Тень (ЛП) - Андрижески Дж. С.. Страница 63

— Конечно, я помню, — произносит она. — Ты хотел, чтобы я никогда не говорила о них, о тех других людях. Ты просил меня не говорить об этом…

— Не то, — он хватает её за руки, вздрагивая от того, какие они тёплые в сравнении с его ладонями. — Я спросил у тебя, помнишь? Я спросил, уедешь ли ты отсюда немедленно, если я скажу тебе, что это вопрос жизни и смерти. Ты сказала, что сделаешь это, Кучта. Ты сказала, что сделаешь это, даже не зная причин.

Её глаза раскрываются всё шире, пока она смотрит на него.

— Что случилось? — она прикасается к его лицу. — Что случилось, Эвальд?

Он качает головой и щелкает языком, даже не осознавая этого.

— Я не могу тебе сказать, — видя выражение её лица, он крепче сжимает её пальцы. — Не могу, Кучта. Прости… пожалуйста. Тебе нужно довериться мне в этом. Пожалуйста.

Она смотрит на него, её взгляд бегает по его лицу.

— Пожалуйста, — повторяет он. Порывшись по карманам, он вытаскивает другие вещи, которые принёс для неё. — Я написал, что делать, — говорит он, зная, как это звучит, но всё равно заставляя себя говорить и высказать всё. — Если ты последуешь этим указаниям, тебя оставят в покое. Тебе нужно выполнить всё в точности, Кучта. Не отступай от этого ни на шаг. Я прикрою тебя отсюда. Я дам им причины не следовать за тобой.

Она смотрит на связанную пачку бумаги, заполненной аккуратным текстом на немецком, которую он ей даёт.

— Пожалуйста, Кучта, — умоляет он. — Пожалуйста… у меня есть деньги. Много денег.

Он отдаёт ей всё, что у него есть, всё, что он заработал на боях за прошлый год, и даже раньше, когда получал деньги от дяди и припрятывал.

Она таращится на всю кучу, которую он ей дал, и её глаза выражают неверие.

— Этого хватит на Париж, — говорит он. — Может, не на платья… или шампанское. Но ты можешь найти там работу. Ты можешь пойти в школу. Ты же хотела быть художницей, да?

Он ждёт её реакции, всматривается в её лицо.

Он ждёт, когда она сообразит, услышит, что он ей говорит.

Он ждёт, задержав дыхание и надеясь, что не придётся её принуждать и силой заставлять сделать это. Он стоит там, на холоде, держа её ладонь в одной руке, сжимая пальто на груди и внезапно осознавая, что он теперь выше неё почти на два дюйма.

Он крепче сжимает её ладонь, дожидаясь, пока она посмотрит на деньги и возьмёт блокнот из другой его руки.

Подняв взгляд, она вновь всматривается в его глаза.

В её глазах стоит страх, но он видит там и нечто иное. Нечто, от чего вздох переполняет его грудь.

— Когда? — спрашивает она, наконец, нарушив молчание. — Этой ночью?

Он кивает, сдерживаясь, чтобы не расцеловать её от облегчения.

— Да, этой ночью.

— Ладно. Ты подождёшь меня?

— Да, — он улыбается, кивает и крепче запахивает пальто. — Я подожду.

Он отпускает её руку и наблюдает, как она идёт обратно к дому.

Ему не приходится ждать долго.

И всё же к тому времени, когда она возвращается, он вне себя от беспокойства, и его едва не тошнит. Его разум бешено прокручивает сценарии, осознает, что она может сказать родителям, может решить, что он опасен или выжил из ума. Она может ответить согласием лишь для того, чтобы убраться от него, обманом заставить отпустить её обратно в дом.

Он всё ещё думает об этом, когда она возвращается.

В этот раз она полностью оделась, облачившись в рабочее платье и толстый плащ, а также несёт за спиной ранец. Он видит вторую сумку и осознает, что она упаковала еду и воду. Он наблюдает за ней с некоторым неверием, едва в состоянии мыслить связно от осознания, что она действительно собирается сделать это, не спрашивая о причинах.

Когда она доходит до него, он не думает.

Он целует её, притягивая к себе.

