Авантюрист и любовник Сидней Рейли - Семенова Юлия Георгиевна. Страница 73
(Из докладной записки Якушева начальнику КРО ОГПУ Артузову.)
«…И что бы ты там ни говорила, я убедился в своей правоте. Организация есть, и она действует…»
(Из письма Железного Пепите Бобадилья, отправленного из Хельсинки 25 сентября 1925 года.)
На даче в Малаховке, где заседал Политический совет организации, не было ни одного человека, который не получал бы жалованье в органах ОГПУ. Переодетые чекисты собрались здесь специально для того, чтобы у Железного создалось впечатление об активной деятельности и авторитете организации. Вел «заседание» Николай Михайлович Потапов.
— И, конечно же, средства, — сказал он. — Нам необходимы большие субсидии. Где их взять — вот в чем вопрос?
Он внимательно оглядел присутствующих.
— У меня есть одна идея, — откликнулся фальшивый «штабс-капитан» Дорожинский. — Она связана с невозможностью получить средства от иностранных держав. План мой грубый, но действенный…
— А именно? — Потапов поднял на лоб очки.
— В России остались громадные художественные ценности. В музеях хранятся уникальные картины, скульптуры, рукописи. Их направо и налево разбазаривают большевики. Культура им не нужна. Поэтому я предлагаю реквизировать и продать за границу наиболее ценные раритеты.
— То есть как реквизировать? — поперхнулся Потапов.
— Украсть, — сказал Дорожинский таким тоном, будто речь шла о самых обыденных вещах.
— Что-о? — поднявшись со стула, Вадим подался вперед и хлопнул ладонью по столу. — Вы предлагаете пойти на уголовное дело? Поставить себя в один ряд с коммунистическими преступниками? Ну уж нет… — он едва не задыхался от ярости. — Нет, господа, что хотите, но если вы станете действовать подобным образом, я вынужден буду покинуть ряды организации! Я русский человек, надеюсь когда-нибудь вернуться на родину и не позволю, чтобы достояние могущественной России разбазаривалось по миру!
— Это же только предложение… — пристыженно пролепетал Дорожинский.
— В самом деле, господин Железный, — миролюбиво сказал Якушев, испугавшийся, что Вадим и впрямь покинет «ряды членов». — Что это вы так разбушевались? Идея штабс-капитана и впрямь нам не подходит, вы совершенно правы. Но, может, у вас есть какие-то другие мысли на сей счет?
Вадим немного успокоился.
— Мое мнение остается прежним, — заявил он. — Контакты с влиятельными эмигрантскими кругами и поиск сочувствующих нам граждан среди иностранных промышленников и банкиров. Именно с этой целью я и собираюсь в Штеттин… Лучше я для общего дела пойду с протянутой рукой по миру, нежели заклеймлю себя тавром вора!
— В таком случае, — заключил Потапов, — мы будем просить вас взять на себя поиск субсидий…
«В тот же день чекисты арестовали Рейли. А для того, чтобы скрыть факт поимки этого известного разведчика, в ночь на 29 сентября (в эту ночь соучастники Рейли должны были ждать его возвращения на финской стороне) на границе чекисты инсценировали перестрелку и создали видимость, будто Рейли и его сопровождающие наткнулись на советскую заставу и были убиты. Инсценировка удалась.
А между тем Сидней Рейли, пойманный в ловушку, давал показания в ОГПУ».
(Из книги Д. Голинкова «Крушение антисоветского подполья в СССР».)
Щегольски одетый гражданин в желтых ботинках вышел из вагона поезда и чуть ли не бегом направился к деревянному строению, стоявшему несколько особняком от прочих станционных построек. Он задержался там довольно долго: из-за дощатой двери с маленьким окошечком-сердечком доносились пыхтение и вздохи. Когда же уборная снова отворилась, из нее вышел сутулый крестьянского вида мужик в телогрейке и кирзовых сапогах. На голове у него был суконный серый треух, в руках — большой узел из бабьего платка.
Мужик остановился посреди перрона и махнул рукой в одно из окошек отъезжающего поезда. К нему тотчас же подошел человек в пограничной форме.
