Трезуб-империал - Данилюк Эд. Страница 23

— Мог просто загулять. А как ночью от нас уехать?

— Ну, я так и подумал, — согласился с ним Сквира. — В понедельник поселился я. В пустую гостиницу. Вчера вечером, в двадцать два тридцать, заехал кто-то по квоте горкома. Партийцам, оказывается, можно селиться без имени, паспорта и командировочного удостоверения…

Козинец вежливо улыбнулся, но предпочел промолчать.

— Сегодня добавился третий постоялец. Около пяти утра, явно с киевского поезда, заселился «по личным делам» некто Дзюба В.А. И все… На четырехэтажную гостиницу!

Они медленно шли к автостанции. Сразу за ней располагалась большая площадь, от которой до райотдела — минут пять пешком.

— Если в день убийства в гостинице никто не проживал, — рассуждал Сквира, — значит ли это, что преступники должны быть местными? Или знакомыми местных?

— Не! — Козинец покачал головой. — Преступники могли приехать к нам утренним поездом или автобусом, замочить Реву и отвалить вечером.

Они миновали станцию и остановились на тротуаре, пережидая, пока проедет вереница автобусов.

— По инструкции нужно проверить и Олевко, и Дзюбу… Вы можете разослать запросы на предмет их связей с Ревой или украинскими националистическими кружками?

— Напишу, — покладисто ответил Василь Тарасович.

Из скверика, расположенного напротив, на них смотрел вездесущий Ленин. Потертая статуя, совершенно не узнаваемая, да еще и почти полностью скрытая кустарником. Но глаза с характерным прищуром отыскали Сквиру даже здесь…

— А что вы сказали про чувака из Киева? — вдруг спросил Козинец, — Ну того, который утром въехал?

Сквира еще раз вытащил бумагу из кармана.

— Дзюба, — прочитал он. — Дзюба В.А.

— Дзюба? — повторил лейтенант. — Не Валентин ли Александрович? Один из тех нумизматов, о которых говорила Кранц-Вовченко? Из тех, с кем общался Рева?

Володимир, ресторан «Дружба», 12:30.

— Как вы так быстро меня разыскали?

Валентин Александрович Дзюба указал на место напротив себя. Он говорил по-русски.

Сквира пожал плечами:

— После регистрации в гостинице вы поднялись в номер, где пробыли, не выходя, около семи часов подряд. Скорее всего, спали после поезда. Потом спустились в холл и спросили у дежурной, где здесь приличный ресторан. Она направила вас сюда.

Дзюба хмыкнул.

— Приятно, черт побери. Такая популярность среди туземного населения!

— Я приезжий, — сухо сказал Северин Мирославович. — Из Луцка.

Они сидели в «Дружбе» — по-видимому, единственном ресторане на весь город.

— Об Оресте мне сообщил Шкляр, — объяснил Валентин Александрович, вытирая ложку салфеткой. — Это один из наших. Общий друг, если можно так выразиться. А ему звонила Марта, эта вездесущая луцкая Лисса, порождение Ночи и Неба…

— Это вы ее хвалите или ругаете?

— Кого? Марту? — Дзюба налил себе немного «Боржоми». — Хвалю, хвалю. Лисса — это у греков персонификация бешенства, безумия и цепкости.

— Так что вы здесь делаете? — Сквира подавил невольную улыбку.

— Здесь? — удивился Валентин Александрович и обвел взглядом ресторан. Потом посерьезнел: — Приехал отдать последние почести своему товарищу. Мы, нумизматы, держимся кучкой, знаете ли. А вы разве поступили бы по-другому?

Дзюба был одет в свободную рубашку, под которой виднелся шелковый шейный платок. Его синий пиджак чем-то напоминал китель морского офицера. Из нагрудного кармашка торчал уголок крахмального платка, подобранного в цвет рубашке. На руках блестела пара золотых перстней. Седые волосы, аккуратные, густые, спускались к самым плечам…

Киевский гость был, конечно, весьма импозантен. И все же, чего-то ему не хватало. Чуть-чуть. Суровой мужественности, чтобы походить на капитана океанского лайнера. Подтянутости, чтобы считаться плейбоем. Легкой небрежности, чтобы выглядеть как викторианский джентльмен. К тому же: аристократ и… гм… крошки вокруг тарелки! И капустняк!..

