Сияй, Бореалис! Армейские байки (СИ) - "Liz Elzard". Страница 25

— И что ты вспомнила?

— Я точно не могу сказать, эти воспоминания похожи на вспышки. Как будто картинку показали на долю секунды и сразу же спрятали, а ты пытаешься вспомнить, что на ней было. Какие-то общие черты, но ничего конкретного.

— Тебе хочется вспомнить всё?

— Теперь уже и не знаю. Меня не покидает чувство, что моё прошлое — это история совсем другого человека. И самое страшное, что если я всё вспомню, то уже не смогу стать прежней. Там я оставила что-то очень важное. Мне не хочется возвращаться и думать о потерянном, я хочу остаться здесь, в настоящем, но одновременно желаю заполнить этот пробел памяти. Я чувствую себя наполовину пустой без воспоминаний. Будто меня создали уже такой, солдаткой, внушили какие-то установки и оправили выполнять заданную роль.

— Эффект «Иррайзера» недолговечен, — пробормотал парень. — Рано или поздно память, пускай и не вся, вернётся, и тогда ты очень удивишься. Всё в голове перевернётся.

— В Гвальтзарде не принято разговаривать о прошлом. Оно слишком назойливо и мешает сосредоточиться на том, что важно сейчас, поэтому новобранцев и освобождают от этих тягот. Когда же эффект слабеет, выдают специальные пилюли. Говорят, следует начинать приём, как только появляются видения и яркие сны.

— И ты принимаешь те пилюли?

— Пока что нет необходимости, но запас у меня есть. Сейчас всё равно некогда отвлекаться. Может, когда закончится война, я дам тем воспоминаниям возродиться, но, честно говоря, мне страшно узнать то, кого во мне убила армия.

— Тогда лучше сделать так.

Седой достал из кармана штанов брелок-игуану, которая тут же ощерилась с привычным «е-хе-хе». Лирет опустила ножницы.

— Опять эта штука, — укоризненно вздохнула она.

— Помогает принимать трудные решения, — ответил напарник и потянул игуану за хвост. — Если плюнет, то ты вернёшь себе воспоминания, какими бы тяжёлыми они ни были, как только мы вернёмся в Гвальтзард.

Он отпустил длинный зелёный хвост. Игуана изрыгнула искру, которая срикошетила об пол и разбилась об потолок. По комнате разлетелась мерцающая пыль. Лирет блекло улыбнулась, бережно состригая миллиметр за миллиметром.

— Ты ведь даже не узнаешь, захочу ли я возвращаться к воспоминаниям, — сказала она.

— Не узнаю, наши пути всё равно разойдутся раз и навсегда, так что париться не стоит.

— Мы просто временные напарники, — непринуждённо усмехнулась она. — Как пассажиры в вагоне — вместе до определённого времени.

— Верно, — без выражения кивнул Седой.

Девушка продолжила его стричь.

— А тебе совсем не идёт быть наёмником, — заметила она.

— Как и тебе быть солдатом.

— Нет, правда. Ты не похож на наёмника. С такой силой можно кем угодно быть, но только не наёмником.

— Почему же? Мне дана сила — так почему бы не использовать её в выгодных целях? Мало кто так делает, все такие благотворители, оттого и жалуются потом. А я не жалуюсь, я просто не работаю бесплатно и неплохо живу, кстати. Так и должно быть.

— Прямо в твоём духе.

— Я не собираюсь ни о ком заботиться за просто так. Пускай это правильно и благородно, но тем не менее дорого обходится. Люди к такому быстро привыкают. Очень быстро, а потом обижаются. Не хочу чувствовать себя виноватым, не хочу делать ничего ни для кого.

— Даже для близких?

— У меня нет близких.

— И даже человек с тем именем тебе чужой? — осмелилась спросить Лирет.

Воздух в комнате заколол и заискрился. Девушка поёжилась.

— Даже человек с тем именем, — холодно ответил Седой. — Он мёртв, и это нисколько не делает нас ближе. Не спрашивай больше подобного. Не спрашивай вообще. Если ты случайно услышала что-то, это ещё не даёт тебе права вникать в подробности и уж тем более рыться в чужом личном деле.

— Уж извини, не собиралась я.

«Хотя дико интересно, почему из всех вещей в мире тебя заводит только это».

— Челку сильно стричь? — девушка переместилась вперёд, сев напротив напарника.

