Маме – мечтательнице, как я (ЛП) - Уильямс Николь. Страница 39

Я открыла книгу, когда он заерзал на стуле.

– Ты была с кем–то раньше?

Я уже не покачивала носками, а ударяла ступнями по матрасу. Он только что признался, что был с другими девушками. А я собиралась сказать, что у меня опыта, как у монахини.

– Хочешь знать правду? Или подтвердить свои мысли? – я оттягивала неминуемое. Я не смущалась из–за нехватки опыта в близости, но признаться Кэлламу было сложно, я будто делилась темной тайной, а не отсутствием таких отношений.

– Это нужно спрашивать? – его тонкая улыбка напоминала полумесяц.

Я медленно вдохнула ртом.

– Нет, – сказала я. – Близко, но до конца не было.

Кэллам склонился на стуле.

– И это правда?

Я повернула ладонь.

– Холодная и жестокая правда.

Он нахмурился.

– Правда?

Я закинула хвост на плечо. Волосы были еще мокрыми, оставили влажное кольцо на рубашке Кэллама.

– Откуда такое удивление?

– Потому что это необычно, – его ладони лежали на подлокотниках, а теперь сжимали их. Я смотрела, как его костяшки побелели. – Так если… – он пожал плечами, – я стал бы твоим первым?

Я сжала ноги. Он предлагал стать моим первым? Вызывался?

– А я буду у тебя четвертой или пятой, – я считала на пальцах. – Особенной.

– Эй, это ничего не значило, – он придвинул стул к концу стола.

– Говорит каждый парень, но это должно что–то значить, – я приподнялась на его кровати. Я не понимала, как далеко отклонилась. – Или ты бы не делал этого. Снова. И снова.

Кэллам выдохнул со смятением на лице. Он молчал минуту, глядел в окно на льющийся дождь. Его лицо вдруг прояснилось.

– Ты когда–нибудь ела портерхаус–стейк?

Я подумала, что ослышалась. Мы говорили о сексе, и теперь он упомянул стейк?

– Не понимаю.

Он смотрел в окно, а потом перевел взгляд на меня.

– Портерхаус–стейк – лучшее в мире. Нет ничего вкуснее в этой галактике и вне ее. Ничего.

Я не очень–то любила красное мясо, так что пожала плечами.

– Я тебе верю.

– Ты когда–то ела попкорн из пачки?

Я сморщила нос.

– Это я точно не ела.

– А я ел, – он увидел вопрос на моем лице. – Не спрашивай. Братья и споры – только это я и скажу. На вкус как химия и наждачная бумага. Худшее в мире.

– В этой галактике и вне ее?

Он улыбнулся мне.

– Именно.

– Ты что–то пытаешься доказать, но попкорн сбивает меня, – я прищурилась, пытаясь понять, как мы от секса перешли к оцениванию еды.

Кэллам смотрел на меня, словно ответ был очевиден. А потом указал на меня.

– Ты – портерхаус. Лучшее. А те девушки как попкорн из пачки, – он покачал головой, не отводя взгляда. – Они не привлекают. Да, я попробовал их, но больше не собираюсь.

Грудь болела. Я читала о такой тесноте в груди раньше, но не ощущала. Я догадывалась, как называлось это чувство, но я не была готова произнести его.

– Так я – большой кусок мяса?

Он рассмеялся.

– Я хотел показать, что они – попкорн в пачке, но да, – он приподнял плечо, – ты – лучший портерхаус–стейк в этой галактике и вне ее.

– Ты любишь свои аналогии, голубок.

Он заворчал и покачал головой, посмотрев так, словно я задела его.

– Хорошо. Все еще не убеждена? – он вдруг вскочил со стула, пересек комнату и оказался на кровати надо мной плавным движением, оттолкнулся и взлетел к стропилам.

Он сжал балку рукой, другая и его тело вытянулись, и Кэллам улыбнулся мне, все еще покачиваясь от безумного прыжка.

– Вот, – он указал на пол под собой. – Там другие девушки, а тут, – он ударил по балке рукой, покачиваясь на одной руке, – ты. Тут и выше, – он снова схватился за балку, опустил другую руку. Кичился. – Но каждый дюйм отсюда считается как миля. Или тысяча. Смысл в том, что они внизу, а ты сверху, – он посмотрел на пол, на крышу, а потом на меня. – Может, хватит об этом? Пока у меня не кончились аналогии, силы, и пока я не сломал шею?

