Иголка в стоге сена (СИ) - Зарвин Владимир. Страница 40

Лес расступился неожиданно, открыв перед путниками широкую равнину, посреди которой высился Самборский острог.

— Вот мы и пришли, боярин, — тихо и как-то нерешительно проронил казак, — я свое обещание выполнил, посмотрим, как ты исполнишь свое… Лошадь, ты уж извини, я тебе оставить не могу, так что, дальше пойдете пешком. Долго топать вам не придется — вот она, крепость!

— Спасибо за все, Петр, — произнес Бутурлин, помогая княжне сойти на землю, — я сделаю все, что будет в моих силах, для тебя и твоих братьев!

— Помогай вам Бог! — Газда напутственно махнул рукой, и его суровое лицо осветилось на миг доброй, хитроватой улыбкой. — Надеюсь, здесь опасность вам уже не грозит. Едва ли душегубы Волкича будут рыскать у самых замковых стен!

Но он ошибся. Дмитрий и Эвелина были на середине пути к острогу, когда показалась погоня. От дальнего края леса, клином вдававшегося в заснеженную степь, наперерез путникам неслось с полдюжины всадников в кроваво-красных жупанах пограничной стражи, в железных шлемах, с обнаженными саблями в руках.

Бутурлин с княжной побежали к острогу, силясь достичь замковых ворот раньше, чем их догонят преследователи. Но все было тщетно. Несмотря на глубокий снег, люди Волкича двигались верхом гораздо быстрее пеших путников и вскоре настигли их. Двое всадников уже обходили беглецов с боков, пытаясь отрезать им дорогу к крепости, и Бутурлин обнажил саблю, готовясь к неравной схватке.

Спасти молодую пару теперь могло лишь вмешательство крепостной стражи, и Дмитрий изо всех сил надеялся, что она, заслышав звон оружия, придет к ним с княжной на помощь.

Но первой помощь пришла не от поляков. Жолнеж, успевший настичь беглецов, заносил клинок для удара, когда под лопатку ему впилась черная татарская стрела.

Захлебываясь кровью, он выронил саблю, повисшую на темляке, и опустился на шею своего коня. Его товарищ, скакавший следом, оглянулся, пытаясь понять, откуда к его другу пришла смерть, и получил стрелу в лицо.

От края леса на выручку московиту и княжне летел на своей каурой лошадке Газда с вычурно изогнутым татарским луком в руке. Но третьей стреле, наложенной на тетиву казаком, не суждено было найти свою жертву.

Ворота крепости распахнулись, и на простор степи выплеснулась волна конных латников, чьи доспехи в лучах заката горели, словно раскаленные угли в кузнечном горне. При виде их уцелевшие жолнежи Волкича напрочь забыли о беглецах и что есть духу помчались к лесу.

Латники пустились в погоню, но им, отягощенным доспехами, так и не удалось догнать жолнежей на юрких татарских скакунах. Потоптавшись на краю леса, они с чувством исполненного долга поскакали к замку.

Газде повезло меньше, чем жолнежам. При виде польских стражников он тоже повернул к лесу, но судьба, последнее время милостивая к казаку, на сей раз дала ему подножку. Верная лошадка Газды споткнулась о скрытую под снегом колдобину и полетела кувырком, едва не задавив наездника.

С кошачьей ловкостью Газда соскочил со спины падающей лошади и мягко приземлился в снег, но на этом его удача закончились. Прежде чем он поднялся на ноги, его окружили конные латники, грозно поигрывающие в лучах заката своими длинными мечами.

Пути к отступлению были отрезаны, сопротивляться не имело смысла. Презрительно сплюнув, казак швырнул под ноги польским коням ставший бесполезным лук.

Из другой группы всадников, окружившей Дмитрия и Эвелину, вперед выехал воин, чьи гордая стать, доспехи и породистый серый конь выдавали в нем командира отряда.

Это был красивый юноша с густыми русыми кудрями и смелым взором сапфирово-синих глаз. Шляхетская гордость в них сменилась радостным изумлением, когда он узнал Эвелину.

— Матерь Божья, княжна Эва! — воскликнул он, соскальзывая с лошади навстречу дочери Корибута. — Поведай, во имя всего святого, как ты здесь очутилась?

