Сияй, Бореалис! Армейские байки (СИ) - "Liz Elzard". Страница 23

— Увы, даже элита не всесильна. Да, они способные маги, но не в нынешнее время. А вот ваш товарищ обладает какой-то нереальной, я бы даже сказал, нечеловеческой силой. Она превосходит даже силу клана Семи Лун, но при всём этом парень является наёмником. Бродягой с улицы буквально. Не странно ли?

— Очень странно, — нехотя согласилась девушка. — Хотя я и сама не знаю, что у него за сила такая. Меня просто приставили к нему в качестве поддерживающей защиты. Защиты для мощного мага.

— Этот парень мне кого-то напоминает, — задумался Огато.

— Кого же?

— Будет ли это звучать абсурдно или нет, но когда я был ещё совсем юн, у моего отца был приятель с севера. Задолго до катастрофы он дружил с этим северянином, хотели какой-то бизнес вместе организовать. Один раз я даже бывал в Бореале. У всех бореальцев волосы будто серебристые, либо белые, а глаза цветом похожи на замёрзшую воду. Снежный народ, одним словом. Твой товарищ как будто оттуда родом. Ты про него много знаешь?

— Я знакома с ним не больше месяца, его наняли вынюхивать следы сектантов, которые проникли через пограничный барьер. Седой про себя не любит рассказывать, я и не настаиваю. Однажды мы разойдёмся каждый по своим путям, ну а пока я выполняю свою работу.

— Что бы то ни было, этому парню крупно повезло выжить. Если он действительно северянин, то есть шансы возродить исчезнувшую расу.

Седой громко всхрапнул, и те синхронно обратили на него взгляд.

— Я очень сомневаюсь, что он в этом заинтересован, — покачала головой Лирет. — Этим созданием двигают лишь деньги и личная выгода, а вы про какие-то глобальные дела твердите.

— Он просто ещё не повзрослел. Вы, кстати, не хотите горячего чаю?

— Не откажусь.

— Тогда отлучусь на пару минут, — Огато встал с места и осторожно отодвинул купейную дверь.

— Две ложки сахара, — бросила вслед Лирет.

Вагон мерно покачивался, а за окном тянулся заснеженный пейзаж, где-то вдалеке вечернюю тьму вытесняли огоньки деревушек, будто откуда-то с небес сюда спускались созвездия и стыли в снегах. Те, кто живёт там, беззаботно и тихо проводят жизнь. У кого-то семья целиком дома. Лирет нахмурила брови. Она уже не могла вспомнить лица своих близких, а воспоминания о родном городе превратились в неясные солнечные блики. Странно, что совсем недавно этот факт нисколько не расстраивал, но теперь что-то изменилось вдруг. Вероятно, из-за того, что в Гвальтзарде никто не упоминал о семье, это было не столь важно. Девушка перевела взгляд на сопящего напарника. Тот вдруг вздрогнул, морщась во сне, и схватился за грудь, да так, что костяшки побелели. Свитер под сжатым кулаком смялся. Лирет опешила. Седой заелозил во сне, его лицо исказилось, будто что-то впилось ему в плоть и пустило яд. Никогда прежде он не выражал ни боли, ни радости, ни злобы. Но неподвижная маска вдруг зашевелилась и ожила.

— Аи… Аимо… — прошептал он во сне. — Аимо вернись. Не уходи. Не бросай…

Под его опущенными веками беспокойно дергались зрачки. Барьерщица замерла, будто воздух обернулся в вакуум. Седой повторял одно и то же имя, а пальцы всё сжимали клочок свитера на груди. Лирет почувствовала, как стало холодно. Иглы пронзали воздух, и в напряжении слышался их ледяной звон. Затем девушка поняла, что звон ей не мерещится. Хрустальный звук доносился прямо из-под кулака Седого. Лирет лишь раскрыла рот, когда оттуда пробился отблеск бледно-зелёного сияния. Девушка хотела разбудить того, но язык онемел ни с того ни с сего. Напарник вдруг разлепил глаза, встрепенулся, сел прямо и живо запахнул куртку, сгорбившись. Смятение быстро исчезло с его лица, и тогда он, ощупав себя и не найдя ничего, взглянул на остолбеневшую Лирет.

— Чего вылупилась? — бросил тот недовольно.

Будто нечаянно нарушилась одна из величайших тайн, и Седому это пришлось не по душе. Он быстро пришёл в себя, но всё же какая-то тень на его лице выдавала плохое самочувствие.

— Ты ворочался во сне, — осторожно сказала Лирет, словно говорила со злым духом. — Кошмар приснился?

— Я почти не вижу снов, — пробормотал Седой, морща лоб. — Довольно редко, но все они паршивы и одинаковы.

