Граница вечности - Фоллетт Кен. Страница 41
В Атланте стояла холодная и дождливая погода. Верина встретила Джорджа в аэропорту. На ней было коричневое пальто с воротником из черного меха. Джордж не прельстился ее красотой, потому что все еще болезненно переживал отказ Марии.
— Я знаю Стэнли Левисона, — сказала Верина, когда везла Джорджа в своей машине через городские окраины. — Очень честный парень.
— Он, кажется, юрист?
— Больше чем юрист. Он помогал Мартину с написанием книги «Шаг к свободе». У них тесные отношения.
— ФБР утверждает, что Левисон коммунист.
— Для ФБР каждый, кто не согласен с Эдгаром Гувером, коммунист.
— Бобби назвал Гувера педиком.
Верина засмеялась.
— Думаешь, это он серьезно?
— Не знаю.
— Гувер — бархотка? — Она недоверчиво покачала головой. — Не верится. На самом деле это не смешно.
Она вела машину под дождем в Старый четвертый округ, где обосновались сотни фирм и предприятий, которыми владели негры. Могло показаться, что в каждом квартале есть церковь. Каштановая авеню когда-то считалась самой процветающей негритянской улицей в Америке. Конференция христианских лидеров Юга помещалась в доме под номером 320. Верина остановила машину у длинного двухэтажного здания из красного кирпича.
Джордж сказал:
— Бобби считает, что Кинг высокомерен.
Верина пожала плечами.
— Мартин считает, что Бобби высокомерен.
— А ты как считаешь?
— Они оба правы.
Джордж засмеялся. Ему нравилось остроумие Верины.
Они быстро пробежали по мокрому тротуару и вошли в дом, Им пришлось ждать пятнадцать минут в приемной, прежде чем Кинг принял их.
Мартин Лютер Кинг был внешне приятный мужчина тридцати трех лет, с усами и преждевременно редеющими черными волосами, невысокого роста — примерно 167 сантиметров, как предположил Джордж — и полноватый. На нем были хорошо отутюженный темно-серый костюм, белая рубашка и узкий черный сатиновый галстук. Из нагрудного кармана виднелся уголок белого шелкового платка, а манжеты скрепляли крупные запонки. Джордж уловил слабый запах одеколона. О Кинге у Джорджа сложилось мнение, что это человек, преисполненный чувства собственного достоинства. Джорджу это импонировало, потому что ему самому такое было не чуждо.
Кинг пожал руку Джорджу и сказал:
— Последний раз мы виделись незадолго до автобусного рейса свободы в Аннистон. Как ваша рука?
— Она полностью зажила, спасибо, — ответил Джордж. — Сейчас я не участвую в соревнованиях по борьбе, но бросать спорт не собираюсь. Я тренирую школьную команду в Айви-сити:
— Хорошее дело учить негритянских мальчиков использовать силу в спорте с соблюдением правил, — одобрительно отозвался Кинг. — Присаживайтесь. — Он показал на стул и вернулся на свое рабочее место за столом, — так почему же министр юстиции послал вас ко мне?
В его голосе послышались нотки ущемленного самолюбия. Возможно, Кинг считал, что Бобби должен был сам приехать к нему.
Джордж изложил в общих чертах проблему со Стэнли Левисоном, не опуская ничего, кроме намерения ФБР получить санкцию на прослушивание телефона Кинга.
— Бобби послал меня сюда, чтобы я со всей решительностью, на какую способен, убедил вас прекратить все связи
с мистером Левисоном, — подчеркнул он в заключение. — Только так вы можете оградить себя от обвинения в пособничестве коммунистам, обвинения, которое может причинить непередаваемый вред движению, в которое мы с вами верим.
Когда он закончил, Кинг сказал:
— Стэнли Левисон не коммунист.
Джордж намеревался задать вопрос, но Кинг поднял вверх руку и остановил его. Кинг был не из тех, кто позволит перебивать себя.
— Стэнли никогда не был членом компартии. Коммунизм — атеистическая идеология, и я, как приверженец господа нашего Иисуса Христа, не допускаю возможности иметь близким другом атеиста. Но… он наклонился вперед над столом, — это еще не вся правда.
Он замолчал на несколько мгновений, но Джордж понимал, что ему лучше помолчать.