— Мой добрый Флориан! — Эвелина бросилась в объятия шляхтича и беззвучно зарыдала, прижавшись к его широкой груди. — Не спрашивай меня сейчас ни о чем. Но я расскажу тебе все, непременно расскажу!

Часть третья. НЕДОВЕРИЕ

Глава 14

Самборский Воевода и Каштелян Кшиштоф происходил из старинной шляхетской фамилии Длугошевичей, начавшей службу еще под знаменами Пяста, а затем принявшей вместе с Мешко христианство по римскому образцу.

Но не только древней и славной историей рода был известен в округе пан Кшиштоф. За свою пятидесятилетнюю жизнь он принял участие в десятках битв и походов и приобрел славу грозного, беспощадного к врагам Короны воителя.

Даже постарев и погрузнев, он оставался неутомимым наездником, искусным бойцом на саблях и слыл грозой татарских набежчиков, время от времени вторгавшихся, в эти края.

И хотя на выбритых висках Воеводы серебрилась седина, зрение его было по-прежнему остро, а нрав — по-прежнему крут.

Однажды, во время войны с турками, Кшиштоф был оглушен пороховым взрывом, и вследствие сего у него появилась дивная привычка.

Когда он сердился или испытывал недовольство, левое веко у пожилого рыцаря начинало подергиваться, отчего мало знакомым с ним людям казалось, что Воевода им хитро подмигивает.

Но те, кто лучше знал пана Кшиштофа, страшились такого подмигивания более, чем самой свирепой ярости в глазах турецкого янычара или оскала татарского башибузука.

Малозаметное само по себе, оно предшествовало таким взрывам Воеводского гнева, в сравнении с коими злость восточных народов казалась детской забавой.

Последние двое суток веко у Воеводы подергивалось гораздо чаще обычного, хотя внешне он оставался невозмутим.

Привычный к честному бою, Кшиштоф ненавидел коварные удары в спину, и посему убийство князя Корибута, старого друга и побратима, казалось ему особо омерзительным.

Если бы не свидетельство княжны Эвелины, он бы просто не поверил в то, что шляхтич, без малого год безупречно служивший под его началом, свершил столь чудовищное преступление.

Но Воевода умел не только удивляться, но и действовать. Едва услышав скорбный рассказ о гибели посольского отряда, он поднял на ноги Самборский гарнизон и во главе конной полусотни двинулся к заставе, вверенной попечению Крушевича.

Только схватить разбойников ему не удалось. Зная, что их не ждет пощада, жолнежи скрылись в лесах, оставив за собой лишь безлюдное подворье с телами Князя и его свиты.

В ярости Воевода велел своим конникам прочесать Старый Бор, обшарить все урочища и берлоги. Однако поиски ни к чему не привели. Убийц Корибута простыл и след. Не удовлетворил Воеводу и осмотр самой заставы, а в первую очередь — отсутствие среди убитых тела Волкича.

Едва ли головорезы, служившие под его началом, были настолько верны своему господину, что, уходя в леса, решили забрать с собой его труп.

Куда вероятнее было другое: злодей, по словам княжны и московита, окончивший жизнь, с проломленной головой, на самом деле остался жив и скрылся в лесу вместе со своей шайкой.

И это обстоятельство, наряду с чудесным спасением Эвелины и ее провожатого, заронило смутное подозрение в душу Воеводы.

После того, как тела Князя и сопровождавших его воинов были уложены в сани, Воевода отрядил большую часть сотни под командованием Флориана на поимку беглых татей, а сам с меньшей, сопровождающей скорбный обоз, поспешил вернуться в Самбор.

«Этих висельников племянник и сам изловит, — подумал Кшиштоф, прикрывая рогожей навеки застывшее лицо Корибута, — а мне нужно потолковать с другой птицей, уж больно складно поет!»

Глава 15

Известие о провале Волкича и его побеге с заставы настигло Руперта фон Велля на полпути к Кенигсбергу. Впервые тевтонский Командор почувствовал беспокойство, увидев на дороге, тянущейся вдоль Старого Бора, польские конные разъезды.

Стражники, курсирующие вдоль дорог Воеводства, здесь никогда не были редкостью, но на сей раз их было слишком много, да и суетились жолнежи куда больше обычного. Обычно стража вела себя так лишь во время облав на разбойничьи шайки, и это насторожило тевтонского Командора.