Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка". Страница 15

— Убедительно, — просиял Жеан и добавил с насмешкой: — Однако же, моя госпожа, второго грехопадения не случится, прикоснись я единственный раз к еде. Вот увидишь, после я уложу тебя одной левой: Эмануэль отметил мою силу.

Кьяра дружески похлопала Жеана по плечу и, лукаво ухмыльнувшись, уселась и устремила взор на пламенеющие дали.

— Поймай сначала…

— Тебе мясца принести?

— Я уже сыта, — кратко отмахнулась воительница и принялась стягивать кольчужный капюшон.

Отыскав Лилию, навьюченную попутно закупленной провизией, на противоположном конце лагеря, Жеан выудил из льняного мешка пару кусков вяленой ягнятины и хлеба и с жадностью принялся за еду. Силы начали возвращаться к юноше, а после вернулся и вкус жизни. Жеан старался не предаваться чревоугодию, но удержаться от соблазна было почти невозможно, ведь в монастыре он крайне редко вкушал мясо.

Покончив с трапезой и захватив с позволения Эмануэля учебное оружие, Жеан направился обратно к обрыву.

«Нет! Нет! Оставь меня! Я не желаю!» — донеслись до слуха Жеана отзвуки знакомого звонкого голоска, что теперь приобрёл какие-то новые — сдержанно-озлобленные — нотки. Сердцем почуяв неладное и побросав деревянные мечи, он стремглав метнулся на звук и так и обомлел, когда в опасной близости от Кьяры завидел знакомую поджарую фигуру.

«Рон!»

Рыжий плащ Рона, словно крыло коршуна, покрывал Кьяру, губы льнули к румяной щеке, поцелуй за поцелуем добираясь до шеи. В выражении лица девушки — а она казалась тщедушным ребёнком в сравнении с ним — не читалось ничего, кроме изумления.

— Рон! — потрясённый до глубины души, вскричал Жеан, прежде чем Кьяра начала барахтаться и брыкаться в его намертво стиснутых объятиях.

— Оставь её немедленно! — потребовал юноша, чувствуя, как голос начинает подрагивать от напряжения. — Ты же видишь — ей не нравится!

Рон мигом оторвался от своего занятия, уставившись на Жеана немигающим пренебрежительным взглядом, и только крепче сжал руки на талии Кьяры.

— Что… что же ты делаешь?

— Я мужчина. Я жажду женщины. Стоит ли рассказывать… или лучше показать? — Руки белокурого крестоносца лихорадочно заскользили по стройным изгибам бёдер Кьяры. — Неплохо, очень даже неплохо. Даже сквозь кольчугу чувствуются весьма мясистые телеса. Интересно, а каково будет без кольчуги и вообще… без всего?

Заключительные слова Рона заставили сердце Жеана болезненно ёкнуть. Кровь неистово закипела в его жилах, и, толком ничего не сознавая, он выхватил меч из ножен и атаковал обидчика Кьяры. Тот моментально отстранился. Воспользовавшись мгновением, Кьяра, будучи красной от смущения и негодования, подобрала с земли оружие и приняла боевую стройку, которой её, к превеликому счастью, успел обучить Эмануэль.

— Что ж, — холодно произнёс Рон, стараясь не показывать своего страха, — здесь много места. Посмотрим, на что ты горазд, доблестный покровитель невинных дев! Надеюсь, и плавать ты умеешь, ведь наверняка с мгновение на мгновение окажешься в Адриатическом море… Нападай!

Рон сорвал плащ и — нет, не бросил — бережно расстелил по валуну, боясь испачкать или оцарапать яшмовую, в форме цветка чертополоха пряжку.

— Ты не сарацин, чтобы мне драться с тобою, — процедил Жеан. — Как… Как ты мог?! Она ведь не хотела! Вдобавок не приходится тебе никем, кроме сестры по вере!

— А ты? — перебил Жеана Рон.

— Я — братом.

— Я, кажется, не спрашивал, как ты оцениваешь свой статус, несносный мальчишка! Я желаю знать, претендуешь ли ты на неё.

— Рон! Он не… — запротестовала было Кьяра, но Рон не позволил ей докончить. Развернувшись к ней и грубо схватив за плечи, он медленно и с угрозой произнёс:

— А дочь серва уже разделась и ожидает исхода поединка.

— Что ты себе позволяешь?! Ты пьян?! — завопил Жеан и, позабыв осторожность, толкнул Рона в бок.

«Я совершенно не умею сражаться!» — невольно напомнил себе он, встретившись взглядом с рыцарем, чьё лицо перекосилось от злобы, и почувствовал, как леденеет до костей.

