По зову полной Луны (СИ) - Ковалёв Максим. Страница 9

— Я здоров. Просто не охота ни пить, ни играть, — помолчав, ответил Лопух.

— Ну, спи, раз так, — сквозь зевок протянул приятель.

Какое-то время держалась тишина, даже гуляки приумолкли. Час был поздний, и хмель всё сильнее смаривал их.

— Юлик, ты зачем в армию пошёл?

— А? — задремавший Юлиан вновь дёрнулся.

— Я вот сирота, с малых лет у тётки жил. Наша деревня — Малиновка — неподалёку тут. Денег всегда не хватало, ютились впятером в тесной избе. Надоело мне это. Как только двадцать годков стукнуло, я сразу к вербовщикам и подался. Так всем лучше было… Думаю, в отпуск съездить, проведать своих.

— Ты чего в воспоминания ударился? — Юлиан внимательнее присмотрелся к непривычно грустному лицу друга. — Мне твоя история давно известна.

— Я и говорю — со мной всё ясно, — продолжил Лопух. Глаза его в сумраке казались тёмными провалами, в которых отражались отблески лампы. — А зачем ты солдатом стал, до сих пор понять не могу.

Юлиан улёгся на спину и теперь следил за тем, как меж потолочных балок мечутся размытые тени сидящих за столами.

— Да, единственный наследник рода. Усадьба в пригороде столицы. Почти законченный университет. Перед ним все дороги открыты — отец позаботится. Гуляй и бед не знай. А он, тупица, собирает вещички, пишет прощальное послание и исчезает в неизвестном направлении… Короче, у меня почти всё, как и у тебя! — Юлиан заложил руки за голову и усмехнулся — раз не суждено выспаться, отчего бы ни поболтать. — Я же уже рассказывал.

— Ещё расскажи, интересно ведь. Не у каждого такая жизнь была.

— Хм, интересно… Сам знаешь, нашли меня, пусть и не сразу. Целый год довелось пожить вольной жизнью! Я тогда в Северном уделе обитал. Бродяжничал, подрабатывал, где придётся — землекопом, углежогом, а если везло, то писцом у какого-нибудь купчишки. Пару месяцев сидел на одном месте, потом срывался, забрасывал мешок с пожитками за спину и уходил, куда глаза глядят. Как сейчас помню, весна была. Вишня цвела — страсть! Все сады в белом пуху стояли. Приехал ко мне отец. Уж не знаю, как он меня выследил, может я кому-то из знакомых семьи на глаза попался, а тот и послал весточку. Словом, свалился он мне как снег на голову. Уговаривал вернуться. Дескать, мать от переживаний вся больная сделалась. Ругался. Чуть у нас до драки не дошло. Потом заплакал. Но всё без толку… Когда он уезжал, я с ним письмо матери отправил и ещё писать обещал. Не помню, когда уж последний раз отсылал.

— Они, небось, волнуются.

— Мать жалко. Она у меня хотя и строгая, но добрая. Постарела наверно… Дальше пошло у меня, как у многих в таких случаях, по проторенной дорожке. Решил я записаться в солдаты. Решил и записался. А там определили меня в одну далёкую пограничную крепость, где я и пребываю по сей день. Здесь и сказочке конец, а кто слушал, молодец.

— Дурак ты, Юлик, ох и дурак, — почесав макушку, подвёл итог всей истории Лопух. — Бросил бы ты эту службу да воротился к родне в столицу, жить в своё удовольствие. И меня бы с собой взял по старой дружбе. Попросишь прощенья, тебя примут с распростёртыми объятиями. Скажешь, не так будет?

Юлиан дёрнулся, аж привстав на локте.

— Не могу я вернуться, Лопуша! Пойми. Нет мне там жизни. Одни обязательства. А я их терпеть не могу. Тошнит меня от них. Вот какая незадача.

Откинувшись обратно, он снова уставился в потолок.

— Не хочу я всю жизнь вести дела, как отец. Не хочу планировать, не хочу встречаться с нужными людьми. И ломать себя не хочу. Мне здесь, на Стене, лучше. Здесь хотя бы знаешь, что есть какой-то смысл, а не одна… пустодневность.

На соседней койке тяжко вздохнули:

— А есть ли он, этот смысл?

Гуляки между тем начали расходиться. За столами в жёлтом круге остались сидеть всего двое, самых стойких. Булькающий смех Хряка ни с чьим иным спутать было нельзя. Приятели спали в конце прохода, так что их разговору никто не мешал.

