Граница вечности - Фоллетт Кен. Страница 152

Она поцеловала его в щеку.

Они заказали себе пива. Он с жадностью ел поданный к пиву арахис.

— Твой рассказ великолепен, — сказала Таня. — Не просто хороший, а превосходный.

Он улыбнулся.

— Спасибо. Вероятно, что-то стоящее может родиться в этом ужасном месте.

— Не я одна восхищалась рассказом. Редакция «Нового мира» приняла его для публикации. — Его лицо засветилось радостью, но она должна была огорчить его. — После смещения Хрущева им пришлось отказаться.

Василий упал духом, потом он взял еще горсть орехов.

— Не удивляюсь, — заметил он, обретая уравновешенность. — По крайней мере, им понравилось. Это важно. Стоило писать.

— Я сделала несколько копий и послала их — конечно, анонимно — кое-кому из тех людей, которые получали «Инакомыслие», — добавила она и немного помолчала. То, что она собиралась сказать, было смело. Сказанного слова не воротишь. Но она решилась. — Единственно, что я могла бы попробовать, это переслать экземпляр на Запад.

Она увидела, как в его глазах вспыхнул огонек оптимизма, но он сделал вид, что сомневается.

— Для тебя это небезопасно.

— И для тебя.

Василий пожал плечами.

— Что они могут мне сделать? Сослать в Сибирь? Но ты можешь потерять все.

— Мог бы ты написать еще рассказы?

Из-под пиджака он достал большой потрепанный конверт.

— Я уже написал, — сказал он, отдал конверт ей и выпил пиво.

Она заглянула в конверт. Страницы были исписаны мелким аккуратным почерком Василия.

— Да здесь хватит на целую книгу, — с восторгом проговорила она и сразу поняла, что если ее поймают с этим материалом, она тоже может оказаться в Сибири. Она быстро убрала конверт в свою сумку.

— Что ты сделаешь с ними? — спросил он.

Таня немного задумалась.

— В Лейпциге, в Восточной Германии, ежегодно проводится книжная ярмарка. Я могу договориться в ТАСС об освещении ее — я немного говорю по-немецки. Ярмарку посещают западные издатели — редакторы из Парижа, Лондона и Нью-Йорка. Я могла бы предложить издать твою работу в переводе.

Его лицо загорелось.

— Ты так думаешь?

— Я считаю, что «Во власти стужи» вполне хороший рассказ.

— Это было бы великолепно. Но ты подвергнешь себя ужасному риску.

Она кивнула.

— И ты тоже. Если советские власти узнают, кто автор, тебя будут ждать большие неприятности.

Он засмеялся.

— Посмотри на меня: голодный, в лохмотьях, один, живу в холодном мужском общежитии. Что мне терять?

Ей не приходило в голову, что он недоедает.

— Здесь есть ресторан, — сказала она. — Давай поужинаем?

— Да, пожалуй.

Василий заказал бефстроганов с вареной картошкой. Официантка поставила на стол тарелку с хлебными тостами, как подают на банкетах. Василий их все сразу съел. После бефстроганов он заказал пирожки со сливовым джемом. Он также съел все, что оставила Таня на своей тарелке.

— Мне казалось, что квалифицированным специалистам здесь хорошо платят, — сказала Таня.

— Добровольно приехавшим — да, но не бывшим заключенным. Начальство прибегает к денежному стимулированию только в силу необходимости.

— Могу я посылать тебе кое-какие продукты почтой?

Он покачал головой.

— Все разворовывается теми, кто работает в КГБ. Посылки приходят вскрытыми с трафаретными надписями «Подозрительное содержимое, официально проверено», а всё, представляющее какую-то ценность, пропадает. Парень из соседней комнаты получил шесть пустых банок из-под варенья.

Таня подписала счет за ужин.

Василий спросил:

— У тебя в номере есть ванная?

— Да.

— И горячая вода?

— Конечно.

— Могу я принять душ? В общежитии горячая вода подается только раз в неделю, и то нам приходится мыться как можно быстрее, пока не отключили воду.

Они поднялись наверх.

