Внук Донского - Раин Максимилиан. Страница 20

Оглядев меня, дьяк жестом указал следовать за ним. Я оказался в небольшой трапезной. Алимпий присел за стол и предложил сесть напротив, не сводя с меня пристального взгляда. Вполне возможно, что он видел меня во дворце, но не мог никак вспомнить. Поинтересовался неожиданно низким голосом:

— Иде тей дружник днесь?

Я пожал плечами.

— Где-то за городом.

— Хоче поснидати? — предложил дьяк после затянувшегося молчания.

Кивнул. Явился кувшин с каким-то напитком. Хозяин разлил его по деревянным кружкам. Глотнули хмельного мёда.

— Сказывай, иже хотел сведати, — наконец-то перешёл к сути дела приятель Фоки.

— Моих друзей должны будут судить за то, чего они не совершали. Гудцы они. Мирон Рак и Треня Заяц их имена. Единец принудил их пытками себя оговорить. Помогите вернуть им свободу, — попросил княжеского чиновника.

— В чём их винит боярин Единец?

— Якобы они укрыли бежавшего холопа…

— Ряд тужный есть. Аще доводность по им покончена, завтра по соботе княжий суд состоится. Пособлю, аще мочно.

Вот и славно! Мне бы не хотелось ради спасения гудцов возвращаться в родные пенаты, ставшие для меня опасными.

Оставаться далее со мной Алимпий не мог, так как спешил на службу. Работал он в тайной палате доводным дьяком, то есть подручным мерзкого Кирияка. Не довелось встретиться с ним в кремеле, потому что он приболел тогда. Мне было предложено оставаться до исхода судебного процесса над гудцами здесь в усадьбе, в гостевых комнатах. Холопы в лице хмурого мальчугана получили указание выполнять любое моё пожелание. Чем я и воспользовался, заказав себе безразлично какого вина с заедками. Мёд не понравился из-за какого-то странного вкуса. Мне не хотелось оставаться в одиночестве, и я предложил холопу составить мне компанию. Парнишка сильно засмущался, но выполнил моё пожелание, сев за стол передо мной. Разговорились о всяком разном, насыщаясь кисловатым вином со сладкими пряженцами и яблочной пастилой. Селиван рассказывал, в основном, о своей холопской юдоли, а я больше упирал на темы о монастырской жизни с приправой из анекдотов, или по-местному — кощунов. Довёл парня до катания по полу от смеха. Мне вдруг чего-то взгрустнулось. Даже смеялся он так же, как Кошак. Захлёбываясь воздухом. Оказалось, что они оба происходили из марийцев. У Костяна также имелись родственники оттуда. Селивана совсем маленьким захватили вятские ушкуйники в деревне черемисов и продали купцу, а тот перепродал уже моему подельнику по побегу Фоке. Мальчика окрестили. Боярин сносно относился к своим холопам, кормил и одевал их добротно, понапрасну не наказывал. Года три назад отрок Селиван был подарен Алимпию. Кроме него у дьяка имелись ещё две женщины-холопки. Усадьба небольшая, немногим больше избы ремесленника на посаде. Имелась конюшня, хлев для свиней и курятник. Вся мужская работа лежала на плечах Селивана. Алимпий нередко сёк его за провинности, зато впроголодь не держал и работой сильно не томил. На мой естественный вопрос:

— Почему ты не сбежишь к себе домой на родину?

Ответил, что ему и здесь хорошо, господин ему заместо отца, а дом свой родной он теперь сыскать не сможет.

Сильно захотелось вздремнуть. По телу разлилась сладкая истома. С трудом, с помощью Селивана, дотащился до какого-то лежака и рухнул навзничь.

Очнулся оттого, что кто-то настойчиво тормошил меня. На месте головы чувствовалось нечто, наполненное какой-то расплавленной субстанцией, переливающейся при малейшем движении. Во рту привкус чего-то мразотного, словно там всякое мелкое зверьё нужник соорудило. С неимоверным трудом разлепил веки и рассмотрел двух воев, мелкобородых по молодости лет. Передо мной блестело озеро, шелестели берёзы. Кажется, я снова попал на то место, где был схвачен бравыми орёликами одноглазого уродца. И куда делась усадьба дьяка Алимпия с холопом Кошаком, тьфу — Селиваном?

Молодые вои почему-то радостно щерились на меня во все свои зубы и беззлобно подтрунивали:

— Очнулся, блудяшка леша. Вставай, строй поскору буде. Давно задню не секли?

— Зри как упился. Очами пучит и веждями мжит.

— Отблагодаришь нас с Космыней по корчаге сикеры в кружале. Мы ведь тя уберегли от расправы. Отрокам такожде поклоны дай. Течша встреч и кликаша: — "Ратник морный в роще лежит". Мы семо, а зде Макашка несть морный, а токмо тартыжный. Лежит се, копытца раскидах. Яко токмо псы удольку тею не изгрызли?

