Love Is A Rebellious Bird (ЛП) - "100percentsassy". Страница 59

Его композиция. Гарри нашёл его композицию.

Луи мрачно засмеялся. Конечно, спустя столько времени Гарри нашёл его произведение. Гарри, который бросил его ради чёртова Берлина. Разве не так? Трясущимися руками он выдернул знакомую стопку из почтового ящика, его сердце непрестанно колотилось. Он едва мог на неё смотреть.

На первой странице была записка, написанная на маленьком розоватом кусочке бумаги и заправленная в огромный зажим, который удерживал стопку листов вместе. Луи не хотел её читать, но, конечно, он физически не мог заставить себя не делать этого.

«Луи. Не мог понять, что композиция твоя, пока не дошёл до последней страницы. Очень впечатлён. Немного подправил. Надеюсь, ты не против. Поговорим? С любовью, Г. Хх»

Затем Луи почувствовал заметки, которые были прикреплены к нижней части листа, наполовину меньше обычных листов, вероятно на той же самой розоватой бумаге. Он закрыл глаза, чтобы не расплакаться, и перебирал смятые уголки.

— Когда поговорим, Г? Перед тем, как ты уедешь из страны или после? — пробормотал Луи. Он хотел, чтобы слова прозвучали жёстко, но вышло слишком жалко.

Это казалось кошмаром, который становился всё хуже и хуже. Луи чувствовал себя полностью обнажённым. Будто он еле-еле держит себя в руках и в любую секунду он начнёт рыдать, до тех пор пока его сердце не окажется на отвратительном линолеуме.

Худшей частью всего этого было то, что Луи бы предпочёл скорее утонуть, чем читать правки Гарри, он осознанно понимал, почему. Его отвращение исходило из того, что он очень ценил мнение Гарри. Луи был отчаянно, глубоко обеспокоен тем, что Гарри думал по поводу его работы, и именно поэтому он даже не думал о том, чтобы это выяснить.

Неважно, был ли отзыв Гарри суперположительным, или он проклял Луи слабой похвалой, он всё равно его сломает. В любом случае Луи будет брошен, разбит и полностью одинок. Потому что Гарри улетает в Берлин. Гарри улетает и даже не сказал ему об этом.

Ещё. Сердце Луи болезненно сжалось, когда он представил, как он идёт на этот разговор. Гарри бы сказал ему в скором времени, да? А сейчас решение уже было принято.

— Да, Гарри, давай поговорим, — прошептал он в сломанной усмешке, на этот раз позволяя горечи присутствовать в голосе.

Луи продолжал стоять около ящика, его глаза были закрыты, а пальцы перебирали углы листов; он пытался не расплакаться. «Я слишком уязвим из-за него, — подумал он, его руки скользили, сжимая края композиции. — Слишком, блять, уязвим. Я позволил этому случиться».

Дело в том, что Луи не мог по-другому. Он знал, что по-другому и быть не может. С самого начала, даже когда он уверял себя, что всё под контролем, такой исход был неизбежен, в наибольшей степени уязвимый для Гарри. Если быть честным, то он был несчастно в него влюблён. В ту самую секунду, когда он увидел Гарри в том дурацком маленьком офисе, когда он писал музыку прямо на доске, в ту самую секунду он начал этот неумолимый марш к разбитому сердцу.

— Чёрт, — ругнулся он, взглянув на часы. Он определённо опаздывал на репетицию.

Он глубоко вздохнул и засунул стопку в свою сумку, торопясь выйти из комнаты и взбежать по лестнице на второй этаж, в конференц-зал, где собирались скрипки. Элеонор уже сидела там, когда он пришёл. Она выгнула бровь, когда он занял её место в передней части комнаты.

— Ну, — сказал он, расставляя вещи на столе и пытаясь отдышаться. — Извините, я опоздал. Кое-что наметилось…

Он спрятал руку в волосах и взглянул на них, слегка ёжась под большим количеством оценивающих взглядов. Перед тем как прийти, он принял душ, но всё равно чувствовал себя грязным и непривлекательным, как будто его застывшие эмоции сочились через его поры и распространялись по коже. Будто все видели этот плёнчатый слой печали и позора. «Возьми себя в руки».

