Сундучок, в котором что-то стучит - Аксенов Василий Павлович. Страница 31

– Любопытно было бы узнать, что за растения вы выращиваете в своем уединении, любезный Герман Николаевич? – поинтересовалась Даша.

– О, это чрезвычайно редкие растения, малютка, – сказал Фогель, – и выращиваю я их не из плотоядных побуждений, а лишь ради их запаха и дивной смолы, так напоминающей родную Прибалтику. Это растения «гумчванс», малютка. Я привез их семена еще из Перу в 1917 году…

– Как! – вскричала Даша. – Да, знаете ли вы, любезный Герман Николаевич…

И она рассказала одинокому островитянину об изысканиях его ленинградского родственника Питирима в области идеальной еды. Сообщение это очень взволновало Фогеля. Как?! Его трудолюбивый двоюродный племянник нуждается лишь в каких-нибудь нескольких граммах смолы «гумчванс» для завершения своих гениальных опытов, а у него здесь этой смолы в избытке?.. Даше даже показалось, что одинокого островитянина потянуло куда-то вдаль, может быть, даже в родной город, на канал Грибоедова… Вдруг!

– Пароход! – закричала, едва ли не завизжала Даша. – Герман Николаевич, взгляните – на горизонте пароход!

Штормило. Косматые волны шли чередой с юго-востока и разбивались о коралловые рифы в километре от острова, но тем не менее на горизонте действительно было отчетливо видно белое пятнышко – пароход!

– Удивительно, – сказал Фогель. – Вот уже десять цветений «гумчванс» я не видел на горизонте ни одного парохода. Мой остров, малютка…

«Малютка» его не слушала. Она неслась со всех ног к штабу экспедиции, где вот уже несколько часов разбирались различные варианты спасения.

Юрий Игнатьевич Четверкин, Г. А. Помпезов, Фуруруа Чуруруа, папа Эдуард, баба Маша и мама Элла вкупе с английским пастором, итальянским коммивояжером и отцом семейства хиппи совещались, потягивая напиток, настоенный на смоле «гумчванс». Обстановка была идиллическая, а положение между тем вполне серьез-ное. Пищевых ресурсов атолла ГФ-39 хватило бы всем пассажирам «ЯКа-40» на 3–4 полновесных обеда и на столько же завтраков. Разумеется, рядом был океан с его неистощимыми ресурсами, но для того, чтобы обеспечить всех рыбой или моллюс-ками, нужна была бы целая артель рыбаков такого класса, как Фуруруа Чуруруа. Кроме этого вопроса первичной важности, всех, разумеется, беспокоили и другие важные вопросы. Ведь не моллюсками же одними, не кокосами, не рыбой же жив человек. В частности, необходимо было довести до сведения человечества весть о преступлении международной мафии, о захвате бандитами национального достояния Больших Эмпиреев. Короче говоря, надо было выбраться. Каким образом? Разбирались два основных варианта. Первый заключался в том, что вождь Фуруруа Чуруруа на своем стремительном каноэ скользит к ближайшим центрам цивилизации и вызывает помощь. Второй состоял в строи-тельстве на атолле собственного плавсредства, способного вместить всех пострадавших. Надо ли говорить о том, сколько минусов было у этих двух вариантов? И, между прочим, главный минус был у всех перед глазами – лохматые валы, свирепеющий с каждым часом океан.

И вдруг прибежала Даша Вертопрахова с криком: «Пароход, пароход!» Все вскочили, взбежали на малый холм ГФ-39 и впрямь увидели среди волн какое-то белое судно.

Увы, оно было слишком далеко и по всем признакам не собиралось подходить ближе. Сигнализировать выстрелами? Бессмысленно. В шуме океана моряки не услышали бы даже голоса солидной пушки. Ракетами? Но ракет не было. Дымом, как в старину? Что ж, можно и попробовать, но увидят ли? И, наконец, плыть к этому далекому белому пароходу, который по неизвестной причине дрейфует на траверзе ГФ-39… Такая задача была по плечу лишь одному человеку, и все молча повернулись к интеллигентному вождю Фуруруа Чуруруа.

Но даже этот незаурядный человек, в мужестве которого нам не приходится сомневаться, усомнился в своих возможностях.