— Не, Деменьша, ато вся десятку нашему выставит хмельна зелья. Негоже от сеих утаиватися.

Помогли подняться. На мне висела воинская порть. Рясы и в помине нигде не было. Дематериализовалась таинственным образом. Я же прекрасно помнил, что в ней находился у Алимпия. Вряд ли Кошак захотел поживиться вонючей тряпкой. Интересно также, почему вои только ржут и не волокут меня в свой треклятый кремель. Причём здесь какой-то Макашка? Сплошные чудеса в решете!

Удивляться было ещё больновато, как и двигать головой. Решил пока не мучить свои мозги. Мышцы тела тоже слушались с трудом, будто окоченели. Мне помнились подобные ощущения, когда траванулся клофелином в гостинице маленького городка. Дура одна решила подзаработать таким способом за счёт моего здоровья. Ерунда, всякий нормальный мужчина должен иной раз испытать горечь утрат и поражений.

Эти смешливые обалдуи меня явно приняли за кого-то другого. В поиске сбежавших нас с Фокой не участвовали. По своим делам шли через посад и даже не знали про то, что кто-то куда-то почему-то сбежал из кремеля.

Солнце по расположению на небе намекало на приближающийся вечер. Получается, что я полдня в отключке провалялся. Парни собрались было топать со мной до казарм, но я сослался на неотложные дела и с благодарственными реверансами отвалил в сторону.

С головой надо что-то предпринимать и разобраться, как я телепортировался из усадьбы Алимпия, и кому бить морду за опаивание меня травленным бухлом. Побродил по рощице и поискал зачем-то рясу. Нахрена мне эта вонючая тряпка. Идея! Меня спасёт вода. Разделся до поскони и погрузил свои телеса с головой вместе в тёплые, как парное молоко, воды озера. Немножечко стало легче.

Не торопился вылезать из живительной прохлады, яростно соскрёбывая с себя посконной портью грязь, пот, следы страданий. Рубашка на спине оказалась в пятнах крови и в дырах от рассечения. Лютый садюга этот Кириак, однако. Жив буду, отомщу паскуде. Надевать обратно порть не стал. Вылез без всего на берег и, постанывая от ещё оставшейся головной боли, обрядился в военную шмоть.

Никто по людным улицам посада и города не носился в поисках сбежавших злодеев, то есть нас с Фокой. Как-то не верилось, что зловредный Кириак решил оставить нас в покое. Не такой человек этот уродец. На всякий случай я осторожно поглядывал вокруг себя, теша надеждой, что вновь выкручусь за счёт сходства с неким Макашкой.

На стук в ворота высунулся Кошак и с ужасом уставился на меня. Потом отмёрз, оглянулся и быстро проговорил:

— Ушед борзо отзде, Митря. Господин велел те в пиво зелья сонна нарытити. Егда гриди за тей нагрянуша, я тя отлещил подале за град.

Дверь захлопнулась, а я ещё долго стоял на месте, не в силах переварить в голове сказанное. Значит, я не ошибся насчёт клофелина, или чего там вместо него использовали. Мурашки волнами носились по всему телу. Если бы Кошак меня не спас, то сейчас с моей спины и задницы кусками облетала кожа, как с деревьев листья под осенним ветром. Кругом враги и некому доверять. Теперь поневоле придётся возвращать себе статус княжьего сына и спасать гудцов.

В воротах дворца дежурившие гриди меня не пропустили. Смеялись и гнали в крепость. Наверное, подумали, что ратник в подпитии перепутал адреса. Видок у меня был соответствующий. Не стал с ними спорить, что-то доказывать, а тем более драться. Придётся снова воспользоваться третьим вариантом, дождавшись темноты, и подкопить силёнок для вольрана.

В полном расстройстве всего, что только было можно расстроить, направился в харчевню. Там поплакался хозяину на головную боль, суставную немочь и вообще на жизнь-поганку. Получил кружку вонючего пойла. И то хлеб. Отошёл от него к свободному столику. Сидел, никого не трогал. Прицепился какой-то грозно-бородатый дуб из военных. Поднёс мне ещё кружечку хмельного. А много ли ребёнку надо, чтобы налакаться в зюзю? Чего он хотел от меня, так и не понял. На всякий случай, послал извращенца в заповедные дали. От злости позабывал все старорусские ругательства. Получилось, что я его пригласил посетить деликатное отверстие у собаки. Высказанное мною пожелание страшно возмутило воя. Он окрасился до багровых оттенков красного и начал махать руками, пытаясь схватить меня. Я, не особо мудрствуя лукаво, двинул дебошира кружкой по лбу. Начался махач в лучших традициях вестерновских салунов. Я летал по помещению гордой птицей, обычно взмывающей ввысь после хорошего пинка. На каком-то раунде оказался выброшенным наружу, мордой в уличную грязь.