрутку, аккуратно затушил ее и ушел куда-то, а Льош все лежал на насыпи и думал, пытаясь заново, в который уже раз, осмыслить все происходящее здесь, на этой планете. И твердо решить, что же делать дальше. Жаль, конечно, что он оказался последним из землян, выуженным смержами, — чересчур слабые у него ощущения психополей и сила сопротивления их воздействию — несомненно, у последующих поколений они будут сильнее. Но то, что землян больше здесь не будет, Льош понял давно. Слишком осторожны смержи, слишком они боятся. И все же, несмотря на сверхосторожность, именно с ним, с Льошем, смержи просчитались. Жадность к информации, наверное, превысила их осторожность. Забыли, что жадность ведет к несварению. И уж Льош теперь просто обязан стать такой костью, которой смержи подавятся…
По насыпи спустился Кирилл и сел рядом с ним. В руках он держал обломок ветки и что-то выстругивал из него резаком.
— Ну, и куда мы дальше? — спросил он.
— Туда, — Льош махнул рукой. — К Слепой Дороге. Меньше вероятность, что именно возле нее нас будут искать.
Кирилл даже привстал и посмотрел в ту сторону, куда указал Льош.
— Ты уверен, что Слепая Дорога именно там? — недоверчиво переспросил он.
— Уверен. Чувство ориентации меня никогда еще не подводило. Километров двадцать пять… — Льош прикрыл глаза и зашевелил губами, словно что-то подсчитывая. — Точнее, двадцать семь с хвостиком.
— Верю, — кивнул Кирилл. — Теперь я тебе верю.
Льош усмехнулся.
— Что это будет? — в свою очередь спросил он, кивнув на обстругиваемую Кириллом палку.
— Трубка, — коротко ответил Кирилл и снова принялся за работу. — А почему бы нам не остановиться здесь? Место вроде бы неплохое, обзор хороший, спрятаться есть где — рытвины, что твои окопы! Если погоня выйдет на нас, то здесь их встречать лучше, чем в лесу.
— Насчет окопов — это ты верно, — кивнул Льош. — Мысли у нас сходятся… А ты уверен, что драйгеры и василиски — это все, что есть у смержей?
Кирилл удивленно поднял брови.
— Вроде бы ничего другого я у них не замечал, — осторожно ответил он.
— Тогда ты, может быть, объяснишь мне, каким образом ты попал сюда? Не святым же духом?
Кирилл прекратил вырезать трубку и настороженно смотрел на Льоша.
— И вообще, откуда у тебя такая уверенность, что именно смержи будут организовывать за нами погоню? Что именно они являются нашими хозяевами? Потому, что они нас охраняют, и ты больше никого не видел? Но тогда, может быть, ты объяснишь, почему смержи тоже застывают на месте, когда в лагере звучит Голос?
— Черт его знает! — зло сплюнул Кирилл. — Задаешь ты задачи… В наше время встречу с другими цивилизациями представляли совсем по-другому. Они — такие же как мы; цветы, объятия, обмен делегациями, достижениями и черт его знает чем еще, но только непременно высокогуманным; гигантский скачок науки, техники, культуры… И вот оно — братание!
— Ты из двадцатого века? — спросил вдруг Льош. — Где-то из середины?
— Да, — подтвердил Кирилл. — Год гибели — тысяча девятьсот шестидесятый. Сель… У нас в горах это часто бывает…
— Мечтали вы тогда, прости, однобоко. Но и понять вас было можно. Человеку всегда хотелось, чтобы его будущее было светлым, чистым и добрым. А о том, что могут быть негуманоидные цивилизации, или, как эта, паразитические…
— Я не совсем понимаю термин негуманоидные, — перебил Кирилл, — но насчет паразитических — так смержей можно сравнивать с уэллсовскими марсианами. Только смержи пьют не нашу кровь, а наши мысли. Но мне, лично мне, наплевать на то, кто из меня тянет соки: марсиане, смержи или те, кто стоит за ними! Пока у меня есть василиск, пока у меня есть руки, кулаки, зубы, я буду драться за свою свободу до последнего вздоха!