— Позвольте рассказать вам всю правду о Стэнли Левисоне, — продолжил Кинг, и Джордж подумал, что сейчас он услышит проповедь. — Стэнли умеет делать деньги. Это угнетает его. Он предпочел бы посвятить жизнь оказанию помощи другим. В молодости он… стал одержимым. Да, это то самое слово. Стал одержимым идеями коммунизма. Хотя он никогда не вступал в партию, он направил свои замечательные способности на то, чтобы всячески помогать американской компартии. Поняв вскоре, как он был неправ, он порвал с ними и начал помогать бороться за дело свободы и равенства негров. Вот так он стал моим другом.
Джордж дождался, когда Кинг закончит, и сказал:
— Я с большим сожалением услышал это от вас, ваше преподобие. Если Левисон был финансовым советником компартии, он навсегда подорвал свою репутацию.
— Но он изменился.
— Я верю вам, но другие не поверят. Продолжая поддерживать отношения с Левисоном, вы будете давать повод для нападок со стороны наших врагов.
— Пусть так и будет, — проговорил Кинг.
Эти слова ошеломили Джорджа.
— Что вы имеете в виду?
— Необходимо следовать моральным устоям, когдаониустраивают нас. Иначе зачем они нам нужны?
— Что, если пойти на компромисс?..
— У нас не может быть компромиссов, — сказал Кинг. — Стэнли поступал неправильно, помогая коммунистам. Он раскаялся и заглаживает вину. Я — проповедник на службе Господа. Я должен прощать, как прощает Иисус, и принимать Стэнли с распростертыми объятиями. Небеса возрадуются одному раскаявшемуся грешнику больше, чем девяносто девяти праведникам. Я сам часто нуждаюсь в Божьей милости, чтобы отказать другому в прощении.
— Но цена…
— Я христианский пастор, Джордж. Доктрина всепрощения глубоко укоренилась в моей душе, глубже, чем свобода и справедливость. Я не могу отступиться от этого, чего бы мне это ни стоило.
Джордж понял, что его миссия обречена. Кинг был предельно откровенен. И бессмысленно было пытаться переубедить его.
Джордж встал.
— Я признателен, что вы уделили мне время и изложили вашу точку зрения. Я высоко ценю ее, как и министр юстиции.
— Благослови вас Господь, — сказал Кинг.
Джордж и Верина вышли на улицу и, не говоря ни слова, сели в машину.
— Я подброшу тебя до гостиницы, — предложила она.
Джордж кивнул. Он размышлял над словами Кинга. Говорить ему не хотелось.
Они ехали молча, пока она не остановилась перед входом в гостиницу.
— Ну, что? — сказала она.
— Мне стыдно за себя перед Кингом, — признался он.
— Вот что делают проповедники, — сказала мать Джорджа. — Такая у них работа. Тебе это пошло на пользу. — Она налила ему стакан молока и отрезала кусок торта. Но он не хотел ни того, ни другого.
Сидя у нее на кухне, он рассказал, все как было.
— Он был непоколебим, — сокрушался Джордж. — Зная, что он прав, он не останавливался ни перед чем.
— Не идеализируй его, — сказала Джеки. — Ангелов не бывает, особенно среди мужчин. — День клонился к закату, а она все еще была в одежде, в которой ходила на работу: в простом черном платье и туфлях без каблуков.
— Знаю. Но я-то каков: добивался, чтобы он порвал со своим преданным другом с циничной политической целью, а он вел речь о том, что хорошо и что плохо.
— А как Верина?
— Ты бы только видела ее в том пальто с черным меховым воротником.
— Ты приглашал ее пойти куда-нибудь?
— Мы поужинали в ресторане. — Он не поцеловал ее на прощанье.
Вдруг ни с того ни с сего Джеки сказала:
— Мне нравится эта Мария Саммерс.
Джордж удивился:
— Откуда ты ее знаешь?
— Она член нашего клуба. — Джеки была старшей в группе цветных работников в университетском женском клубе. — У нас не так много темнокожих членов, и, конечно, мы разговорились. Она сказала, что работает в Белом доме, а я рассказала о тебе, вот так я узнала, что вы знакомы. У нее хорошая семья.
Джордж был сражен наповал.
— А это откуда тебе известно?