Ледяное сердце (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 55
Крылья стали облаком, заполнили залу, и ей казалось, что она касается ладонью перил на террасе и листьев на стене, холодного мрамора колонн, и чувствует тревогу замершего мира, и грозовую влагу…
Она была сразу везде и ощущала всё.
Эйгер развязал узел на затылке и бросил пояс на пол.
— Он тебе больше не нужен. Теперь попробуем всё сначала. Повернись.
Он шагнул ей навстречу и протянул руку.
Молния с сухим треском разорвала ночной полог, когда их пальцы соприкоснулись, и в кронах деревьев зашумел ветер. Гром раскатился волной по ущелью. Тревога нарастала.
— Теперь ты можешь смотреть, Кайя, но не глазами. Ощущай всё ими, своими крыльями. Эту комнату… дождь… меня, — его голос снова перешёл на шёпот, — почувствуй меня, Кайя. Попробуй это сделать. И попробуй отразить мои желания.
Она сжала ладонью его руку, и другую положила на плечо — музыка ворвалась в комнату. Его рука легла ей на талию. Ровно так, как нужно. И он сжал её ладонь в ответ.
Шаг… ещё один… ещё… поворот… и снова… Шаги слились, она перестала их замечать, и повороты тоже. Они двигались по узорным плитам пола, сметая на своём пути сухие листья, а музыка кружилась вокруг них, разрезаемая молниями, и гром вторил литаврами.
Тучи поглотили луну, и небо разверзлось. Гроза обрушилась на Лааре, неистовая и страшная. Молнии освещали темноту почти непрерывно, и гром сотрясал мир, то ударяя в огромные барабаны, то разносясь глухим эхом по ущелью вверх. Ветер рвал осеннюю листву, гнул к земле кроны деревьев…
Кайе стало тесно в этой комнате, захотелось вдохнуть и расправить крылья настолько, насколько можно.
И она расправила.
Они распахнулись, разорвав грозу, пробив стены замка и тучи, полные дождя, скалы, лес, взметнулись к луне и упали камнем в реку, понеслись к перевалу, к южным горам и звёздам. И, казалось, могли обнять весь мир. Закружилась голова, и дыхание прервалось в высшей точке, стало жарко и совсем, совсем не страшно.
И она слилась с каждым камнем, с каждой травинкой и каплей дождя, с ветром, с небом и водой…
И, запрокинув голову, рассмеялась от этого сумасшедшего чувства.
Рука Эйгера притянула её к себе, удерживая, и прижала сильнее. И отстраняться не хотелось. Танец закружил их всё быстрее, ноги летели по полу, едва его касаясь…
И гроза вторила им, беснуясь ветром и рыдая дождём.
«Научиться давать другим то, что они хотят чувствовать…».
Но как? Как это сделать? Как узнать, что хотят чувствовать другие?
А что хочешь чувствовать ты, Эйгер?
Она вернулась в комнату, крылья стали меньше. Дотронулась ими до стен замка, и до Эйгера, и перед глазами одна за другой всплыли картины прошлого.
Бальная зала. Та самая, в которой она стояла вчера. Увитые розами перила, нарядные гости… Витражи сияют в лучах заходящего солнца, играет музыка. Кружатся пары.
Чёрный фрак, белая рубашка, бабочка.
Эйгер.
Она не видит его лица, но маски нет. Нет горба, нет когтей…
И рука женщины в атласной перчатке на его плече. Тонкая талия в алом шёлке, и его рука на ней. На пальце Эйгера перстень, тот самый, который Кайе давал Дитамар. Чёрные волосы женщины переплетены жемчугом. И смех её, как перезвон серебряных колокольчиков.
Она танцует с ним, а все смотрят. И они — одно целое, так красиво движутся в танце.
Её рука гладит его плечо и шею, и алый веер с рубином в ручке висит на её запястье. Веер из заброшенной спальни.
Значит, Эйгер не всегда был таким? Но как давно это было?
Давно…
Лиц уже не разглядеть. Лица стёрты. Они прячутся за стеной, которую Эйгер воздвиг между собой, Кайей и всем миром. Неприступной каменной стеной.
Кто она? Кто эта женщина?