Василий долго не выходил из ванной. Таня сидела на кровати и смотрела на покрытый сажей снег. Она была потрясена. Она смутно представляла, в каких условиях живут заключенные в трудовых лагерях, но на примере Василия она наглядно увидела жестокую реальность. Раньше своим воображением она не могла постичь степень страданий, переносимых заключенными. И все же, несмотря ни на что, Василий не впал в отчаяние. По сути, он неизвестно откуда черпал силы и мужество, чтобы описать пережитое им эмоционально и с юмором. Она восхищалась им больше, чем когда-либо.

Когда он наконец вышел из ванной, они попрощались. В былые дни он обычно заигрывал с ней, но сегодня эта мысль даже не пришла ему на ум.

Она отдала ему все деньги, что были у нее в кошельке, плитку шоколада и две пары панталон, которые налезли бы на него, хоть и были маленького размера.

— Все-таки они лучше, чем то, что у тебя есть, — сказала она.

— Конечно, лучше, — ответил он. — У меня вообще нет нижнего белья.

Она заплакала, когда он ушел.

Глава тридцать шестая

Каждый раз, когда на Радио Люксембург исполняли балладу о любви, Каролин плакала.

Лили, которой исполнилось шестнадцать лет, догадывалась, что чувствует Каролин. Будто бы Валли вернулся домой, поет и играет в соседней комнате, только они не могут войти к нему, увидеть его и сказать, как здорово у него получается.

Если Алиса не спала, они сажали ее ближе к приемнику и говорили: «Это твой папа». Она не понимала, но улыбалась, слушая музыку. Иногда Каролин пела дочке эту песню, а Лили аккомпанировала на гитаре и подпевала ей.

Лили считала своей обязанностью помочь Каролин и Алисе эмигрировать на Запад и соединиться с Валли.

Каролин жила в доме Франков в центре Берлина. Ее родители не хотели иметь к ней никакого отношения. Они говорили, что она опозорила их, родив незаконного ребенка. На самом же деле в Штази ее отцу сказали, что он потеряет работу в автобусном парке, потому что Каролин сошлась с Валли. Родители выгнали дочь, и та ушла жить в семью Валли.

Лили была рада, что Каролин живет с ними. Каролин была как старшая сестра вместо Ребекки. И Лили обожала малышку. Каждый день после школы она в течение двух часов сидела с Алисой, чтобы дать отдых Каролин.

Сегодня у Алисы был первый день рождения, и Лили испекла пирог. Алиса сидела на своем высоком стуле и радостно стучала деревянной ложкой по тарелке, а Лили готовила для нее легкий бисквит.

Каролин в своей комнате на втором этаже слушала Радио Люксембург. День рождения был также годовщиной убийства Кеннеди. Западногерманское радио и телевидение транслировали программы о президенте Кеннеди и влиянии его смерти на внешнюю и внутреннюю политику. Восточногерманские станции не заостряли на этом внимание.

Линдон Джонсон почти год замещал убитого президента США, а три недели назад победил на выборах с подавляющим большинством голосов ультраправого консерватора от республиканской партии Голдуотера. Лили радовалась. Хотя она родилась после того, как Гитлер покончил с собой, она знала историю своей страны, и ей вселяли страх политики, которые проповедовали расовую ненависть.

Джонсон не был таким влиятельным политиком, как Кеннеди, но он столь же решительно настроился защищать Западный Берлин, что имело самое большое значение для немцев по обеим сторонам стены.

Когда Лили вынимала пирог из духовки, с работы домой пришла ее мать. Карле удалось удержаться на работе в крупной больнице в качестве старшей медсестры, даже несмотря на то, что она состояла членом социал-демократической партии. Как-то раз, когда пошли разговоры, что ее хотят уволить, медсестры пригрозили устроить забастовку, и главному врачу больницы пришлось, чтобы не возникло шума, объявить, что Карла останется их начальницей.

Отец Лили был вынужден пойти работать, хотя он все еще пытался на расстоянии управлять своим бизнесом в Западном Берлине. Он устроился инженером на государственном предприятии, выпускавшем телевизоры, которые по качеству уступали западногерманским. Вначале он сделал несколько предложений по улучшению производства, но это восприняли как критику начальства, и он больше не проявлял инициативу. В этот день, вернувшись домой с работы, он вошел в кухню, и они хором спели традиционную немецкую поздравительную песню «Hoch Soil Sic Leben».