— Нет, коротко не нужно, не хочу быть похожим на школьника, но для начала выключи телепатор.

Лирет покраснела, тотчас щёлкнув по гвоздику на виске. С самого первого дня она постоянно забывала про эту штуковину, нисколько не заботясь о собственных мыслях.

— Поразительно, как мало мы говорим и как много думаем, — пробормотал Седой. — И говорим не всегда, что думаем, и думаем не то, что говорим.

— Иногда это не так плохо.

Лирет срезала немного волос, потом ещё. Напарник сидел неподвижно, будто заледенелая статуя. Он пристально смотрел на девушку, пока та, о чём-то глубоко задумавшись, занималась подстриганием. Лирет чувствовала, как в подушечках пальцев колет неведомый холод. Обычно от людей исходит ненавязчивое приятное тепло и такое же дыхание. Здесь же было иначе, из-за чего создавалось впечатление, будто то сидит вовсе не человек, а какое-то порождение смертельно лютого мороза. Только всё это, вплоть до иголочек в пальцах было чертовски знакомым. Девушка зацепилась за прохладный взгляд и вдруг онемела. Мысли в голове замерли, затрещали льдом и покрылись изморозью. В глазах цвета замёрзшего бирюзового океана Лирет попыталась найти то воспоминание, которое сейчас назойливо лезло в голову, но всё никак не обретало чёткость.

Лоб пронзила невидимая игла, и тогда девушка пришла в себя оттого, что Седой ткнул её пальцем меж бровей. Лирет вначале опешила, а затем резко отпрянула, выронив ножницы.

— Ты что себе позволяешь?! — воскликнула она.

— А чего ты так замерла, пялясь на меня? Мне, может, неуютно из-за этого, — пробормотал напарник, стряхивая со свитера отрезанные волосинки.

— Ты сам на меня пялился, идиот! Убирай свои волосы с пола и выметайся!

— Может, ты хотела сказать, чтобы я выметал свои волосы и убирался? А чего это ты такая красная? В ванне перегрелась?

***

Ночь казалась проклятием — таким же тёмным, как и небо над Гвальтзардом. Шинан ворочался, отчаянно пытаясь заставить себя задремать. Дни безделья в больнице накопили в нём достаточно сил, которые нужно было куда-то деть. После терапии он наконец-то смог передвигаться сам, однако движения до сих пор оставались неуклюжими. На капитана накатывала злоба, когда тело не двигалось так, как он желал. Он швырнул одеяло прочь, поднялся и спустил ноги на пол. Сквозь штору, будто протянутая рука призрака, пробивался бледный лунный свет, бросающий тени на стены палаты. За эти дни Шинан настолько возненавидел это место, что поклялся себе никогда больше не попадать сюда. Всё, что здесь его окружало — шторы, стены, стулья, даже запах — веяло слабостью, никчёмностью и безнадёжностью.

Пошатываясь, парень поднялся и сделал шаг к окну. Отодвинув штору, он опёрся о подоконник, уставив взор сквозь холодное стекло. Этаж был достаточно высоким, что позволяло осмотреть окрестности Гвальтзарда и уходящую на север запорошенную пустыню. А где-то внизу, по ответвлениям освещённых улочек, полусонно сновали патрули барьерщиков. Тогда Шинан вдруг подумал о мелкой барьерщице, которой поручили сопровождать пришлого наёмника. Капитан понятия не имел, куда именно их забросили обстоятельства, и лишь от скуки догадывался. Когда-нибудь всё это закончится, и больше не придётся пилотировать големов, гонять пилотов и рисковать жизнью. Когда-нибудь кошмару придёт конец, но только потом — что же потом? — придётся вернуться обратно. Обратно к воспоминаниям о зимнем утре, о запахе выпечки и терпкости отцовского одеколона. А если кому-то нравилось быть здесь и сейчас?

Небо сегодня раскрепостилось, выпустив из-за туч круглую луну. Она, как глаз какого-то животного, печально смотрела на город, на пустыню и на не спящего пилота. Что-то вдруг мелькнуло поверх одной из крыш. Окно слегка запотело, но Шинан был уверен, что заметил кого-то. Он прищурился, всматриваясь в неподвижные тени. Свет луны выхватывал из темноты очертания. На крыше штаба кто-то был. Там что-то сверкнуло и моментально исчезло во тьме. Спустя минуты ничего не произошло — неужели никто не заметил?