Ледяное сердце (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 53

Всплыли слова Дитамара, которые она подслушала тогда. Теперь она понимала. Понимала, что он тогда имел ввиду.

— Но что такого ценного в том, что вас поддержат веды? Почему для Туров это так важно?

— Ты что, совсем ничего не знаешь о своих корнях? — спросил он удивлённо.

— Нет. Я же говорила.

— Ну, скажем так, я тогда не совсем тебе поверил. Но теперь, кажется, ты не врёшь.

Врёт? Опять он за своё!

— В этом, я… тебя, не обманывала!

— Да, и сейчас я тебе верю. Ты спросила, что такого ценного, — он задумался на мгновенье, — видишь ли, наши Источники питаются напрямую от силы камней. И сила эта сначала мёртвая, тяжёлая, сырая, как каменная порода, из которой нужно ещё высечь ценное, обработать, огранить и дать ей жизнь. Она проходит через нас, через каждого айяарра ручейком и только потом собирается в один Источник. Уже изменённая нами, живая. И для этого… для того, чтобы наш Источник наполнялся и жил, необходим сильный прайд, умение управлять каждым ручейком, копить силу, мастерство… время… опыт… многое… из того, чего у нас уже нет. А веды берут живую силу — деревьев, трав, зверей и птиц, силу, которую за них из мёртвой превратили в живую все эти белки, зайцы и осины. И эта сила, она как вода, может питать всё. И управлять всем живым. Ты видела Малый круг прайдов — веды находятся в середине круга. Знаешь почему? Каждый айяарр добывает частичку силы: мы — из камней, Туры — из глины и песка, кто-то из воды, ветра или огня, а веды получают её всю. Отовсюду. Веды — это сама жизнь. Объединившись с нами, если говорить о том, что могло бы быть, такой союзник спас бы Лааре. И Туры это понимают.

— Но ведь прайд моей матери погиб? Вы… ты же сам так говорил.

— Во-первых, Туры об этом не знают. А во-вторых, видимо, Хранительница Древа осталась жива или передала кому-то свои силы, но твоё Древо живо, раз ты могла бродить здесь в кошачьем обличье. Где-то есть Хранительница…

— Моя мать может быть жива?!

— Не знаю. Возможно. А быть может, это кто-то другой. Но Туры поверили в историю, сочинённую Дитамаром. Так что мне нужен твой ответ, Кайя.

— И что я должна буду сделать на этом приёме?

— А что делают на приёмах? — он усмехнулся. — Пить вино, улыбаться… танцевать со мной и Карриганом — верховным джартом Туров. Сделать так, чтобы Туры поверили в наш союз.

— Я поняла… Ваш брат говорил «Она должна сиять от счастья, как будто она без ума от тебя и всех нас». Я слышала ваш разговор в обеденном зале.

Эйгер тихо рассмеялся.

— Похоже, ты все время подслушиваешь, маленькая веда! У тебя просто талант слышать то, что не предназначено для твоих ушей!

— Я тоже не люблю ложь. И спасибо, что сказали… сказал мне всё, как есть.

Наступила тишина. Душная и вязкая. Где-то вдали заворчал гром, на горизонте полыхнуло рыжим. Гроза неторопливо перебиралась через перевал.

Неужели её мать может быть жива?

— Так что же ты ответишь, Кайя?

Странно было слышать это всё. И разговор их был не такой, как всегда. Что-то возникло между ними сейчас. Быть может, доверие?

— А что значит «подчинить своей воле»?

— Я могу использовать силу Источника, подавить твою волю, заставить говорить и делать то, что мне нужно. Без твоего разрешения.

— И почему вы… ты просто этого не сделали? Не сделал? Я бы даже не знала.

— Ну, причин несколько. Например, это потратит силы Источника, которых и так мало, или Карриган может это заметить, он хоть и Тур, но не так туп, как о нём думает мой брат. Но раз у нас сегодня вечер правды, то, я должен сказать, что они могли бы быть причинами, но главная причина не в этом.

— А в чём?