— Итак, — хрипло начал Луи. Он слегка покачал головой и прочистил горло, доставая свои нотные листы из сумки. Сердце сжалось при виде его композиции, розовой бумаги Гарри. «Возьми себя в руки, сейчас же». — В целом отличный концерт. Мои поздравления. Но есть несколько моментов, которые я бы хотел пересмотреть…

Он закончил сравнительно рано, примерно через сорок пять минут. Он лишь хотел убраться оттуда, даже если ему было некуда больше идти.

— Хорошо, что ты всё-таки появился, — съязвила Элеонор. Луи знал, что она специально долго собиралась и ждала, пока все выйдут, только чтобы это сказать.

Луи закатил глаза.

— Просто отстань, хорошо? Я опоздал на пять минут, господи.

Элеанор посмотрела на него снизу вверх, её глаза сузились в отвращении.

— Больше, было десять или пятнадцать минут, Луи. Если бы мы знали, некоторые могли бы больше попрактиковаться, — она покачала головой и рассмеялась. — Ты же не был в этом заинтересован в последнее время, да?

Челюсть Луи слегка отвисла. Всё, что он мог делать — это глупо моргать и таращиться на неё.

— Я не права? — спросила она голосом, в котором не было ни капли стыда или раскаяния, а брови вновь выгнулись аркой.

Луи скрестил руки на груди, по его венам уже текли гнев и адреналин. Он почти незаметно качнул головой, и это всё, что она получила в ответ.

Она пожала плечами, повернулась и вылетела за дверь, позволяя той захлопнуться.

После её ухода Луи опустился на стул, чувствуя, будто комната кружилась вокруг него и в то же время рушилась. По его венам текла ярость, заставляя сердцебиение отдаваться в висках.

Элеонор была права. Она была абсолютно, с точностью в сто процентов, права. Луи уходил. Это правда. Не будет преувеличением сказать, что его обычное расписание было наполовину меньше в последние пару месяцев. Он всё ещё каждый день играл, но не так долго, как раньше, и определённо не с прежней сосредоточенностью. Как он мог? Как он мог сосредоточиться, когда на его уме всегда был Гарри Стайлс? Лицо и глаза Гарри. Руки Гарри. Руки Гарри на теле Луи. Голос Гарри. Множественные вариации его смеха. Как он, блять, заставлял Луи чувствовать себя. Он всегда был рядом. Гарри везде преследовал Луи.

Луи посмотрел на свои руки, с трудом их узнавая. У него было чувство, будто он опять раздваивается. То же самое чувство, которое настигло его часом ранее в почтовой комнате, только в этот раз его сознание расплывалось, а тело оставалось на месте.

Как он допустил, чтобы вещи вышли из-под контроля? Как он позволил им добраться до этой точки? Он разрешил Гарри Стайлсу затмить всё в его жизни, и для чего? Для чего? Луи может потерять место концертмейстера в ЛСО, а Гарри чёртов Стайлс будет в Берлине, дирижировать с Флорианом Вейлем под боком.

Луи терял себя, свою дисциплину, концентрацию и самоотдачу. Он был заметён Гарри, безрассудной надеждой и некоторыми фундаментальными деталями, которые пропали в процессе.

Он покачнулся, чувствуя головокружение, и одёрнул джемпер. Мысль о том, что ему придётся возвращаться в тёмную, пустую квартиру, отягощала его, но ему пришлось её принять. Так и будет дальше. Гарри улетит в Берлин, и Луи придётся возвращать свою жизнь обратно. Обратно под свой контроль. Луи просто придётся привыкнуть.

В этот раз, пересекая вестибюль Барбикан, он не тащился. Он двигался с эффективной целью, склонив голову вниз, решив покинуть здание как можно быстрее, без взаимодействия с кем-либо вообще.

Он почти вышел на улицу, будучи в дюймах от свободы, когда его остановили.

— Томлинсон!

На долю секунды он подумал об игнорировании, подумал притвориться, что не слышал, и побежать по террасе, не останавливаясь передохнуть, до тех пор пока не доберётся до метро. Но он слишком долго колебался, а голос позвал снова, в этот раз ближе.

По крайней мере это был не Гарри.

— Томлинсон?

Луи медленно развернулся, вздыхая в смирении. Это был Деннис Тёрнер, председатель Совета директоров, один из седовласых мужчин, работающих в ЛСО. Ник Гримшоу и Лиам Пейн шли позади него.

— Да? — сказал он, одёргивая ремень Грома и закидывая сумку со скрипкой за спину, прежде чем поправить очки.