Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка". Страница 55

— К сарацинам?! — ахнул Жеан, разом выйдя из своего бесстрастия.

— Зачем к сарацинам, если мне и там наверняка придётся сражаться? Это такой, знаешь ли, народ… без сшибок никуда. Говорят, неподалёку есть порт Симона — отрадное местечко — туда и сбегу. Хату найду, женщину заведу, а потом…

— А потом?

— Детей заимею! И буду жить тихой, спокойной жизнью! — выпалил Ян. — Возможно, даже работать… По горло сыт я воровством и грабежом!

— Но ведь… ты так хотел на войну.

— А теперь не хочу! Надоело! Мне, понимаешь, плевать с высокой колокольни на треклятое «чувство долга» да на злато-червонцы! Я просто приключений жаждал, азарта, понять, как это вообще… война, битва, как это — быть настоящим мужчиной. Но не мог и предположить, что всё зайдёт так далеко, что это вообще не то, что люди говорят, а сплошная маета. В мирные дни я занимаюсь тем же, чем в Сицилии, только живу хуже, а едва дело доходит до битв — о, это ужасно… чуть-чуть подраться, конечно, можно, но дальше — уже мука, и ни сбежать, ни скрыться — только умереть! Довольно с меня! Хватит! Знаешь, как меня ранили сегодня? Знаешь?! Грудь пылает, бедро ноет, руку ломит! А я всё равно, всё равно умчусь!

— Но ты… предашь нас! Мы будем иметь право расправиться с тобой, как с вероломным дезертиром. А Божественный Суд? Ни одного человека он не обойдёт стороной по окончании времён! Да разве твоё понимание…

— Нет у меня никакого понимания! И чувства долга тоже нет! Ничего нет… кроме омерзения! — Потрескавшиеся губы Яна подёрнула презрительная, натянутая усмешка. — Надоело, и всё тут! Попомнишь мои слова, монашек, когда даже Кьяра не сможет совладать с тяготами этой собачьей жизни. О, кстати о Кьяре. Что б ты ни придумал, я стану настаивать на том, чтобы она пошла со мной. Нечего ей здесь делать. Девчонке! Виллану! Довольно! Наигралась! Пора б уже на землю спускаться. Так что если тебе предпочтительно остаться с ней, ты должен немедленно выкинуть из головы всю эту блажь. Нет, ты только подумай… по лачужке найдём, деток заведём и будем все счастливы. Что может быть заманчивей?

— Как сказал бы Пио, будь жив в настоящий момент, «долг перед Творцом превыше всех земных благ». Поверь мне, Ян, за эти полтора года я хорошо понял натуру Кьяры. Поначалу я гнушался её… мне казалось, будто она — не более чем легкомысленная глупышка, поддавшаяся смутному, мимолётному порыву или же жаждущая что-то кому-то доказать. Я презирал её! Презирал! О — как я был слеп! Нет, Ян! Она — кремень! Она никогда не последует за тобой!

Последние слова Жеан произнёс с особенным подъёмом, и трепетная гордость за Кьяру затеплилась в его груди.

— Звучит красиво, монашек! Только вот лично я склонен верить, что вы просто сумасбродные болваны! Знаешь, что я думаю насчёт Ада и Рая?

— Что?

— А вот что! — Ян едва не вскочил. — Скука это всё! Преснятина неимоверная! Страдай-страдай-страдай, блаженствуй-блаженствуй-блаженствуй — всё едино, так что в конце концов грешник запросит блаженства, а праведник — страдания. От скуки! Только от скуки! Вот земная жизнь — она, понимаешь… для человека, для его природы, а значит, самая счастливая! Не хочется помирать в пятнадцать лет, что бы там ни ждало, Ад иль Рай.

Жеан усмехнулся ещё грустней, едва ли уверенный в том, что это был смешок, а не всхлипывание. В словах Яна слышалась осмысленность, однако тугоголовому крестьянину было невдомёк, что душа, устремившаяся к символическим небесам, освобождалась от человеческого несовершенства и порождённой ею склонностью к унынию. Возможно, он слышал об этом, но был не в силах вообразить, а значит, и признать. Жеан хотел возразить, но что-то внутреннее, безотчётное остановило его, заставив ощутить себя лукавым святошей. Кто он такой, чтобы уличать Яна в упрощенчестве? Не Жеан ли сомневался в падении Никеи? В победе над Мечом Господним? Не Жеан ли сомневается, беспрерывно, неустанно, в избранном им пути крестоносца и… триумфе над Яги-Сияном?!

— Так ты… — начал было он.