— Ты — не кахоле, Кайя, — сказал он твёрдо, — ты не одна из них. Что бы ты там не думала. Ты одна из нас, и ты — веда, всегда ею была, как бы из тебя не делали человека в Обители. Я видел сегодня это в твоих глазах, в том доме, где ты лечила детей. И поэтому я не могу так с тобой поступить. Вернее, я, конечно, сделаю это, если ты мне откажешь, потому что я должен думать о своём народе. Но ты должна это знать. Без обмана…

В сумраке, когда не видно было его маски, руки в перчатке, горба, когда слышен был только голос, и темнота смягчала смысл и остроту слов, Кайя почувствовала, что понимает его. Понимает, почему он делает это, и что, наверное, она сама поступила бы так же, будь на его месте.

— …Так что ты ответишь, Кайя? — спросил он настойчиво.

— И если я откажусь, вы… ты, подчинишь меня своей воле и всё равно сделаешь это?

— Да. Сделаю.

Она вздохнула.

— Тогда я согласна пить вино, улыбаться и сидеть за столом. Но с танцами, увы, я не очень танцую, вы же… ты же помнишь, и вообще… Может быть, я просто поприветствую их?

— Так это значит «да»?

— Ну, вроде того.

Он повернулся и смотрел на неё молча. Луна светила Кайе прямо в лицо, и ей стало даже как-то не по себе от этой затянувшейся паузы. Ах, хоть бы он уже скорее её отпустил!

— Почему ты согласилась так легко?

Почему?

— А разве у меня был выбор? Вы же… ты же просто хотел очистить свою совесть этим разговором. Но я понимаю… понимаю, почему ты это делаешь.

— Очистить совесть?! — его голос слился с громом. — И это не ответ, Кайя! Так почему?

Почему?

Она согласилась потому, что, наверное, Лааре не заслуживает того, чтобы погибнуть. И, наверное, эта отсрочка может что-то изменить. И, наверное… Наверное, она где-то в глубине души хочет их всех спасти: Мирру, Ирту, Кудряша… Хоть он и сказал, что спасти их нельзя.

— Вы же знаете ответ! — воскликнула она.

Зачем он спрашивает её, он же всё прекрасно понимает! И чувствует. Ведь они теперь связаны. И как бы она не пыталась выстроить между ними стену, сострадание не удержит никакая стена. Поэтому она не станет ему отвечать.

Он помолчал и спросил уже мягко:

— То есть, единственное, что тебя беспокоит теперь — неумение танцевать?

— Ну… наверное, да.

Он резко оттолкнулся от перил, шагнул к ней и взял за руку.

— Идём. Идём со мной.

И потащил за собой по галерее.

— Что? Куда? Милорд… куда мы идём? — воскликнула она, испугавшись его неожиданного порыва.

— Поправим этот досадный пробел.

— Какой пробел?

— Научим тебя танцевать.

У Кайи душа ушла в пятки.

Что? Танцевать? С ним? Сейчас? Ночью?

Она хотела возразить, но он шёл уверенно и размашисто, как ходил обычно, а его рука держала руку Кайи так крепко, что ей приходилось почти бежать.

— Ми… джарт Эйгер, можно помедленнее! — воскликнула она, споткнувшись о порог.

Он остановился резко, и она едва на него не налетела.

— Прости, я неуклюж. Я хотел бы быть нежнее, но… тебе придётся привыкнуть к этому…

— К чему?

— К тому, что я такой.

Привыкнуть?

Она не понимала, о чём он говорил.

— Входи, — Эйгер распахнул двери.

В этой комнате Кайя никогда не была. Полукруглый зал переходил в открытую террасу, залитую луной. Эйгер дотронулся до колонн, и засияли камни, наполнив залу призрачным светом.

Внутри было совсем пусто, ничего, кроме дикого винограда, пробравшегося с террасы на стены, и сухих листьев на мозаичном полу.

— Ты войдёшь или так и будешь стоять в дверях?

Кайя шагнула внутрь. Ей было страшно и как-то неловко, потому что мысль о том, чтобы танцевать с ним здесь ночью вгоняла её в краску. Сердце билось отчаянно, и ещё больше её пугало то, что когда она будет так близко, вдруг он поймёт, вдруг почувствует её маленький секрет? И к этому примешивалась горечь мысли о том, что, быть может, это он убил Ройгарда Лардо… этими самыми руками. Но потом почему-то вспомнилась их поездка на лошади, когда она его обнимала, и танец в Рокне, и этот разговор на галерее, и все смешалось.

Она вошла внутрь и остановилась на полпути к центру зала.

— Так почему же ты, воспитанница Обители, не умеешь танцевать? — спросил он с усмешкой в голосе, подходя к ней. — Всем красивым девушкам полагается это уметь.