Реквием по любви (СИ) - Сладкова Людмила Викторовна "Dusiashka". Страница 86

— Мне не за что Вас прощать!

Аркадий Михайлович накрыл ее руки своей сильной, уверенной ладонью.

— Сначала выслушай. Выводы потом.

Готовая ко всему, кивнула.

— Знаешь, я вырос с бабкой и дедом. Родителей не помнил. Они угорели во сне. Задохнулись во время пожара. Рос шалопаем, и задирой. Из друзей, только Петька и был. Да и, по сей день есть. Школу не окончил. После девятого класса ушел. Когда стариков моих не стало, батрачил на заводе разнорабочим. К двадцати четырем годам жизни, ничего не добился. Не достиг. В стране творилось, черт знает что! Восемьдесят седьмой год. Занавес ослабевает. Кругом барыги. Люди, за шмотье заморское убить готовы. Решил счастье попытать. Занялся перекупами. В долги влез. Поперло. Деньги вскоре отбил и вернул. Петька к тому времени, после армии в милиции служил. Как раз, Ленку встретил. В общем, помогали мне, как могли. Задумался над расширением. Открыл магазин свой, со шмотками. Место хорошее нашел, и недорогое. Не знал, по дурости своей, что площадь та, кусок лакомый для многих беспредельщиков. Поначалу, все замечательно шло. Через полгода, купил себе машину. Машу встретил. — Черты его лица стали мягче. Он, почти, улыбался. — Влюбился, как пацан! До одури. И чувству этому, с головой, отдался. Месяца не прошло — предложение сделал. И согласилась же! Вскоре, месяцев через пять, после свадьбы, Мария забеременела. Так счастливы были.

Лизавета слушала, разинув рот. Дышала, и то через раз. Но, когда мужчина замолчал, нервно стиснув зубы, решилась подать голос:

— Что-то произошло?

— Страна на грани распада. Кругом, грабеж и рэкет. Начали быковать, пытаясь отжать место, да и дело. Но, я же, с*ка, упертый! Петьку подключил, тот помог, чем смог. Отстали вроде. Но, я так думал. Домой возвращался. Толпой напали, отпинали. Как мог, сопротивлялся. Только куда мне, мальчишке, едва оперившемуся, до мужиков матерых. За город вывезли. К своему ужасу, в соседней машине они держали мою жену. Испуганная. Заплаканная. Живот на лоб лезет. Седьмой месяц.

Во второй руке, которой мужчина сжимал чашку чая, лопнул фарфор. Но, он казалось, и не заметил, как кипяток лизнул кожу. Взгляд был диким, яростным. Словно, смотрел Аркадий назад. Сквозь время.

— Меня удерживали. Беспомощного. Пока, насиловали мою жену. По очереди. Вместе. Для страховки, прижимая лезвие ножа к ее горлу. Мол, трепыхнешься — полоснем! Это был ад!

Лиза в ужасе прикрыла рот ладонью. Господи, бедная Мария Петровна! Сколько же боли она перенесла! Как после такого жить, и оставаться нормальным человеком? Вспоминая весь пережитый ужас, в компании Решетникова, очень хорошо понимала женщину.

— Когда они наигрались, несмотря на мои мольбы, просьбы и уговоры, пырнули ее несколько раз в живот, и бросили нас там. Счет ее жизни шел на минуты. Остальное смутно помню. Как во сне. Аффект, все же. Рыбак какой-то на мотоцикле ехал. С люлькой. Довез нас до ближайшей больницы. Каким-то чудом, ребенок не пострадал. Хоть, и родился недоношенным. А вот, Маша…за жизнь боролась больше месяца. Реанимация. На ее восстановление я спустил все. Под ноль. Даже квартиру. Петр с Леной приютили. У них с детьми не получалось, поэтому Алмазова души в Димке не чаяла. Сынок был в надежных руках. Хвала небесам, Маша поправилась. В тот момент я дал себе слово — отомщу! Не могу все так оставить. Я нашел их всех! Мой сын мог не родиться. Моя жена могла умереть. Я не раскаиваюсь, и по сей день. Написал чистосердечное. Посадили, все как полагается. В тот момент, судьба нас и свела…

— С кем? — Всхлипнула Лизавета, не в силах обуздать эмоции.

— С человеком, навсегда изменившим мою жизнь!

***

О, Господи! Сейчас он скажет, что этот человек — ее мать! И все будет кончено. Нет! Она не хочет этого знать!

Лизавета, как ошпаренная вскочила на ноги. Забыла отодвинуть стул. Тот с грохотом повалился на пол. Она тяжело, надрывно дышала. Горло сдавливал спазм, мешая говорить. Дышать. Он душил ее. Душил изнутри.