Она не противится ему и целует в ответ, обнимая за талию, когда он притягивает её в свои объятия. Несколько долгих секунд он целует её, крепко прижимая к себе. К тому времени, когда он отстраняется, она уже тяжело дышит и вся раскраснелась.

— Это за что? — спрашивает она, улыбаясь ему.

— За то, что доверилась мне, — говорит он.

Произнося эти слова, он не улыбается. Затем он протягивает ей деньги и записную книжку, говорит, что её ждёт повозка, и показывает в нужную сторону на дорогу. Он не целует её ещё раз перед уходом, но в последний раз сжимает её ладонь и смотрит в её лицо с любовью, которую даже не знает, как ощущать, с которой не знает, что делать.

— Прощай, Эвальд, — говорит она, улыбаясь ему.

— Прощай, — отвечает он, чувствуя, как это слово застревает в горле. — Береги себя, друг мой, — говорит он, а как только она оказывается вне зоны слышимости, добавляет тихие слова молитвы: — I’lenntare c’gaos untlelleres ungual ilarte. Y’lethe u agnate sol…

«Боги, любите и храните мою самую любимую сестру. Ради тебя я здесь…»

Он не плачет, пока она не уходит.

Он уверен, что больше никогда её не увидит.

Глава 29.

Мой дорогой друг

— Элли! — голос звучал лихорадочно, вопил. — Элли! Проснись! Ну же!

Я старалась открыть глаза, но веки как будто тянуло вниз грузом, словно меня вытаскивали из глубокого колодца ледяной воды.

— Нет… — выдавила я, толкая его в грудь. — Нет… оставьте нас в покое…

— Элли! — голос, свет за ним, наполнил меня своим облегчением. — Слава Богу. Мы не могли тебя разбудить. Мы не могли разбудить вас обоих. Прошло три дня… Ревик в полном раздрае, Элли. Он умирает. Мы должны привести к нему помощь…

Но я боролась с ним, ударяла кулаками по его груди.

Я не могла остановить рыдания, зарождавшиеся в моём горле, вырывавшиеся из меня как животное, заточенное в моей груди. Я пыталась освободиться от него, вырваться из его рук, но я всё ещё находилась там, всё ещё затерялась в том другом месте, где я видела её лицо…

Грубые руки удерживают его, стискивают воротник и волосы, держат связанные запястья за его спиной. Они видели его лицо, и он с другими, так что он не может ничего сделать.

Он не может бороться с ними… даже с помощью своих способностей.

Они не знают наверняка, что у французских солдат нет своих видящих.

Он смотрит на грязные лица напротив, пока всех их толкают и тащат через усеянное небольшими бугорками поле. Он узнает других из своего отряда. Он видит трёх, которых узнает сразу, и ещё полдюжины одетых в его униформу. Вдвое больше солдат толкают и тащат их за собой, включая французского солдата, который держит его за артиллерийский ремень. Он знает, что они снимут с него этот ремень, как только окажутся в каком-то месте, где им самим не придётся всё это тащить.

Скорее всего, после этого они вгонят каждому из них по пуле в мозг.

Его тело сделалось твёрдым от месяцев, проведённых в поле.

Он голоден, почти умирает от голода, но едва ощущает это, пока они сурово гонят его по траве. Он видит впереди дом, нормальный фермерский домик, какие остались на родине, и на верхнем этаже горит свет. Кто бы там ни жил, они не спят, но, наверное, готовятся лечь в постель, уже освободив основное жилое пространство на нижних этажах.

Должно быть, это их поле они пересекают, мимо их животных прошли ранее, пытаясь найти укрытие. Есть в этом пейзаже что-то странно знакомое.

Он мог бы умереть здесь. Это походило бы на возвращение домой.

Мужчина позади него фыркает, и один из других в его отряде спотыкается.

Он поворачивается и смотрит в грязное лицо, видит почти чёрные глаза и китайские черты лица, татуировки на руках, которые выглядывают из-под рукавов униформы. Он смотрит на этого брата и думает про себя, что его лицо здесь слишком необычно.

Если среди них имеется хоть один видящий, они узнают, кто он. Они его узнают, и тогда их всех поймают.

Он будет искать удобную возможность.

Если ему придётся убить всех этих французских ушлёпков, так тому и быть.