Берега Ахерона (СИ) - Усенский Борис. Страница 36

— Мой друг! Прикройтесь щитом, подберитесь поближе к окну и расскажите, чем больная занята. Если сумеете, то поставьте диагноз.

-Удар мылом переживу и так, — буркнул фельдшер.

— Дворник сообщил, что в комнате пять лопат, один багор и парочка топоров, — назидательно заметил психиатр.

Как бы в ответ на подобные слова стекло со звоном вылетело и багор, просвистев над головой Дроздова, с невероятной силой воткнулся в ствол дерева.

— К черту все! — возмутился фельдшер и, отбросив импровизированный щит, направился к пролетке.

— Очень правильно, коллега! Достаньте рубашечку из парусины, — старчески дребезжащим голосом крикнул эскулап.

Дроздов выдернул багор из дерева, осмотрел сие изделие и, не обращая внимания на предостерегающие крики, подобрался к окну, чтобы растащить раму.

— Учитесь, будущее светило медицины! — улыбнулся психиатр, — Принесите флакон с эфиром, тампон и прикройте товарища военного!

Фельдшер передал коллеге сумку и опасливо поднял дверь. Комендантша ногой вышибла оконную раму и с ненавистью посмотрела на двух милиционеров, спешивших на помощь Дроздову.

— Товарищ Троцкий, уходите! Я задержу их! — прогрохотала Василиса и выпрыгнула во двор, размахивая топором на длинной рукояти.

Фельдшер, приняв удар топора в «щит», позволил Дроздову оглушить больную и с помощью блюстителей пролетарского порядка таки связал защитницу наркомов.

— Сволочи! Белые гады! — прохрипела пулеметчица и укусила врача за палец.

Это был ее последний подвиг. Вскоре подействовал эфир, грузное тело больной обмякло и опрокинуло фельдшера на землю.

— Преогромнейшее спасибо, уважаемый! — расшаркивался врач, — Если возникнет нужда, обращайтесь в наш желтый домик на окраине Бахчисарая к Артемию Францевичу Жердицкому. Буду рад. Приезжайте в воскресенье утренним поездом! Ой! Варвары! Дикари! Коновалы! Это же дама! Вяжите ее, а не душите и вытащите кляп! Она может задохнуться!

— Спасибо за приглашение, Артемий Францевич! — улыбнулся офицер, — Александр Михайлович Дроздов, военный инженер! Очень было приятно познакомиться!

В такой вечер совершенно не хотелось сидеть в душной комнате, и Дроздов решил прогуляться, предоставив другу возможность, в одиночестве, заниматься топографией Луны и ее окрестностей. А ведь была и другая ночь, январская ночь двадцатого, холодная, промозглая, ревевшая соленым ледяным ветром. Их было совсем мало: Витковский, Колтышев, Туркул, Манштейны, Харжевский, Протасович, Кабаров и, разумеется, Дроздов. Хотя почему разумеется? Александр никогда не считал себя сподвижником легенды «белого» движения, Михаила Гордеевича Дроздовского.

Подполковника вытащил из офицерского собрания капитан Елецкий и приказал ровно в полночь прибыть на квартиру генерала Витковского. Уже на пороге встретил Манштейна младшего, который и сообщил причину столь странного вызова. Гробы погрузили на телегу, бросили пару заступов, несколько лопат, закрыли поклажу просмоленной парусиной, и полковник Кабаров взгромоздился на козлы. Шли молча, нервно покуривали в рукав и боялись взглянуть друг другу в глаза. Особенно было тяжело старику Манштейну, едва успевавшему за телегой. Дроздов хотел, было помочь, но напоролся на испепеляющий взгляд и автоматически одернул руку. Прогрохотали по Большой Морской, поднялись к адмиральскому собору, а там прямо на Никольское кладбище. Витковский хотел пригласить священника, чтобы освятил землю, но запротестовали Туркул, Харжевский и, что самое удивительное, Манштейн старший.

Туркул вручил Дроздову полуштоф самогона, приказал найти кладбищенского сторожа и по возможности сделать так, чтобы пролетарий ничего не видел и не слышал. Пролетарий отнесся с пониманием к просьбе господ офицеров и сам, заметьте именно сам без всякого принуждения, упился до бесчувствия, о чем и было доложено Антону Васильевичу.

«Здесь!» — топнул ногой Туркул и сорвал парусину с телеги. Промерзшую землю копали долго, попеременно меняясь. Часа через три в могилу глубиной полторы сажени, после короткой молитвы, опустили гробы Дроздовского и Туцевича, засыпали и утрамбовали землю. Вот так: без могильного креста, ружейного салюта похоронили своих командиров. Вернулись на квартиру Витковского и молча пили спирт из оловянных кружек.

