Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка". Страница 12

— А твоя сестра? — поспешил переменить тему Жеан. — Она умеет читать?

— Куда уж ей, девчонке да виллану? Хотя выражается точь-в-точь как ты, обученный! Изящно-изящно. Вот уж и не знаю, откуда у неё этакое умение… но порой до такой лютой спеси доходит, что хочется невзначай вдарить в челюсть, чтоб язык онемел! Башковитая да языковитая жена — горе всякой семье. Стало быть, ты так и не понял, что я тебе насчёт соперников сказал, остолоп в рясе?

— А почему… почему у вас такие странные имена?

— То есть?

— Ну, ты Ян, а она Кьяра. Кьяра будто бы итальянка, а ты?..

— А-ах, это… Только ты никому не говори. — Ян суетливо огляделся по сторонам и перешёл на шёпот. — У нас мать полячкой была, а отец итальянцем. Когда родился я, он позволил матери, горячо любившей свою родную сторонку, наречь меня. Крайне опрометчивый поступок!

— А почему не говорить?

— Ты что?! Да эти поляки… вообще что-то несуразное, чужеродное… я даже не знаю, где они обитают — эти поляки, вдруг у сарацин под боком, ведя с ними тесную дружбу! Моя мать умерла вскоре после моего рождения — так ничего и не узнал про поляков. Пусть я буду норманн! Чистокровный норманн, летящий по скалам фиордов да орошающий их вражьей кровью! Могучий и рыжий! Знаешь… наш род — удивительное смешение всех кровей, какие только есть — норманнской в том числе!

— А Кьяра и впрямь умеет сражаться?

— Я с детства помню её тягу к улице и мальчишеским развлечениям. После смерти родителей, когда мы остались одни, нам пришлось быстро приспособиться к самостоятельной жизни. Мародёров хватает… Вот я и начал худо-бедно учить Кьяру боевому искусству, чтобы могла без меня справиться в случае чего, — увы, рыцарем не рождён, поэтому худо-бедно. Знаешь, в чём её козырь? Как и любая женщина, она обделена силой, однако шустрая и быстро соображает. Год назад Кьяра хотела отправиться за Пьером… как бишь его? Пустынник, кажется. Удалось отговорить, ибо нутром чувствовал: добром не кончится. Шутка ли — ни кольчуг, ни оружия, ни навыков? Насилу средства собрали, дело осталось за последним. Теперь девку Эмануэль Беневентский тренировать взялся. Знаешь его? — Не дожидаясь ответа, Ян продолжил: — Очень сомневаюсь, впрочем, что только тренировать. От этого развратного вдовца чего угодно можно ожидать, не говоря уж о том, что старость напрочь лишила его ума! Жаль, Кьяра ему не ровня, славная бы вышла пара! — Ян нервно хихикнул. — Если хочешь, и тебя станет… тренировать, разумеется, а ты о чём подумал? Драться не может, совсем одряхлел, а вот с неопытными заниматься, с монашками, вроде тебя, — охотно: видно, молодая кровь играет. Знаешь, дурень, Кьяра тебя ещё не так удивит. Только ты не думай, что она у меня совсем неисправимая. Если её прельстить хорошенько, мигом станет как шёлковая. Я девичьи тонкости отлично знаю, ведь эти бесовские существа только кажутся загадочными и непознаваемыми, а на самом деле… если хорошенько приглядеться… самые обыкновенные неразумные твари, отличающиеся друг от друга лишь мерой распущенности! Только ты Кьяру не ругай — не поможет. Её надо по-хитрому брать, за мягкие места. Тогда, глядишь, сама под тебя подляжет!

— Угу, — протянул Жеан, не выказывая заинтересованности в заключительных словах Яна и решительно дивясь его многословности. — Ну-с, я, наверное, спать пойду. Завтра нас ожидает тяжёлый день. Спокойной ночи, Ян.

— Так что, ты так и не понял…

— Спокойной ночи, Ян, — упрямо повторил Жеан.

— И тебе также, монашек.

Жеан нехотя поднялся с земли и устремился глубже в лагерь, где медленно, но верно стихала всевозможная суета и его собратья укладывались на покой.

Остановившись у высокого, пошитого из зелёного камлота шатра с геометрической вязью, Жеан принялся торопливо освобождать себя от рыцарского облачения. «Кошмар! — негодовал про себя он, стягивая тугой верёвочный пояс — ещё одно свидетельство монашеского прошлого. — До чего она мне опостылела, эта кольчуга! Все члены отнялись… И как рыцари годами носят броню втрое тяжелей моей?»