— Ореста жалко… — говорил тем временем Валентин Александрович, поднося ко рту ложку супа. — Его ограбили? Зарезали?

— Да, — кивнул капитан. — Я веду следствие. Кстати, вас Марта Фаддеевна тоже упоминала…

— Старая карга! — проворчал Дзюба. — Ничего святого!

Он подхватил вилкой кусок буженины и стал, смакуя, пережевывать. На лице его было написано такое неподдельное удовольствие, что капитану захотелось и самому попробовать кусочек.

— Но кураж у нее, тем не менее, есть, — продолжал Дзюба. — Есть. Слышали, она свою коллекцию завещала городу? Ни один нумизмат не смог бы оторвать от себя… — Он выпил немного минеральной воды. — …или от своих детей, не важно, собственную коллекцию. Вы смогли бы? Я — нет. Вот, к примеру, мне на прошлой неделе удалось заполучить ромбовидные денье длинноволосых королей. Разве может что-либо сравниться с этими ощущениями? С этим счастьем? Разве можно от этого добровольно отказаться? — коллекционер нанизал на вилку несколько помидорных кружочков и с явным наслаждением отправил их в рот.

— Что за короли? — из вежливости спросил Сквира.

Валентин Александрович замер, удивленно посмотрел на капитана, но потом покивал и продолжил жевать.

— Меровинги. Слыхали? Первая королевская династия франков. Законные властители, так сказать, единого тогда народа, который нынче распался на немцев, австрийцев, швейцарцев, французов, бельгийцев, голландцев и бог еще знает каких люксембуржцев. Сам Меровиг считался потомком Иисуса Христа. Да-да, именно так… — Дзюба покрутил вилкой в воздухе. — Разве можно пройти мимо монет, чеканившихся такими королями? А? Можно? Представьте, что вы видите ромбовидные денье и проходите мимо? Абсурд? Абсурд!

Он допил воду из стакана и опять наполнил его. На этот раз до краев. Минералка зашипела, зафонтанировала пузырьками газа, и на стол вокруг полетели мелкие капельки. Вид у Валентина Александровича при этом был весьма довольный. Человек радовался всему, что окружало его, даже стакану воды.

— А если объединить коллекции вашу и… ну… Ревы, что получится? — мрачно поинтересовался Сквира.

— В смысле? — Валентин Александрович застыл с поднесенной уже к самому рту ложкой супа. Потом засмеялся и погрозил капитану пальцем. — Ох уж эти мне следователи! Все вы — порфирии петровичи. Вам бы человека за один стол с вами, а там уж вы вытянете, вытянете из него признание!

— А вам есть в чем признаваться?

— Если скажу, что нет, вы мне не поверите, — со смехом ответил Валентин Александрович. — Если скажу, что да, на каторгу пошлете. Что же мне ответить?

— Каторга осталась в царском прошлом. В наши дни — до пятнадцати лет.

— Или расстрел, — заметил Валентин Александрович, отодвигая тарелку в сторону. — Впрочем, мне расстрел не грозит. Я, чтоб вы знали, в это воскресенье в тринадцать ноль-ноль на Подоле читал лекцию…

Вот еще один с алиби. Сговорились они, что ли? У всех на воскресение есть алиби!

— Лекция о Бодлере, между прочим, — Дзюба сделал многозначительную паузу. По лицу столичного гостя было видно, что в его мире сыщики и Бодлер несовместимы. — Это мое хобби, — не дождавшись реакции, Валентин Александрович благодушно улыбнулся. — Я имею в виду, Бодлер. В зале сидело человек тридцать, не говоря уже о Самойловиче из общества «Знание», который так трясся над моим гонораром, что чуть собственный кошелек не потерял. Разошлись около трех. Мог я за час доехать из Киева до этой дыры? Никак не мог. Так что, увы…

— Не обязательно лично присутствовать, — равнодушным тоном, будто обсуждая отвлеченную теоретическую проблему, заметил Сквира. — Найти сообщника, спланировать грабеж, а самому лежать под капельницей или с лекцией выступать — так, собственно, чаще всего и ведут себя интеллигентные преступники…

Дзюба перестал жевать.

— О-о! — наконец закивал он. — Вполне, вполне… Жаль, думал остаться вне подозрений. Впрочем, подогревает кровь…

Откуда-то из полумрака появилась официантка. Сквире она дала меню, у Валентина Александровича забрала опустевшие тарелки и исчезла, бросив напоследок: