Выдумки чистой воды (Сборник фантастики, т. 1) - Вершинин Лев Рэмович. Страница 82

— Вы меня простите, — говорил он, засыпая могилу. — Я не мародер. Вы бы меня поняли…

Затем он долго стоял над могилой — простым холмом щебня — и не мог заставить себя уйти. Был бы у него в руках обыкновенный немецкий шмайссер — какие он, еще будучи мальчишкой, находил с ребятами у себя в горах, на Земле: партизанские бои в горах были ожесточенные, и еще долгое время после войны там находили подобные трофеи, — он разрядил бы его весь без остатка в небо с ненавистью и болью. А так… Даже нечего было положить на этот скорбный холм, а крестов на братских могилах не ставят…

Солнце уже садилось за лесом, когда Кирилл, так ничего и не сказав над могилой, ушел с поляны. Ночевал он у какого-то ручья с железистой, насыщенной углекислотой водой: идти ночью по лесу опасался — как бы не попасть в паучью ловушку. Спал он плохо, все боялся пропустить рассвет, а когда рассвет серым туманом пополз по лесу, быстро вскочил на ноги, ополоснул лицо, съел два «сырных» нароста, запил водой и пошел дальше, на ходу скручивая самокрутку.

На Слепую Дорогу он наткнулся буквально сразу же. Оказывается, он и ночевал-то невдалеке от нее, метрах в пятистах. Кирилл приблизился к обочине, выглянул на дорогу, затем выбросил окурок и затушил его сапогом. Рядом в траве лежал какой-то слизняк, коричневый, длинный и плоский. Кирилл тронул его носком сапога, но он даже не пошевелился, и Кирилл отшвырнул его ногой вглубь леса. Слизняк вдруг ожил и, складываясь поперек, как гусеница, быстро пополз прочь.

«Ага, — хмыкнул Кирилл. — Значит, на меня Слепая Дорога уже не действует». Но на всякий случай свернул еще одну самокрутку и, закурив, вышел на дорогу.

Вдоль Слепой Дороги телеграфными столбами стояли огромные лопухи, широченными листьями закрывали ее сверху. «Значит, вот в чем тут дело», — понял Кирилл и поднял василиск. Но тотчас передумал и опустил раструб. Не стоило пока выдавать смержам свое присутствие.

Кирилл прошел немного по дороге, увидел на противоположной стороне густую заросль кустарника и забрался в нее.

«Здесь я и буду ждать», — решил он, устраиваясь поудобнее. Он уложил василиск на развилку ветви и улегся сам.

Ждать пришлось долго. Очевидно, сейчас в лагере шла утренняя проверка, затем у всех был час свободного времени, когда, сидя за бараками, можно было поболтать друг с другом, побриться, постирать одежду или просто поспать; потом раздача утренней похлебки и, наконец, отправка в Головомойку.

Кирилл все это время нервно курил одну самокрутку за другой, морщась от усиливающейся рези в желудке. Все-таки прав был Льош насчет этих самых листьев. Да и вообще он во всем был прав, что вначале очень бесило Кирилла в лагере. И смержи жестоко просчитались, выудив Льоша с Земли в лагерь. Недаром людей из более далекого будущего нет в лагере. Боятся их смержи, ох как боятся! Но и на Льоше они споткнулись. И пусть он погиб, пусть они сумели с ним в конце концов справиться, но он уже сделал свое дело. Такое наворотил, что теперь смержам на этой планете спокойно не будет! И он, Кирилл, в этом постарается!

Издалека послышался рокот драйгеров, и Кирилл, отбросив в сторону окурок, прильнул к прикладу василиска. Теперь только не спешить, пропустить пару драйгеров…

Рокот нарастал, и вскоре Кирилл увидел колонну. Драйгеры шли на средней скорости, мерно переваливаясь на ухабах, поднимая легкое облако пыли. Кирилл уже хорошо различал передний драйгер и лагерников, сидящих как статуи на платформе. Некоторых он узнал: краснокожего Индуса из четвертого барака, Нанон, японку О-Суми, здесь же было несколько пинов и двое длинных зеленых насекомоподобных с огромными фасетчатыми глазами и длинными усами.

