Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка". Страница 65
— Шайтан-женщина!
Не тратя времени даром, Кьяра бросилась на подмогу Жеану. Тот, не переставая теснить щитом удары врага, с усилием процедил:
— Стой смирно! Теперь он мой!
На животе Жеана уже зияла длинная рваная рана. Хотя, благодаря кольчуге, она была поверхностна, доставляла немалую боль. Плоть сарацина также не осталась цела — его бедро было прорвано до мяса. Жеан понимал, что, если ему удастся выбить врага из седла, тот не сможет удержаться на ногах.
Но сарацин был заметно сильнее и крупнее Жеана. Когда он в очередной раз налёг на саблю, Жеан почувствовал, как голова его начинает тошнотворно кружиться, мутные круги поплыли перед глазами молодого крестоносца — он потерял равновесие и рухнул из седла, больно ударившись макушкой о гальковое покрытие дороги.
— Нет! — отчаянно завопила Кьяра и, соскочив с коня, рванулась наперерез сарацину.
Лошадь яростно заржала и поднялась на дыбы в попытке увернуться от меткого выпада. Воительница не собиралась наносить удара, но даже такого рода показной жест не мог не испугать по природе своей осторожное животное. Сарацин пал наземь подле Жеана, тот с силой навалился сверху, зажав ему руки.
— Убей его! — злобно пропыхтела Кьяра и угрожающе нависла над поверженным.
— Нет! — взмолился сарацин.
Жеан и Кьяра изумлённо переглянулись.
— Он молит о пощаде, — первой подала голос воительница.
— Мы должны помиловать его. Он всё равно не сможет сражаться с изувеченной ногой. К лекарю его! Быстро! А там уж решим, что делать! Возможно, он сможет предложить хороший выкуп нашим рыцарям или согласится присоединиться к нам. Мы нуждаемся в воинах!
Не дожидаясь одобрения Кьяры, Жеан схватил сарацина за шиворот и попытался приподнять над землёй. Та помогла. Вместе они взвалили его на спину лошади, и Жеан во весь опор погнал её в сторону временного укрытия в виде отвоёванной крестоносцами небольшой башенки. Оставив раненого там, под покровительством лекарей и нескольких бойцов, он возвратился на поле брани, где его тут же нагнала Кьяра и обеспокоенно спросила:
— Всё хорошо? Ты не ранен?
— Превосходно, — пытаясь не кривить губ от неутихающей боли, выдавил Жеан. — Но вот Рон…
— Ах, Рон! — Глаза Кьяры метнули ослепительные искры. — Я собственными глазами видела, как он поверг Фируза наземь…
— Он погиб?! — ахнул Жеан, не веря своим ушам.
— Да дослушай же! Я не знаю, но похоже на то. Пока его бойцы прорывались сквозь бесчисленные сарацинские полчища, он бросился ему наперерез и погнал в тёмный закоулок, будучи безучастным к сарацинам как к врагам, но используя их в качестве живого щита и прикрытия. А остальные… они перебили армян, находившихся рядом. Я не знаю… всё произошло так быстро… Но одно известно точно: это не являлось недоразумением, они продумали всё заранее!
— Но зачем?!
— Я не знаю. Теперь я уже ничего не знаю. Ясно единственное: мы обязаны обличить Рона в глазах военачальников — пусть без толку, зато ради успокоения совести!
— Предоставь это мне. Теперь мы квиты. А теперь в бой. Пора в бой, Кьяра!
В тот момент Жеану не хотелось расставаться с Кьярой, и, как только та скрылась из виду, на душе сделалось необыкновенно тоскливо. Мысли Жеана путались, с каждым шагом звуки битвы становились всё громче и раскатистей, однако не это в наибольшей мере беспокоило его.
«Фируз мёртв!»
Но чего хотел добиться Рон? И возможен ли теперь триумф долгожданной победы?
Что будет с Кьярой?
Но мысль о том, какая участь грозит юной воительнице, улетучилась, когда два сарацина на мышастых вороных конях, вырвавшиеся из дубовых ворот «рубашки», одновременно застали Жеана врасплох. С силой парировав удар первого соперника, он резко развернулся. Меч его натолкнулся на саблю второго, после чего произошло нечто, что повергло Жеана в головокружительное потрясение. Солнечный луч, необычайно яркий и ослепительный, опалил глаза, заставив на долю секунды помутиться зрачки, но, как только взгляд Жеана прояснился, вся жизнь пронеслась перед его взором.