Я невольно улыбалась, а он покачивался надо мной, как обезьяна. Когда я спросила у Китса, что он ко мне чувствует, он опустил мою ладонь на свой пах, показывая, что я с ним делала. Вариант Кэллама мне нравился больше.

– Ты все доказал, – крикнула я. – Слезай, пока не разломал домик.

Он пошевелил бровями, но не спрыгнул на кровать сверху, а рухнул на пол. Падение было не детским. Его ноги ударились об пол, и он резко выдохнул.

– Ты в порядке? – я приподнялась, убрала книги с колен. – Ничего не сломал или растянул?

Кривясь от боли, он пошатнулся, чуть не упал, а потом оказался надо мной. Я завопила, боясь, что он навредил себе, а потом одна рука обвила мою талию, притягивая меня ближе, а другая сжала изголовье, он опустил нас в горизонтальное положение.

Мои ноги сжались, когда он оказался на мне. Целиком.

– Сработало лучше, чем я планировал, – он опустил руку с изголовья на мой хвостик. Он намотал волосы на пальцы, прижал ладонь к моей голове.

– Ты в порядке? – выдавила я. Его губы двигались над моими, прижались ко мне. Одеяла и остальное все еще разделяли нас, но не очень–то все скрывали. Я все еще ощущала его.

– В полном, – он сжал сильнее мои волосы, и я думала, что он поцелует меня, а он остановился. Его глаза чуть прояснились. – Слушай, если тебе что–то не понравится, дай знать, хорошо? Я остановлюсь, – он нежно задел мои губы своими. – Ты устанавливаешь темп.

Я кивнула и высвободила руки из–под него. Он касался правильных мест, я хотела ответить тем же.

– Ладно, – ого. Я не ожидала, что мой голос будет звучать так хрипло.

– Можешь мне доверять. Ты же это знаешь?

Я прикусила губу, он подвинулся. Он пытался устроиться удобнее, но, когда его бедра задевали мои, я думала не об удобстве.

– Меня бы тут не было, если бы я тебе не доверяла, – я прижала ладонь к его затылку. – Все хорошо, – прошептала я, его губы опустились к моим.

Я застыла на миг, как всегда, когда он целовал меня, но он знал, как растопить меня. Его язык скользил по моим губам, раскрыл их и коснулся моего.

Я поцеловала его в ответ, другая ладонь двигалась по его боку. Я уже не была застывшей, теперь я не могла дышать. Не важно, что мы делали и как долго, я не могла пройти дальше этого этапа. Рык гудел в его горле, когда мои поцелуи стали пылкими. Его ладонь оставалась в моих волосах, другая – на талии, но я не хотела оставлять руки на местах.

Ладонь, что спускалась по боку, замерла на поясе его джинсов. Я просунула мизинец внутрь, задела его живот, замедлилась посередине. Его грудь сильнее вздымалась над моей. Когда я провела линию ниже, он задрожал.

Всего мизинец. Едва задевал его кожу. Если он дрожал от этого, я не знала, что будет, когда я сделаю что–то еще. Мне хотелось узнать.

Я не переставала целовать его, прижала ладонь к его животу, скользнула ею по мышцам пресса, остановила ее на его груди. Я сжала пальцы, пытаясь притянуть его ближе.

Его поцелуи углубились, словно он притягивал меня ближе.

Я не помнила, как потянулась к краю его футболки, как стянула через его голову. Не помнила, куда бросила ее, но помнила, как он нависал надо мной без футболки, приоткрыв рот, тяжело дыша, его грудь вздымалась так, словно из нее что–то хотело вырваться.

Он сел, сжимая меня ногами, стал расстегивать рубашку на мне. Он замешкался после первой пуговицы, смотрел на меня, проверяя, можно ли. Я едва кивнула, и он продолжил. Вскоре были расстегнуты все пуговицы. Сначала он застыл, глядя на меня с борьбой на лице. Я не хотела, чтобы он останавливался. Я не хотела пока заканчивать, но это не значило, что ему нужно было останавливаться.

Я приподнялась на матрасе, и рубашка съехала с моих плеч, я вытянула руки из рукавов.

Мы были на уровне глаз друг друга, и он пытался смотреть мне в глаза, но было так словно, что я почти видела капли пота у его волос. Гарри сказал бы, что у него самообладание мастера–джедая… но было неправильно думать о брате при таком занятии.

Я начала двигаться к нему, он поймал мой взгляд. Я не помнила, когда еще его глаза так пылали. Даже тогда на реке так не было.