И тут внезапно все сместилось перед глазами Льоша. Он еще видел Кирилла, который продолжал что-то гневно выкрикивать, но уже не слышал его. Острое чувство близкой опасности охватило его, он почувствовал, что через мгновенье сердце его остановится и сознание померкнет. И еще он понял, как озарением на него нашло, что есть от этой опасности странный, нелогичный способ защиты, но им он воспользоваться не успеет…
Льош упал лицом прямо в щебень, но затем с трудом приподнял голову. И у него было уже другое лицо — набрякшее, посиневшее; тусклые глаза невидяще смотрели на Кирилла.
— Ку… кур… — прохрипел он, пытаясь протянуть к Кириллу ставшую чужой, непослушной, руку.
Гигантская тень пронеслась над поляной, на мгновенье закрыв солнце, и ушла в лес.
Кирилл вскочил. Огромный серебристый диск скользнул над лесом, накренился, вошел в вираж и снова стал разворачиваться для нового захода над поляной.
«Вот оно, — екнуло сердце. — Атака!»
Он бросился за своим василиском, но не удержался на крутой насыпи и съехал вниз, в рытвину. Да так и остался стоять на коленях.
В импровизированном естественном окопе стояла непонятная статичная — без единого движения — тишина. Люди и пины, скорчившись, вперемешку лежали на дне рытвины, там, где их застала тень серебристого диска. И только Испанец, согнувшись в три погибели, с василиском наизготовку, напряженно следил за маневрами диска над лесом.
«Что же это делается? — отрешенно подумал Кирилл. Его охватила апатия. — Значит, все насмарку… Их побег, мытарства по лесу… Завтра снова лагерь, Головомойка и все вернется на круги своя?»
Казалось, все чувства оставили Кирилла, кроме зрения. С каким-то тупым безразличием он видел, как из окопа медленно, страшно медленно встает Испанец, так же медленно, с василиском наперевес, и в беззвучном крике ощерив рот, взбирается по откосу и бежит навстречу надвигающемуся из-за леса серебряному диску.
Диск, медленно вращаясь, шел над поляной и вдруг, словно споткнувшись обо что-то невидимое в воздухе, накренился и заскользил навстречу бегущему Испанцу. Они встретились метрах в десяти от окопа. Смяв выставленный вперед василиск, диск ударил Испанца в живот, и его тело, согнувшись пополам, скользнуло по ободу диска и тряпичной куклой отлетело в сторону. А диск, пролетев еще несколько метров, всей своей многотонной мощью вонзился в бруствер окопа. Волна щебня, вздувшись перед ним, с грохотом обрушилась в рытвину.
Этот грохот вырвал Кирилла из состояния небытия. Точно пружиной вышвырнуло его из окопа, и он, до боли в пальцах давя на спуск василиска, бросился к диску.
— Гад! — кажется, орал Кирилл, судорожно притиснув приклад василиска к бедру и поливая диск невидимым огнем. — Гады! Братья по разуму! Я покажу вам братство! Я покажу вам контакт! Ага, шелушишься? Получай еще! На!
Серебристая поверхность диска сползала с него лоскутьями тонкой кожицы, открывая другую, бурую и пористую. Наконец, задняя часть диска, торчавшая над землей, дрогнула и грузно шлепнулась на щебень, согнув диск пополам.
Кирилл опустил василиск. Над поляной звенела тишина. Палило немилосердно солнце, и не было ни ветерка, ни малейшего движения, только пыль, поднятая падением диска, медленно оседала на щебень.
«Вот и все», — устало подумал Кирилл. Он взобрался на гребень рытвины и остановился. Он уже знал, что там увидит, но все равно содрогнулся.
На дне рытвины полузасыпанные щебнем, покрытые желтой пылью лежали трупы. И никого живого…
«Почему они все?.. Почему?! И почему я остался?»
Кирилл снова окинул взглядом рытвину. Все лежали на дне, странно скрючившись, и только Льош на откосе раскинул руки.
«Льош… Почему же и ты умер? Ты, на которого не действовали ни Голос, ни психоэкраны смержей, ты, который чувствовал опасность за милю, лечил только прикосновением рук, ты, который мог разобраться в происходящем, лишь мельком взглянув, который знал больше нас, больше всех нас, всех нас вместе взятых, человек нашего будущего, какими мы хотим стать и какими мы в конце концов будем, несмотря ни на что! И ты… Ты умер?!»