Love Is A Rebellious Bird (ЛП) - "100percentsassy". Страница 15

— Причина, по которой я начал рассказывать эту историю, причина, по которой я говорю об этом сейчас… Я думаю, у многих людей бывают похожие ситуации, — он жестом указал на музыкантов напротив себя, — и у многих людей есть похожие воспоминания. О том времени, когда вы без уважения относились к кому-то, унижали их и в процессе вы почувствовали, будто унизили и самих себя. Будто вы изменили собственным моральным устоям, и, как бы драматично это ни звучало, вы были за пределами искупления. Омерзительное, безнадёжное дело.

Луи вновь поёрзал на стуле, по его телу прошло виноватое осознание, распространяющее жаркий румянец стыда на щеках. Ему вспомнились времена в Interlochen, когда ему было шестнадцать или семнадцать лет, времена, когда он плохо обходился с другими детьми, высмеивая их за плохую технику на виду у всех. Он содрогнулся изнутри, когда определённые картинки вспыхнули в его голове. (Большие влажные зелёные глаза, бдительные и уязвимые, которые смотрели на него и моргали. Пышные тёмно-коричневые кудри на влажном лбу, сгорбленные плечи и детская полнота. «Болеро».) Навстречу воспоминаниям Луи тяжело вздохнул, а его пульс участился. Вожатые студенческого возраста за спиной называли его Наполеоном — «Маленький Наполеон Скрипок». Он чувствовал себя униженным, когда узнал об этом, и ещё больше из-за осознания того, что кличка очень чётко ему подходила, и, скорее всего, он её заслужил.

Гарри двумя пальцами похлопал по партитуре.

— Теперь такое же, точно такое же глубокое, напряжённое чувство Дон Жуан переживает на протяжении этой части произведения. Он опустошён из-за своих поступков, из-за того, как он обращался с этими женщинами, он чувствует себя почти безнадёжно, вне искупления и достоинства. И это именно то, что я хочу, чтобы вы сыграли. Эту силу эмоций, мощность, которую я хочу, чтобы вы привнесли в данный пассаж при выступлении.

После того как Гарри закончил говорить, он бросил взгляд на оркестр, медленно обводя глазами каждого человека, следя за тем, усвоили ли они его слова. Луи был потрясён. Он быстро моргал, а сердце по-прежнему запиналось. В его мозгу поселилось бессвязное тонущее чувство, он усиленно пытался совместить Гарри Стайлса перед ним со всеми крутящимися представлениями о Гарри в своей голове.

— Гарри гей? — с ним рядом шёпотом заговорила Элеанор.

— Что? — спросил Луи практически сразу, поворачиваясь, чтобы взглянуть на неё. Его брови были сведены в замешательстве.

— Гарри — гей? — повторила она, явно удивлённая и раздражённая из-за скрытой от неё информации.

Луи фыркнул в недоумении.

— Это всё, что ты поняла из этой истории? — спросил он, содрогаясь от тихого скептического смеха.

Элеанор пожала плечами.

Слегка хихикая, Луи повернулся обратно к дирижёрскому пьедесталу для дальнейших инструкций. Продолжая смеяться, он медленно поднял голову и сделал резкий вдох, когда поймал взгляд Гарри. Его сердце ушло в пятки, когда лицо Гарри потускнело, реагируя на веселье Луи, его очевидное равнодушие. Луи тут же захотелось всё исправить, он хотел всё объяснить. Но всё, что он мог сделать, — это сидеть на своём месте с открытым ртом, когда правая рука была поднята в неудачной попытке возражения. Гарри уже прочистил горло и повернулся к оркестру, привлекая внимание поднятыми руками, готовый начать снова.

«Блять, — подумал Луи, последовав за палочкой Гарри, начиная медленно опускать смычок на первой ноте такта. — Блять».

Это было совершенно не то, чего он ожидал.

========== Глава 3.1 ==========

В тот день репетиция продолжалась совсем недолго. Они сыграли часть с отчаянием Дон Жуана ещё два раза, перед тем как Стайлс их отпустил. В один момент, после их первой попытки, он в небольшом поклоне посмотрел на оркестр.

— Намного лучше, — сказал он с серьёзным видом. После этого он улыбнулся, и его глаза светились, когда он поднял руки для повтора произведения. — Никакого давления или ещё чего-нибудь, — он засмеялся, за чем последовало расслабление каждого находившегося в зале. Их вторая попытка получилась даже лучше первой.