— Так сразу и не скажешь, — прошептал Юлиан, когда другие улеглись и перестали обсуждать, кто сколько кому спустил. Перед этим он убедился, что Лопух ещё не уснул. — Иногда лежишь вот так, думаешь: изо дня в день ведь одно и то же. Служба эта, караулы, отгулы, учения бесполезные. Вроде и на границе стоим, за Стеной древни ходят, гоблины-варвары там же где-то. Напасть в любой момент могут. Но отчего-то не нападают. А мы рады радёшеньки. Расслабились, жирком подзаплыли. Прекрасно это известно и начальству нашему, и нам самим. И вот лежишь, смотришь в потолок, размышляешь. Унылость кругом. Скукота. Но! Если взглянуть с другой стороны… День минул, день как день. Ты прожил его, и вновь ничего не случилось. А даст бог, следующий пройдёт так же спокойно. Ты делаешь своё нехитрое дело. Рядом небезразличные тебе люди. Мы охраняем границу и всех живущих за ней — мужчин, женщин, стариков, детей. Пусть наша служба рутина. Но, разве не является счастливой та страна, армия которой — сплошная бесконечная рутина? И не важно, что глупцы ворчат, будто ты живёшь задарма на их налоги. Потому что, вдруг в один не столь прекрасный день закончится мирное время. Как там сказал Догвиль: «подымится север и что тогда?» Мы же первыми врага встретим. Первыми умирать будем. Для того здесь, на этой «никчёмной громадине» и торчим… Не знаю, как ещё объяснить. Смысл, он зачастую в самой идее кроется, а не в чём-то конкретном. В твоём личном отношении. По крайней мере, я так для себя решил. Хотя, может, всё это сплошная чушь и ничего больше. Порой всякие мысли одолевают, что скрывать.

— Глубоко копнул. — Лопух поморщился от взрыва хохота среди пары полуночников. В казарме уже вовсю храпели. — Обычно я себе такими раздумьями голову не забиваю. И так понятно, что вовсе неплохо нам живётся, что нужным делом заняты. Обычно я спокоен, ну, ты знаешь. Но ни с того ни с сего вдруг накатывает и становится так паршиво, хоть вой.

Юлиан усмехнулся:

— Благо, подобное на тебя находит нечасто. Иначе бы я не знал, что делать: то ли самому со Стены прыгать, то ли тебя сталкивать?

Лопух заворочался, устраиваясь поудобнее, довольно засопел.

— Я тоже этому рад. Как говорил один мужик в нашей деревне: на свете ещё слишком много выпивки, баб и тех, кому надо дать в морду, чтобы в гроб ложиться!

— Во! А то строит из себя печальну-девицу, глядеть противно.

Оба тихо засмеялись, завозились. Ненужное унынье незаметно было отодвинуто в сторону, где и удавилось с досады.

— В чём смысл жизни — вопрос без ответа. Поживём — увидим, как сказал уже один философ. — Юлиан спрятал голову обратно под одеяло. — Спи, давай. Если в этом шалмане вообще можно уснуть.

— Не знаю, что мы увидим. Ничего, должно быть, и не увидим. — Лопух отвернулся к стене, подтянул ногу и почесал пятку.

Вскоре с его койки донёсся размеренный храп, что зычным басом влился в общий хор, заняв в нём привычное место. А вот Юлиан всё ворочался и по десятому разу взбивал подушку. Неурочная беседа напрочь отбила всякий сон.

Выпивохи продолжали травить байки. Трещали подброшенные в печь поленья, двигались со скрежетом табуреты, и грохали о стол пустые кружки. Некоторые неунывающие личности находили в себе силы веселиться хоть до самого рассвета. Обзавидуешься.

5

Юлиану показалось, что он, наконец-то, только заснул, а его снова будят. Опять громогласные крики и топот, от которого койка едва ли ни подпрыгивала вместе с ним. Он залез головой под подушку и зажал ею уши. Вроде задремал… Но это было слишком!

— Что вы орёте как оглашенные! Дайте хоть немного поспать! — огрызнулся стражник, когда всякому терпению пришёл конец.

— Подъём, Костыль! И дружка своего растолкай. У нас тревога!

Через секунду Юлиан уже сидел, свесив ноги на пол.

Вокруг царил кавардак. Опрокинутые скамьи, разбросанные где попало вещи, горящий прямо в казарме факел, наполняющий и без того душный воздух запахом гари. Народ кто в чём носился от шкафа к шкафу, матерясь, натягивал штаны и куртки, подхватывал оружие с амуницией. После чего со всех ног выбегал на улицу.