— Лиза? — Аркадий тоже поднялся, и поглядывал с тревогой.

— Я не хочу…не хочу знать, что было дальше!

— Придется…

— Этот человек — моя мама? Вы изменяли своей жене, с самым близким мне человеком? А я — ваша дочь? И Дмитрий — мой брат? Все верно? Ничего не упустила?

Еще секунда, и она разревется. Слезы уже застилали глаза. Не сдержит. Не сможет.

У Похомова задергался глаз. В зловещей тишине раздался его разгневанный рев:

— Что?!

— Я…

— Что за х*рню ты вбила в свою голову? — Бушевал мужчина. — Как такое, вообще, на ум пришло?

— А что я должна была подумать? — Тоже дала волю эмоциям Карпова. — Вы же, все, так прямо и четко объяснили! Ни ребусов, ни загадок! На мой вопрос, насколько близко вы знали мою маму, ответ был — очень близко! Черт, побери! Так, что же?

— Да, что угодно! Только ни это! Мариша никогда не опустилась бы до подобного! Она была самой преданной и верной женщиной, из всех известных мне! Не смей осквернять ее память подобными мыслями! Это ж надо…

— Я в состоянии сама делать выводы…

…В жизни, жене не изменял! Не после всего, что перенесла из-за меня…

…И указывать мне не надо…

…Твою мать любил, не отрицаю. Она была мне очень дорога…Очень!

…Понимаю, что вы такой важный и сильный…

…Но, жене не изменял!

Оба замолчали, не в силах перекричать друг друга. Лизавета осознала, наконец, смысл сказанных слов. Дима не ее брат! Облегчение накатило такой неимоверной волной, что поддавшись порыву, девушка ринулась в объятия Аркадия. Вцепилась в него, что было сил. Не оторвать. Ни сдвинуть.

— Спасибо!

— Ты чего это…

— Спасибо Вам! Огромное!

— За что, олененочек?

— Что, не изменяли жене. Что, не являетесь, моим отцом. Что…

Девушка изумленно отстранилась:

— Любили мою мать? И, Вы, тоже?

— Тоже?

— Совсем недавно, мне уже говорили…подобное.

Поразмыслив несколько секунд, мужчина свирепо выдавил:

— Макар!

— Да.

Мужчина помрачнел. Поднял ее стул. Мягко надавив на плечи, заставил сесть. Карпова и не сопротивлялась.

— Давай, все по порядку. Сначала меня выслушай. Потом, вопросы задавай. Хочу, чтобы ты верной информацией владела. И не выдумывала невесть что.

Сил хватило на слабый кивок.

— На зоне, я встретил человека. Великого человека. И ужасного. Кирилл Черчесов. Вор в законе, по прозвищу Черчилль. — Долгий взгляд прямо ей в глаза. — Твой отец.

Лизавета, не желая верить в эти жестокие слова, зажмурилась.

Ее отец— уголовник! Какая прелесть!

— Воспитанник детского дома. — Продолжал между тем Аркадий. — Рос там вместе с младшим братом, Борисом. Как покинули его стены, оба пошли по тропе…что, по ту сторону закона. Дела они проворачивали такие, что мороз по коже. К своим тридцати пяти годам, Кирилл подмял под себя половину России. Его боялись. Его боготворили. К нему, на поклон, даже, зажравшиеся москвичи наведывались. Москвичи! Независимые. Гордые. Не признающие правил! Прозвище свое получил, потому что великолепным стратегом был. И бизнесменом. Принципиальный, до жути. Но, справедливый. Наркоту в свои города не пускал! Пунктик у него был — за здоровый образ жизни. О нем, говорить могу сутками. Но, я отвлекся. На зоне, ко мне подошел. Шестерки ему уже доложили про меня. Решил глянуть сам, кто я таков. Подбодрил. По совести, говорит, поступил. Как мужчина! Взял под свое крыло. Меньше, чем через полгода, брат его Боря-прокурор, вытащил нас на свободу. Не побег! Выпустили. Черчилля, вообще, надолго закрыть не удавалось никогда.

— Прокурор? — Хоть и трясло Лизавету порядком, голос звучал ровно. — Я помню Бориса. Смутно. Одно, лишь, детское воспоминание, и то на кладбище. Он работал в органах?

Аркадий рассмеялся.

— Это твой дядька родной. Нет, конечно. С ментами ладил хорошо. Договаривался на раз-два. Знал, кому на лапу дать. Вот и прозвали, Борька-прокурор. Хоть и бесился из-за этого, и морды бил. Один хрен, прилепилось оно к нему.