— Послушай, Рон, — начал Жеан более размеренным тоном, пытаясь унять предательскую дрожь в голосе и собраться с мыслями. — У тебя наверняка есть собственная жена, дети, которых она произвела на свет по безграничной любви к тебе. Она послушна, толкова, любезна и, что наиболее важно, верна. Она ждёт тебя днями напролёт, уповая на твою преданность христианскому долгу. Но это… это просто возмутительно! Ты не тронешь Кьяру больше, слышишь! Надеюсь, ты не позабыл шестую заповедь? Если позабыл — вспомнишь. Уж я-то об этом позабочусь. Даже если она дочь серва — а это вовсе не так — ты не её хозяин!

— Это был ответ на какой-то другой вопрос. Не на мой, — ядовито поморщился Рон. — Твои проповеди меня ни капли не трогают! А вот она, — Мужчина кивнул в сторону Кьяры. — Хранит ли она девство, или ты уже успел её оприходовать? Я не слишком жалую шлюх.

— Нас не связывает ничего, кроме нерушимого замысла священной войны! Мы здесь не для того, чтобы удовлетворять свои низменные, скотские потребности! И тебе, как верному блюстителю кодекса рыцарской чести, это уж точно должно быть известно! Господь сплотил нас воедино, дабы мы с честью и достоинством исполняли свой долг, следовали за высокой целью! Там, в Таренте, на твои бесчинства ещё можно было закрыть глаза, но отныне мы на пути в Священный Город, а значит, твоя совесть…

Но Рон уже не слышал Жеана. С надменно вскинутой головой он прошествовал мимо ошеломлённых крестоносцев в сторону лагеря, увешанного крестными знамёнами.

Жеану не хотелось спать, равно как и тренироваться. Настрой его был омрачён. Всеми силами души он осуждал поведение Рона, недостойное не то что рыцаря — даже простолюдина, считающего себя добрым христианином, и едва мог поверить в то, что увидел собственными глазами. Подсознательное чутьё подсказывало Жеану, что в своих грязных замашках Рон не раскаялся, и смущаться теперь приходится только ему и Кьяре, чьей вины, безусловно, не было в этом вопиющем происшествии. Мысль о том, что зрелым мужем овладевает далеко не любовное чувство по отношению к юной воительнице, лишь пуще заставляла Жеана мучительно краснеть, распаляясь праведным гневом.

«Я не слишком жалую шлюх. Дочь серва уже разделась», — эти мерзостные слова до сих пор звучали в его ушах, вырисовывая перед глазами Рона, в холёном лице которого не читалось и малейшего смущения, только гордое торжество. На мгновение Жеану даже показалось, будто шершавая грязь скрипит у него на зубах.

— Если бы меч находился у меня в ножнах, я бы не допустила ничего подобного! — сокрушённо оправдывалась Кьяра. — Я… я думала, он просто поболтать пришёл или спросить о чём, а оказалось… Ох. Мне так совестно.

— Ты ни в чём не виновата.

— Я не смогла защититься!

— Это не твоё обязательство. В конце концов у тебя всегда есть я, есть брат, есть Эмануэль… Что же касается того, что произошло, рано или поздно это должно было случиться. Ты знаешь: наши мужчины горячи и цепляются за любую возможность охладить свой пыл. Более того, Рон — рыцарь, военачальник, феодал, и потому ставит себя выше во всех отношениях. Убедилась? Никто и никогда не будет держаться с тобой на равных, как бы тебе того ни хотелось.

Жеан старался говорить уверенно и ровно, чтобы вселить решимость в Кьяру, хотя сам был потрясён не менее. Да. Никогда женщине не быть равной мужчине, а крестьянину — рыцарю, но много ли чести в домогательствах и беспричинных оскорблениях?! Низший должен почитать высшего, полагал юноша, но и высший в свою очередь уважать низшего.

— Хочешь сказать, что природная горячность их оправдывает?! И что же, я теперь должна служить им на потеху? Сбросить доспех и плюхнуться на ложе в полном раскрепощении лишь потому, что Рон мужчина, да земли у него больше, да одёжа побогаче?! Не моё обязательство! А если бы тебя рядом не оказалось? То же мне, заступник сыскался! — съехидничала Кьяра и добавила сурово: — Неужто и ты ставишь меня ниже себя?

— Нет, что ты! — воскликнул Жеан. — Ведь я тебя защищаю… и буду защищать! После случая с Роном уж точно! Не ходи одна, ты слышишь… никогда!