— Моя фамилия — Деревщиков, — вполголоса представился пограничник. — Пойдете со мной… Но я жду еще одного вашего попутчика, так что, товарищ Железный, посидите пока здесь… — и он кивнул на стоящую поодаль подводу, запряженную грустной гнедой кобылой.
Вадим вздохнул, послушно взобрался на телегу и сам не заметил, как задремал…
— Теперь все ясно, — Эдик захлопнул «Блокъ-ноть». — Настоящий Рейли, из энциклопедии — это Железный. Практически все сходится: и друг Савинкова, и ярый антисоветчик, кровно заинтересованный в свержении большевиков. К тому же он был эсер, а эсеры по части конспирации — большие доки. Вот почему у него несколько псевдонимов. Да, интересно, чем отличаются правые эсеры от левых?
— Не помню, — честно призналась девушка. — Мы что-то учили…
— Впрочем, это неважно. И те и другие — говно хорошее. Под стать большевикам. Как проститутки готовы были то с этим, то с тем, потом хватались — а уже поздно, — Эдик прилег на кушетку, закинув руки за голову. — Вообще всякой дряни много водилось. Вот Потапов, например. Спрашивается, какого черта он связался с чекистами? Ладно, перешел к красным, ты военный, служи в армии. Там с этими рабочими и крестьянами военспецы нужны были позарез. Не хочешь в армию — иди бухгалтером. Начальник департамента полиции Петербурга Лопухин щелкал же на счетах в конторе до самой своей смерти — и ничего, ему было не западло. Но он не стал провокатором и не закладывал своих, как старый пердун Потапов. То же самое Якушев… А считали себя интеллигентами, твою мать!
— Ну что ты всех судишь? — возразила Вика. — Может быть, их поставили в безвыходную ситуацию? Шантажировали? Принуждали? Ты же знаешь этих гэбэшников…
— Угу, вот как заговорила…
— К чему твоя ирония? Ты что, недоволен? Сам призывал открыть глаза и не повторять того, что вдалбливали в голову… И вообще, каждый человек вправе менять свое мнение…
Она присела на край кушетки и погладила Эдика по груди.
— Ну что мы все спорим?
— Мы не спорим, а дискутируем. Ты что, потеряла интерес ко всей этой истории? Подумаешь, не можешь больше заказывать документы в спецхране… Информации кругом полно, нужно только уметь ею пользоваться и критически осмыслять. Вот он, спецхран, — Эдик похлопал себя по лбу.
— А потом тебя вместе с твоим спецхраном помещают в психушку или отправляют на Лубянку, а оттуда прямиком в лагеря… И ты сидишь там и критически осмысляешь…
— Что же ты предлагаешь — не думать?
— Эдик! — Вика порывисто обняла его. — Мне страшно! Давай уедем!
— Куда?
— Туда, где они нас не достанут! Поедем в Израиль! Или, хочешь, в Штаты!
— Ты с ума сошла! — оторопел Бодягин.
— Я уже все продумала, — лихорадочно заговорила девушка. — Мы поженимся, это самое главное. И знаешь почему? Мамина мама, моя бабушка, Берта Иосифовна Юдович, была самой настоящей еврейкой. По израильским законам моя мама еврейка, а значит, и я! Я потеряю паспорт. А в новом запишусь еврейкой! И тебя вывезу отсюда! Ну что ты молчишь?
— Я думаю…
— У тебя были неприятности с КГБ, а это значит, что в Израиле тебя примут с распростертыми объятиями. Ты будешь политическим беженцем. Тебе сразу дадут работу! Ты забудешь про этот вонючий подвал! Мы будем счастливы!
— А предки твои?
— Я поговорю с ними, они все поймут. Я познакомлю вас, они увидят, какой ты… В конце концов, родители не желают мне зла!
Эдик поднялся с кушетки и закурил. Он долго смотрел в окно, выпуская дым в форточку. Вика терпеливо ждала ответа.
Наконец Бодягин выбросил окурок, сел рядом с ней на кушетку и сказал:
— У тебя замечательный план. Практически без изъянов. Но… Во-первых, нас могут не выпустить…
— Тогда, — мгновенно переориентировалась Вика, — мы уедем в Сибирь. В глухомань, в тайгу…