Первый драйгер прополз мимо, и Кирилл увидел, наконец, рулевое блюдце с распластавшимся на нем смержем («Без василиска!» — радостно отметил он). Он поймал раструбом василиска смержа и стал напряженно следить за ним.

«Как только второй драйгер поравняется с кустами, — решил Кирилл, — и я увижу и второго смержа…»

Вдруг кусты на противоположной стороне дороги затрещали, и оттуда высунулось жерло василиска, а затем показалась голова Василька, со свисающей изо рта дымящейся трубкой.

Василек! Брови у Кирилла радостно подскочили, и тотчас смерж с переднего драйгера выпал из блюдца на дорогу, но не подпрыгнул, как бывало раньше, когда смержи выпадали из блюдец на ухабах, резиновым кулем с водой, а раскололся на куски, подобно ледяной глыбе. Драйгер развернулся и стал поперек дороги.

— Тогда мой — второй! — крикнул Кирилл и направил василиск в сторону другого драйгера.

И еще один смерж рассыпался по дороге ледяными осколками, а драйгер, не останавливаясь, врезался в борт первого, и на землю неживыми куклами посыпались тела лагерников.

— Это еще не все, — процедил Кирилл и полоснул из василиска по широким листьям лопухов, нависающим над дорогой. Листья мгновенно скрутились, как от сильного жара, и Кирилл увидел, как лагерники зашевелились на земле, приходя в себя от сонной одури.

— Бегите все в лес! — закричал Кирилл, выламываясь из кустов. Он схватил за шиворот какого-то пина, поднял с земли и подтолкнул его к обочине. — Слышите?! Уходите в лес!

А сам с василиском в руках бросился к третьему драйгеру…

1974 г.

Елена Крюкова

ПРАЗДНИК ПОКРОВА

Это бедное тело должны схоронить.
Комья мерзлые — кинуть со стуком…
Это знанье я знала. Про то, что я жить
Не престану. Про новую муку…
Странно сверху глядеть на рыдающих вас.
Слезы ветер со щек вам сдувает!
…Сколько раз погребали меня… Сколько раз.
А я — вот она. Вот я — живая.
На толпу неутешную сверху смотрю.
Вижу — курит могильщик увечный.
Слышу — колокол бьет поперек декабрю
О любви вознесенной и вечной.
И живая, смеясь, из высот я кричу:
— О родные! Не плачьте по телу!
Закопают!.. А душу зажгут, как свечу,
Потому что я так захотела!
И хотя онемела навеки, хотя
Бессловесна, приравнена зверю,
Хриплым пламенем в маковках сосен свистя,
Вот теперь-то я в Бога поверю!
Потому что Он дунет с небес на меня,
Оживляя для воли и силы,
И промолвит: — Живи воплощеньем огня —
Ибо в сердце его ты носила!
И народ, что близ ямы столпится, скуля,
Вдруг увидит летящий отвесно
Яркий огненный шар! И зажжется земля
От моей колесницы небесной!
Милый Боже, спасибо! Да только за что?!
Я же грешница, грешница, грешни…
…Только мама рыдает в осеннем пальто,
Ибо холоден ветер нездешний.

Александр Копти (Таллинн)

ГОРИ, ЗВЕЗДА

В этот день все было обычно. В десять вечера ОН не спеша вышел из дома. Безлюдные улицы в ночной мгле, тени бездомных дворняг и мерцающие в отдалении факелы стражников, совершающих ночной обход. «Жена и Анна уже поди улеглись, — отрешенно подумал ОН, размеренно шагая по привычным проулкам. — Завтра надо зайти на рынок пораньше. Пеппи обещал оставить вырезку из свежатинки. А потом можно будет посидеть за кружечкой светлого пивка, посплетничать…»