Луи ощущал его вокруг себя, этот прекрасно контролируемый апвеллинг силы эмоций, который только всё усиливал, резонирующий в единственной удержанной ноте, что была предназначена для выражения сокрушительных масштабов одиночества Дона. Он слышал, как она приподнимала музыку, но он ощущал себя отстранённым от неё, изолированным из-за его присутствия. Всё, о чём он мог думать, — это неверная интерпретация его смеха со стороны Гарри, о том, как на его лице появилось секундное разочарование, которое медленно превратилось в смирение, будто он на самом деле не ожидал такого от Луи. Как будто тот смех был отражением его характера! Пальцы Луи продолжали быстро и точно двигаться по грифу его скрипки, он играл безупречно, как обычно, но игра получалась механической. Луи не мог полностью отдаться музыке. Он не мог её чувствовать, не сейчас, с этим нелепым недопониманием, которое крутилось у него в голове. Ему нужно было всё объяснить.

«У него, вероятно, сложилось впечатление, что я какой-нибудь бездушный психопат», — подумал Луи, пряча Гром после репетиции, ослабляя хватку на смычке поспешными движениями запястья и дёргая за застёжку защитного чехла, возможно, немного жёстче, чем требовалось. Его взгляд заострился на Гарри, который всё ещё стоял возле пьедестала, окружённый небольшой кучкой людей, которые собрались, чтобы задать вопросы. «Глупая Элеанор, — проворчал Луи, решившись подождать пока все уйдут, чтобы прояснить ситуацию с Гарри как можно быстрее. — Как у кого-то, кто находится в мире искусства на протяжении такого длительного времени, может быть настолько ужасный гей-радар?» Он притворился, что складывает свою папку с нотами, когда толпа вокруг Гарри начала редеть. Когда остался только Джеральд Кортни (который заговаривал уши Гарри о том, как группа альтов в очередной раз была ущемлена ужасно оскорбительным образом), Луи решил сделать следующий шаг, хватая чехол и направляясь в их компанию.

Но как только он сделал шаг, то ощутил, как кто-то тянет его за рукав, и пронзительно вскрикнул.

— Пардон! — ассистент Стайлса (Лиам Прайс? Лиам Пейн?) застенчиво стоял позади него. Он держал руку в таком положении, будто думал, что Луи на него нападёт. — Не хотел тебя напугать.

— Перед тем как приставать к моей личности, позвать меня по имени пару раз было бы слишком для тебя? — спросил Луи, сердитый из-за того, что его план был нарушен.

Лицо Лиама, какая бы там ни была его фамилия, выражало раздражение.

— Я звал тебя около шести раз, понятно, Томлинсон? Мне нужно кое-что тебе сказать.

— Ох, — слабо ответил Луи, разглядывая фигуру Джеральда Кортни из-за своего плеча, который начал оживлённо жестикулировать в нескольких сантиметрах от лица Гарри. Луи был поражён; Гарри же выглядел больше удивлённым, чем испуганным. — Извини… Что? Что случилось? — он повернулся к Пейну, моргая.

— Ну, я знаю, как ты любишь заглядывать в свой Outlook…

Луи кивнул, глядя через плечо и в очередной раз совсем не слушая Лиама. Он ругнулся себе под нос. Гарри Стайлс закинул руку на плечи Корни, направляя тела обоих к выходу из репетиционного зала; они оба смеялись от всей души.

— Дерьмо, — прошептал Луи. Он поднял палец в направлении Лиама, после чего поплёлся за ними. — Я… я сейчас вернусь.

— Это займёт всего секунду, Томмо! Это насчёт завтра! — кричал Лиам позади него. — Посмотри в свой Outlook, пожалуйста… — было последним, что слышал Луи, толкая дверь, ведущую в Западный вестибюль. Здесь не было ни единой души, конечно.

— Чёрт! — он покрутился, ища подсказки, в каком направлении они могли пойти. Но их не было.

Спустя полчаса он сутулился, сидя в метрополитене и прижимая Гром к груди, взволнованный и несчастный. Он проверил кабинет Стайлса в церкви Святого Луки, затем прошёлся к Барбикан, проверив и там, — абсолютно никакого присутствия нигде. Луи повернул голову, уставившись в окно, пытаясь смотреть мимо своего отражения, различая стены тоннеля прямо за ним.