Стрела!
Казалось, время застыло. То краткое мгновение, за которое смертоносная сталь успела рассечь воздух и приблизиться, почудилось Жеану нескончаемой вечностью, и оттого его захлестнула горькая досада. Этой вечности хватило бы для того, чтобы увернуться, избавив себя от верной, неминуемой погибели, однако он не мог даже пошевелиться: мышцы его точно оледенели, и каждая жилка тела обратилась в мельчайшую каменную глыбу. Единственное, на что у него хватило мужества, — крепко зажмурить глаза, приготовившись к худшему. Пронзительный свист стрелы больно впился в уши Жеана. Он услышал, как идеально отточенный наконечник раздирает его плоть, превращая незащищённое лицо в кровавое месиво.
Но боли не было. Лишь тишина, зловещая гробовая тишина, пронизала пропитанный тревогой и гнетущим ужасом воздух.
«Я уже мёртв?»
Жеан приоткрыл глаз, ожидая, что сейчас перед ним распахнутся золотые врата Рая, но этого не произошло — полуразрушенная улица, как ни в чём не бывало, простиралась перед блуждающим взором.
Но прежде чем Жеан успел осознать произошедшее, новый сокрушительный удар обрушился на него сверху, едва не разрубив шлем, а затем и голову, на две равные части. Однако, поймав взглядом белый металлический отблеск, он мгновенно опомнился и оттеснил саблю от себя. Ошеломлённый сарацин покачнулся в седле и, хотя не упал, этого было достаточно, чтобы всадить меч в уязвлённый бок. Протяжный вопль вырвался из груди сарацина. Он пал с коня, безвольно распластавшись на камнях подле боевого товарища, чья грудь была пронзена стрелой. Той самой злосчастной стрелой, что едва не сослала Жеана к праотцам.
«Спасибо», — беззвучно промолвили губы Жеана. Обратив взор на вершины виднеющихся вдали башен, откуда прилетела стрела, он помчался к ним. Все сарацинские вымпелы были сорваны. Крест сменил змеевидные узоры.
Битва здесь ещё бушевала, хотя размах её заметно поуменьшился. Христовы воины всё глубже вторгались в пределы города, сметая на своём пути всё живое и неживое, последние армянские бойцы жали врагов к главным воротам, в воздухе свистели одинокие стрелы, а земля была усеяна искромсанными и окровавленными телами людей и лошадей, грудами мечей, копий и булав, по которым конь Жеана передвигался с особой неохотой. В ноздри юноше бил всепроникающий смрад трупного разложения, ведь помимо свежих здесь было множество застарелых трупов, которые не успевали хоронить, и с каждым преодолённым футом количество их увеличивалось, наравне с численностью сражавшихся.
Когда Жеану наконец удалось достичь сердца битвы, несметный сарацинский полк прорезал шумное крестоносное скопление.
Сам Яги-Сиян стоял в его главе.
========== 5 часть “Антиохия”, глава XIV “Посланец Зимы. Праведное торжество. Обличение” ==========
Восемь крестоносцев, среди которых были и Рон, и Эдмунд, кружили вокруг Яги-Сияна и валяли по базальтовым плитам, волоча то за белые, украшенные спиральчатым орнаментом полы халата, то за седые волосы, не покрытые ни бармицей, ни даже чалмой. Поначалу Яги-Сиян сопротивлялся, однако, осознав бессилье перед лицом гурьбы разъярённых христиан, начал молить о пощаде. Те лишь перекрикивали его. Даже самый богатый выкуп не мог задобрить их, переживших столько ужасных испытаний.
— Это тебе за гибель моих вассалов! — завопил Эдмунд и полоснул султана по плечу, толкая к ногам Рона. Белокурый рыцарь отпихнул саблю, отнятую у Яги-Сияна, чтобы тот не успел ей воспользоваться, после чего подхватил:
— Собаке — собачья смерть!
Яги-Сиян попытался приподняться хотя бы на колени, но, получив сильный удар щитом в челюсть, опрокинулся назад и захрипел. Густая кашица из слюны, крови и раздробленных зубов поползла по щекам и бороде.
Жеан наблюдал за этим, стоя, точно вкопанный, у подножия донжона. Ратоборство продолжалось, но за прошедшее время главный сарацинский отряд значительно ослаб, и Яги-Сиян предпринял попытку бегства — эта гнусная затея непременно осуществилась, если бы не прихвостни Рона, застигшие султана между башнями.