— Подумаю, — буркнул Ян. — Но на всякий случай — счастливо оставаться!

И с этими словами он повернулся к Жеану спиной и лёг на бок. Подавив тяжёлый вздох, Жеан удовлетворённо закрыл глаза.

Слова Яна не явились неожиданностью. Он всегда знал, что происходящее не находило ни малейшего отклика в его пылкой душе. И теперь Жеан мог лишь скрепя сердце пожелать ему удачи и молиться о том, чтобы грядущие испытания не сломили стремления, подавленного сомнением, что снова дало о себе знать.

========== 5 часть “Антиохия”, глава VI “В мир вечной благодати” ==========

— Холодно? — тихо спросила Кьяра, присаживаясь рядом с Жеаном в его шатре.

— Да. Кажется, я заболеваю, — прохрипел он, возродив в памяти картину недавнего морозного побоища, что так подкосило его самочувствие. — А Сильвио… Сильвио совсем плох?

— Не встаёт с постели и упорно отказывается что-либо говорить. С утра Луиза заходила к нему, но он выпроводил её, заявив, что не нуждается ни в чьей заботе и чувствует себя превосходно. Она дала ему какое-то зелье, кажется. Но всё равно ничего не помогает. Ах, если бы только стало чуточку теплее, он бы мигом поправился! Как и остальные.

— А ты?

— Я в порядке, — неуверенно промолвила Кьяра.

— О… чудесно, — выдохнул Жеан и с усилием улыбнулся. — Ты знаешь… теперь моя жизнь подверглась ещё большей опасности.

— Не говори глупостей! Выстоишь! Клянусь тебе! Ты здоров и крепок!

— Кьяра. Кьяра… пододвинься ближе. Пожалуйста.

— Вот ещё! — вспылила воительница. — Опять за своё, насущное?! И до чего ты мне надоел, право дело!

Тем временем, не переставая ворчать и возмущаться, Кьяра, как заворожённая, подползла к Жеану и закуталась в покрывающую плечи козью шкуру, легонько коснувшись тем самым его груди. Однако это не пробудило в нём пламенного трепета, какой он испытал той сказочной ночью у стен Антиохии, лишь тепло, желанное, нежное, разлилось по телу слабой благоговейной волной. Ах, как приятно было это ощущение своей непорочностью!

— Надоел ты мне! — свирепо осадила его Кьяра, и глаза её метнули молнии, которые тут же сменили едва заметные игривые искорки.

— Ты уже говорила, — мягко напомнил Жеан.

— И буду говорить беспрестанно! Пока при мне Высокая Цель, острый меч и Божье имя на устах, я не нуждаюсь ни в чьём покровительстве! Мне не нужно смутное земное счастье, не нужен суженый! Я желаю жить лишь Идеей! Я умру за неё… когда-нибудь непременно умру, вот увидишь!

— Нет-нет, не стоит, я верю тебе.

Жеан невольно просиял. Умиление, целомудренное умиление, какого так не хватало ему с тех пор, как он стал заложником своей падшей природы, вновь, как впервые, затеплилось в его сердце. Именно такой, восторженной, пылкой и неприступной, желала видеть Кьяру его душа, по-прежнему противясь порочной воле плоти.

— Чего ухмыляешься?

— Сегодня… сегодня я в добром расположении духа, — выпалил Жеан. — Но если тебя тяготит моё присутствие, я могу уйти. Или ты. Как тебе предпочтительней?

— Гонишь меня?! Гонишь, как последнюю собаку?! — взвилась Кьяра, заставив Жеана пожалеть о своих словах. — Мужчины. Как мне жаль ваших несчастных женщин! Бедняжки из кожи вон лезут, чтобы угодить вашим глупым прихотям, в то время как вы сами толком не знаете, чего хотите!

— Да нет же, Кьяра, я имел в виду вовсе не это.

— Ладно! Бес с тобой! Я уже давно собиралась уходить.

Едва Кьяра удалилась, тело Жеана сковал пронзительный озноб, и глаза его закрылись в предобморочном бреду.

«Интересно, что всё-таки случилось с Фарфуром? — внезапно пронеслось в голове юноши. — Если он жив, что в настоящий момент делает? Возвратился к своим или нашёл в себе мужество стать на путь исправления? Что ж… в любом случае, надеюсь, с ним всё будет превосходно. Он действительно заслуживает этого».

Жеан уже начал погружаться в мир грёз, как вдруг Кьяра вновь ворвалась к нему в шатёр, кинулась на постель и, больно вцепившись в плечи, встряхнула.