– Медам и мсье, я могу попытать счастья на своем стремительном каноэ, но, увы, я не уверен, удастся ли мне преодолеть рифовое кольцо, а оставлять вас одних…

Все обратили теперь взоры к кипящему в белой пене рифовому кольцу и ахнули: в этих ужасающих водоворотах мелькала темноволосая голова и оранжевый спасательный жилет одинокого пловца.

– Кто этот удивительный смельчак? – вскричали все присутствующие.

– Это Валентин Брюквин, наш одноклассник, – тихо сказала Даша Вертопрахова. Лицо ее было чрезвычайно бледным, но круглый, как солнечный зайчик, румянец гордости за свой класс прыгал с одной бледной щеки на другую и освещал ее синие глаза.

…Это был «звездный час» Валентина Брюквина. Фыркая и отплевываясь, он плыл вольным стилем, уже за страшным рифовым кольцом, но все еще не видя за водными валами своей цели – белого парохода. «Доплыву или не доплыву, но подвиг уже налицо, – думал Брюквин и фыркал в наветренную сторону. – Ноу комментс!»

Между прочим, он был не лишен самоиронии – ведь плыл-то все-таки он не за подвигом, а для того, чтобы помочь товарищам по несчастью. Он плыл среди страшной стихии, этот скромный и смелый мальчик, и проявлял к себе самоиронию, то качество, без которого ни один человек не может называть себя джентльменом.

Временно исполняющий обязанности капитана научно-экспедиционного судна Академии наук «Алеша Попович» Олег Олегович Копецкий стоял в рубке, глядел на пенные гребни волн застывшим взглядом и бормотал себе под нос:

Качка была основательная. «Попович» шел малым ходом, таща за собой трал по гребню подводной коралловой гряды.

– Олег Олегович, – всунулся в рубку радист. – Капитан из Ленинграда запрашивает: вираем уже трал или еще не вираем?

– Отвечай капитану, – сухо сказал Копецкий. – «Там Зевс, как бык, в бурунах пенных вод уносит в сумрак…»

– Человек за бортом! – закричал, не веря своим глазам, рулевой.

– Олег Олегович, человек за бортом!

С большой зеленой волны скатывался, словно животом на санках, человек в оранжевом жилете.

– Аврал, – коротко сказал и. о. капитана и забыл про стихи.

Глава X,

Смешно сказать, но первое, что увидел Гена на набережной Оук-порта, был его собственный памятник. Он помнил о пристрастии эмпирейцев к скульптурному искусству, о бесчисленных мраморных, бронзовых, чугунных и гранитных конях, львах, дельфинах, наядах, не говоря уже о величественном памятнике его собственному предку, но предположить, что островитяне успели за истекший год свалять памятник его собственной, еще не вполне сформировавшейся персоне, он не мог.

И вот, подплывая верхом на Бинго Старе, первом сыне Чаби Чаккерса, к набережной волшебного Оук-порта, он вдруг увидел свою собственную бронзовую фигуру. Поистине это был первый в мире памятник юному существу в расклешенных джинсах. Даже музыканты ансамбля «Битлз» еще не удостоились такой чести.

Признаться, Гена рассердился. С раннего детства он не уставал повторять, что ему «наплевать на бронзы многопудье», и вот нa тебе – собственный памятник. Он даже слегка похолодел, вообразив реакцию сестер Вертопраховых на этот монумент.

«Заберу его с собой и спрячу в ванной», – решил он и оглянулся. Все его спутники торжественной кильватерной колонной вплывали в бухту. Гала верхом на Элле, Акси верхом на Арете, Фил на Хиле, Эсп на Коубзоне, Зит на Дилане. Чайка Виссарион прикрывал караван с воздуха.

Вдруг какое-то мощное, как торпеда, тело описало стремительную окружность и затормозило рядом с Бинго Старом. Вскрикнув от радости, Гена соскользнул в воду, чтобы заключить в объятия своего верного Чаби Чаккерса, отца этих шестерых красавцев.

– Привет, Генок, – смущенно зафыркал Чаби. Он всегда старался смущенным пофыркиванием прикрыть переполнявшие его добрую душу чувства. – Дико рад тебя видеть, кореш. Я послал своих ребят с этой птичкой на поиски, и вот ты здесь. О. К.!