Он снова притронулся к груди, осторожно нащупывая что-то.

— Ты совсем мне не нравишься, — покачала головой девушка.

— Ты мне тоже, — хладнокровно ответил тот.

— Я про твоё состояние, балбес. Если у тебя какие-то серьёзные проблемы, то тебе стоило бы обследоваться. Я не хочу нести ответственность за твою смерть.

— Ты что, какая-то мамочка мне? — прищурил взгляд Седой. — Делай свою работу, а о себе я уж как-нибудь сам позабочусь. И я говорил, что я в порядке.

— И штука, которая светится под свитером — это тоже в порядке вещей?

— Какая штука? — неубедительно изобразил недоумение напарник. — Нет там ничего, тебе показалось. Ты тоже недосыпаешь, по-моему.

— Не ври. Ты сам говорил, что туда опасно прикасаться. Там у тебя что-то светилось, и ты постоянно держишься за грудь во сне.

— А ты во сне пускаешь слюни и почёсываешь задницу, но я тебе об этом ничего не говорю. Может, мне перечислить все прелести, которые девушки позволяют себе во сне?

Лирет побагровела от возмущения.

— Так ты ночами наблюдаешь за мной? — криво ухмыльнулась она в ответ на подковырку. — А твоя Аимо об этом знает?

Седой изменился в лице, будто за шиворот ему пихнули снежный ком и заставили проглотить кислый сыр. Одно лишь слово завело в нём что-то, подожгло, точно спичку. Он втянул ноздрями воздух, как бык, и взметнулся с места вперёд, припечатав девушку к стене одной рукой. Казалось, купе перевернулось вверх дном. Лирет ошарашено вытаращилась, разинув рот. По шее поползла невидимая ледяная удавка, впившаяся в кожу. Стало темнеть в глазах, пока в угасающем мире не осталось ничего кроме озверевшего взгляда Седого. Комочки воздуха застряли в горле, загасив сиплый крик.

— Не смей произносить это имя, — прошипел напарник прямо девушке в лицо. — Никогда.

Он разжал руку, оставив на коже ледяной отпечаток, а сам рухнул обратно на свою койку. Лирет в ошеломлении коснулась шеи, проведя дрожащими пальцами по невидимому следу. Язык как был, так и остался неповоротливым, а безмятежно плывущий пейзаж за окном казался картинкой из телевизора. В следующую секунду вернулся Огато, в его морщинистых руках дрожало два подстаканника с наполненными стаканами. Седой беспардонно ухватил один из них и поднёс к губам. Огато растерянно разинул рот.

— Это для меня? Благодарю, — будто произнёс тост парень.

Он торопливо сделал глоток, обжог язык, а затем состроил сморщенную мину.

— Он мерзкий и сладкий, — тот с грохотом опустил подстаканник на стол и улёгся на койку, скрестив руки на груди и смежив веки.

У Лирет ещё долго першило в горле, будто она проглотила комок железных нитей. Ей даже и в голову не могло прийти, что Седого легко вывести одним словом. Одним только именем. Как если бы камень заставили источать воду под силой заклинательного слова, так и напарник вдруг взвинтился. Девушка так и осталась сидеть, ощупывая шею.

Когда поезд наконец остановился у станции Риквы, Седой проснулся. Как ни в чём не бывало он потянулся и собрался на выход вслед за Огато. Пока пассажиры толпились в проходе, Лирет осторожно одёрнула напарника. Как ни странно, от него перестал исходить колкий мороз.

— Я могу многого не знать, и мне вовсе не хотелось тебя задевать, — начала девушка. — Но будь любезен прекратить вести себя, как последний психопат. Я не позволю к себе так относиться, пусть я и какая-то барьерщица.

— Никогда не произноси имен, которых не знаешь, в таком пренебрежительном контексте, — ответил только напарник.

Он был серьёзен.

У вокзала их поджидал чёрный, отполированный до блеска автомобиль, который едва вписывался в унылую суетную картину придорожных будней — казалось, его можно было вырезать оттуда, как картинку из журнала и отделить от всего мира. Снегопад унялся, воздух будто замер, а выпавший снег быстро превратился в стоптанный грязный пласт, отпечатавший на себе сотни ботинок. Прохожие сторонились автомобиля, точно какого-то зверя, и осторожно косились, рассматривая что-то по ту сторону затонированного стекла. Такое явление означало одно: сюда прибыла очень важная персона. К всеобщему удивлению, в автомобиль уселись два оборванца и гражданин в помятом пальто. Любезный шофёр в выглаженной форме помог погрузить вещи в багажник и вернулся за руль.