Веселая книга - Закани Обейд. Страница 16
Возлюбленная узнает о чувствах влюбленного
Когда в те безлунные, в те беспросветные ночи
Боролся с мученьями я и не мог превозмочь их,
Стоял кипарис темнокудрый, наверно, на крыше
И тяжкие вздохи мои он, наверно, услышал.
Услышала та, чье лицо называл я луною.
Могла ли не сжалиться тут же она надо мною?
Потом, любопытство свое не боясь обнаружить,
Она обратилась не медля к одной из подружек:
«О чем так вздыхает, скажи мне, тот бедный влюбленный?
О ком он тоскует, поведай мне, так исступленно?
Кого потерял он, несчастный, кого он здесь ищет?
Зачем он все бродит вокруг, как навязчивый нищий?
Не пьет и не ест он, бедняга, ему все немило.
Какая приманка его в западню заманила?
Не видит он солнца, ему опротивели розы,
И целыми днями он льет свои горькие слезы.
Чей взор, как стрела, угодил в его душу так метко?
И сделал охотника ловкого дичью на ветке?
Поток переходят порой, но не там, где пороги.
Чьи козни сбивают его то и дело с дороги?»
И ей отвечала она: «Он совсем незнакомый.
Как пьяный, валяется он каждый вечер у дома.
Ведет как-то странно себя он, совсем необычно,
Земные поклоны он бьет, словно жалкий язычник.
Ни слова не слышала я, он все плачет и плачет,
Не хочет сказать никому он, что все это значит.
Никто состраданья ему не бросает ни крохи,
С ним только мученья его, только стоны и вздохи,
И все эти ночи безлунные, темные ночи
Горячие слезы он льет и о чем-то бормочет.
Лишь звезды глядят на него, на рассвете тускнея, —
К утру не стихают мученья, они все сильнее.
Глаза его красными стали от слез беспрестанных,
И все же никто до сих пор не узнал его тайны».
На это сказал кипарис: «Но ему будет хуже.
Аркан еще слабо затянут, затянется туже.
И плачет, и мучится он, и не спит по ночам он,
Но он не влюбился еще, это только начало!
Горит он так ярко уже, но пока что напрасно.
Пока что он думает только, что любит так страстно.
И все же не скоро утихнет волненье такое,
Не скоро лекарство найдешь, что его успокоит.
Нельзя на свободе оставить безумца такого,
Безумца заковывать надо скорее в оковы.
Кто раны залечит ему? Где ключи от темницы,
В которой страдалец неистовый будет томиться?
Кому же захочется быть с его горем знакомым?
Никто даже мазью не смажет его переломы.
Он знал только муки и думал, прославлено ими
Несчастное сердце его, — как он бедный наивен!»
Влюбленный посылает весточку возлюбленной
Жестокая страсть моим сердцем совсем завладела,
Но разум не сдался еще, принялся он за дело.
Уловок и хитростей всяких придумал немало,
Но бедное сердце мое уже еле дышало.
Тогда я орла приручил — пусть он к милой примчится.
Такие слова для любимой поведал я птице:
«Полно мое сердце, красавица, только тобою,
Душа моя стала навеки твоею рабою.
Краса твоя — свет, и не знаю я света другого.
Господь да хранит ее всюду от глаза дурного.
Я сердца лишился, и в счастье не смею я верить,
В смятенье и в страхе стою я у запертой двери.
Меня ты не знаешь совсем, ты меня не видала,
Но знают все камни меня, все деревья квартала.
Не в силах уйти я отсюда, тобою я полон,
Я раб своей страсти, я ею навеки окован.
Я сбился с дороги, прельщенный твоими очами,
За ямкой у рта я пошел — очутился я в яме.
Пред силой красы твоей я преклоняю колени,
Кудрей твоих черных отныне безропотный пленник.
Доколе же мучиться мне, горевать мне доколе?
Доколе душа моя будет сжиматься от боли?
Неужто же вечно теперь пресмыкаться мне надо?
Неужто не ждет меня где-то за муки награда?
Неужто, жестокая, вечно терпеть мне такое?
Неужто не дашь ты отныне страдальцу покоя?
Неужто не чувствуешь ты всей души моей трепет?
Я весь словно кудри твои, когда ветер их треплет.
Была бы добра ты ко мне, я бы жил несомненно…
Глаза твои ранят меня и убьют непременно.
И если когда-нибудь даже приближусь к тебе я,
К огню красоты твоей злой подойду не робея,
Сгорю мотыльком я тотчас, упаду бездыханным,
Умру от восторга тотчас перед царственным станом.
Крупицу бы света мне — больше от солнца не надо.
Один бы цветочек мне — больше не надо от сада.
Не смею помыслить, что буду с тобою я рядом.
Я рад только видеть тебя, прикасаться лишь взглядом.
Узнай же о страсти моей безнадежной скорее
И будь благосклонна ко мне, будь со мной подобрее».
Орлу наказал я еще: «Повнимательней слушай,
И гордой луне, озарившей смятенную душу,
Из дивных творений Хаммама [149] прочти ты вот это —
Не грех позаимствовать нам у такого поэта,—
На эти стихи, ты же знаешь, нельзя не ответить,
Таких, кто их слушать не станет, не сыщешь на свете:
Я власть утратил над собой, тебя увидев вдруг.
Я слышу только сердца стук, лишь этот громкий стук.
Боюсь, что сердцу не стерпеть, что выскочит оно
И разобьется на куски от горя и от мук.
Живой водою ты его могла бы оживить,
Живой водою нежных слов, прикосновеньем рук.
К влюбленному хоть иногда будь милостива ты,
Дни нашей жизни коротки, и столько зла вокруг.
Хотя бы раз взглянуть в лицо, в любимое лицо,—
Не вырвут тайну у меня ни боль и ни испуг.
Хаммам ведь сохнет на глазах, и близок его час.
Он в паутине. Кровь его сосет любовь-наук.
Прислушайся к его мольбе, не отвергай его
И разорви его тоски, его страданий круг».