— Помочь? — раздался из-за спины Жеана знакомый насмешливый голосок. Обернувшись, он завидел Кьяру в бледно-серой тунике и обтягивающих льняных штанах, придающих её своеобразной внешности неслыханную нелепость.

— Пожалуй, — смущённо улыбнулся Жеан и пригнулся. Пыхтя от натуги, Кьяра стянула с него злосчастную кольчугу.

— Начинаю понимать, почему рыцари заводят себе столько слуг, — сказала она и пошла прочь. Жеан окликнул её:

— О… стой! Ты… ты уверена, что это хорошая идея — отправиться на ночь в толпу неотёсанных крестьян? Думаю, они ещё не до конца поняли, что значит быть крестоносцем. Может, лучше к рыцарям?..

— На что ты намекаешь? — осеклась Кьяра. — Да и что может в конце концов случиться? Ведь Ян у меня под боком!

В ответ Жеан лишь устало вздохнул, провожая взглядом силуэт Кьяры, растворяющийся в голубоватой полутьме. Как она мала и хрупка! Кьяра была выше Пио и упиралась Жеану в нос, однако молодой рыцарь имел крепкое сложение, а потому в его боевые способности, в отличие от её, охотно верилось.

Нет, это точно ни к чему доброму не приведёт.

И тут же Жеан осознал, что, увлёкшийся беседой с Яном, потерял из виду Пио. Обстановка лагеря была для него тёмным лесом. «Придётся, верно, спать под открытым небом, — подумал он. — А впрочем…»

Насилу избавившись от кольчуги и набитой пухом туники, Жеан вошёл в шатёр и вздохнул полной грудью. Приятная свежесть наполнила его лёгкие, а ослабшее и запотевшее тело лизнула бодрящая прохлада: к ней одной сводились мысли Жеана на протяжении дня. Юноша хотел поприветствовать местных постояльцев, но его перебили:

— Мат, снова мат, Маттео. Сколько раз говорить? Шахматы — игра высшего общества, а не развязной еврейской шайки, единственное умственное умение которой — пересчёт шекелей да чтение стихов из Торы. Это заложено в тебе с рождения: твоё сословие, твоя мера ума, твоё племя, наконец, твой несчастливый рок — этого нельзя изменить, даже если очень захочется. — Красивый крестоносец, сидящий посреди скромного ложа, приготовленного на ночь, усмехнулся и сгрёб с шахматной доски красные фигуры.

— Не говори так со мной, благородный сеньор. Прошу тебя. Я не еврей. Давай сыграем ещё.

— Поздно, — сказал крестоносец и, развернувшись, пренебрежительно сощурил свои и без того узкие глаза, тускло поблёскивающие в полумраке помещения. — Жеан?

«Рон! Да, это и впрямь Рон Голдфокс! — уловив знакомое в сухощавой фигуре и странном акценте крестоносца, понял юноша и перевёл взгляд на щит с изображением лисицы и загадочной надписью «Wlite and Wuldor»*, стоящий в углу шатра, — такое же изображение, только без девиза, украшало нарамник Рона, пока тот был в Таренте. — Какая удача! Ведь мы почти знакомы. А то, кажется, Маттео?»

Жеан присмотрелся к молодому человеку, расположившемуся напротив Рона. Он восседал на внушительном сундуке, расписанном замысловатым круговым орнаментом. Маттео был худ, но, в отличие от последнего, менее миловиден и высок. Густые смоляные кудри ниспадали на плечи, нос был на редкость длинным, крючковатым и особенно ярко выделялся на его тощем смуглом лице, а глаза сверкали лукавыми чёрными огоньками. Сундук принадлежал Рону, решил Жеан, глядя насколько бедно одеяние Маттео. Оно состояло из жёлтой сорочки и голубых штанов, сплошь заплатанных и отдающих цветом лишь при внимательном рассмотрении. Рон носил зелёную тунику с искусно вышитой золотыми нитями фигуркой лисы, а его меховой плащ, ослепительно-белый нарамник и кольчуга с длинными рукавами были аккуратно развешаны в углу, так и маня взглянуть. Кожаные башмаки блестели у входа стальными шпорами.

— Милости просим, добрый католик, — дружески подмигнул Маттео, обладатель на редкость причудливого акцента и какой-то необычайной картавости, что невозможно было повторить даже урождённому французу.

Жеан осторожно приземлился на постель — копну соломы, покрытую плотным станфортом.

— Есть хочешь? — Маттео достал из сумы шмат вяленого мяса с хлебными корками, фляжку и деревянный бокал. — Я готов делиться последним с братьями по вере, ведь для меня нет никого дороже вас… Свинина и вино. Не откажешься?