— Товарищ красный командир? — послышался звонкий мальчишеский голос, — Заблудились?

Дроздов оглянулся и посмотрел на паренька в перешитой матросской робе, с важным видом, курившего самокрутку.

— Твоя правда, первый раз в городе! Хотел на Никольское зайти да вот…

— Никольское? — удивился мальчишка, — Так это не здесь! Вернетесь к адмиральскому собору, а оттуда прямо, никуда не сворачивая, версты три пехом.

— Выручил! Держи! Дроздов бросил парнишке початую пачку папирос и побрел в сторону Большой Морской.

Город казался неестественно пустым, лишь какая-то шавка выбежала из подворотни, тявкнула и потрусила следом. Александр остановился и погрозил псине пальцем. Животное потянуло носом воздух и, вильнув хвостом, потрусило следом. Дроздов мрачно смотрел на закрытые продуктовые лавки, заколоченные окна ресторации Шульмана, обгоревшую дверь шляпного салона мадам Зискинд и лениво прикурил погасшую папиросину. Даже летом двадцатого жизнь в городе бурлила, плескала в лицо баснословно дорогим шампанским и звала вслед за упавшими в цене проститутками. Пир во время чумы окончился, и наступило похмелье, страшное тем, что лекарство против него все та же пьяная оргия. Допировались! До красных чертиков допировались, рогатых в кожанках или бесхвостых в галифе, трезубец им в одно место и во второе тоже. Людей не осталось, лишь черти, шурупчики и винтики картавого Люцифера, прости Господи!

Из-за поворота показались муравьи с винтовками и, перебирая членистыми лапками, потрусили к запоздалому прохожему. Причудится же такое. Муравьи оказались вполне добропорядочными патрульными во главе с мичманом.

— Почему так поздно, Александр Михайлович? — поинтересовался начальник патруля, рассматривая документы при свете ручного фонаря.

— Красиво здесь. Вышел прогуляться и времени не заметил! Завтра работа на судоремонтном и, кто знает, когда будет выходной.

— Судоремонтный? — подозрительно прищурил глаза офицер, — Гнездо контры!

— Я прибыл из Одесского округа и думаю что подписи товарища Домбровского вполне достаточно для патрульных! Я не слышал, что в городе объявлен комендантский час! — предельно вежливо сообщил Дроздов, и патрульных слегка передернуло от старорежимных ноток в голосе.

— Извините, товарищ инженер! — откозырял мичман, — Вас проводить?

— Не стоит! — улыбнулся Александр, — Мне тут не далеко.

Шаги моряков затихли в ночи, и снова наступила тишина, липкая, с голодухи сожравшая все звуки в этом городе-призраке, рожденном неизвестно кем и умершем неизвестно когда. Тишина отступила совершенно неожиданно, воздух наполнился легким цветочным ароматом, неуемным треском цикад и непонятными шорохами в окрестных подворотнях. Совсем близко, почти рядом, раздался собачий вой и тут же пресекся на самой высокой ноте и перешел в женский крик. Александр от неожиданности вздрогнул, секунду другую собирался с мыслями, а затем бросился в темный арочный проем. Никого, хотя…

На ступенях, возле двери закрытой на массивный замок, лежала женщина в черном платье. Светлым было только лицо, гладкое без морщин, словно маска, сочившаяся бледным мертвенным сиянием. Наваждение исчезло, и Дроздов облегченно вздохнул. Уж больно много было в последнее время всяких видений привидений. Обморок дамы был вполне земным и не имел к потустороннему миру никакого отношения.

— Мерзавцы! — прошипел Александр и, достав из кобуры револьвер, побежал во двор.

Хулиганов, как ожидалось, простыл след, но под деревьями притаилось нечто странное. Такое и в пьяном угаре не увидишь, не то, что в здравом рассудке. Не даром Артемий Францевич приглашал в гости. Не врач, а провидец, дельфийский оракул и пифия в одном лице. Свет в окнах домов погас, и повеяло сухим горячим подземельем, как из прихожей Тартара. Под деревьями клубились призрачные легкие, дышали и с каждым вздохом тонкие щупальца вытягивались к наглецу, дразнившему теплой кровью. Из арки за спиной послышался протяжный вой и Дроздов ощутил себя крысой, запертой в хитроумной ловушке. Ну, так горе же той кошке, которая загнала грызуна в угол!