«Эта глава начинается с женщины…».
Последняя глава книги Альдора Сколгара… Этого он хочет? Вернуть её? Он её любит?
Она касается его стены крыльями. И сквозь музыку пробивается его горячий шёпот:
— Нет, Кайя, не надо… остановись.
И дальше чувствует боль… Много боли и мук. Бесконечные страдания и борьба с собой, заноза в сердце, которую не вырвать. Которая обросла коркой, такой твёрдой сверху, что она превратилась в камень, но внутри она по-прежнему болит.
Её нужно вырвать. Потому что он не хочет больше этой боли, её слишком много, она слишком давно с ним. И он так от неё устал.
Женщина в алом едет на лошади. То самое седло, в котором сегодня ехала Кайя.
Ночь. Поцелуи. Шёпот.
«Я всё для тебя сделаю».
Кайя тянется к Эйгеру, пробивая своими крыльями эту стену, к этому сгустку боли и страданий. И в этот момент она почти слепа, и она не видит, как он смотрит на неё.
— Остановись, Кайя…
Шепчет он горячо, и их виски слегка соприкасаются.
Она лишь чувствует, как он кладёт её руку себе на грудь, прижимает, накрыв ладонью, и гладит её пальцы. А затем отпускает и скользит своей ладонью вверх по её руке, от локтя к плечу… шепчет её имя снова и снова…
И это приятно…
Почему? Почему ей стали приятны его прикосновения? Быть может, потому что сейчас она сама касается его сердца? И почему под её ладонью оно бьётся так быстро и гулко? Не потому ли, что она смотрит ему сейчас прямо в душу? И видит там…
Ложь. Предательство, вероломство, обман, разрушенные жизни, глупые клятвы, которые привели их всех на край гибели. Нельзя играть со словом чести. Нельзя нарушать Уану. Слишком высокая плата.
Голос Дитамара: «Ты проиграешь!».
Женщина в алом платье смеётся.
«Помни! Ты поклялся!».
«Ты чудовище!», — голос Эйгера.
«Да что ты знаешь о чудовищах? Может, хочешь узнать?», — и она снова смеётся.
Веер падает на комод, каблуки стучат по лестнице, льёт дождь…
Нет, он не хочет её вернуть. Он не любит её. Больше нет.
Так чего он хочет?
Исправить ошибку?
Забыть эту женщину?
Вернуть всё, как было?
И сама, не понимая зачем, Кайя толкает эту стену дальше, и стена начинает рушиться. Она тянется к этой занозе и пытается вырвать её руками. Потому что никто не должен чувствовать столько боли.
— …Кайя…
…шепчет он, едва касаясь её полуобнажённого плеча, гладит нежно ямку над ключицей, сначала кончиками пальцев, медленно и робко, а потом уже смелее. И вот плечо накрывает его горячая ладонь, лаская и впитывая прикосновение…
— …Кайя…
И ей это нравится. О, боги! Почему ей это нравится? Почему хочется ещё? Не останавливайся…
— …Кайя! Кайя… Остановись, слышишь?
Шёпот теряется в её непослушных волосах. И к ним прижимается его щека в маске.
Почему сердце замирает так сладко от его голоса?
Музыка рвёт их на части, смешиваясь с громом и молниями, а они кружатся уже на террасе и косые струи дождя хлещут по ним, но она их не чувствует. Она чувствует лишь как под её руками стена падает совсем, и как боль, что была у него внутри, рвётся наружу, заливая её чёрной водой.
«Ты заплатишь сполна!».
Женщина в алом тает и исчезает совсем. Только смех гаснет эхом.
Он ненавидит её. И уже давно.
И он хочет её убить.
Кайя распахивает крылья, которым тесно в этой комнате, и обнимает ими и его, и себя, накрывая полностью, сливаясь с ним, забирая боль. Смотрит ему в глаза — они совсем близко, в чёрных провалах глазниц, карие с проблеском янтаря в глубине.
Не нужно никого убивать, Эйгер! И так слишком много боли.
— Кайя… прошу тебя… прошу… остановись…
Его шёпот хриплый и обжигает кожу, и дыхание путается в её волосах.
…его ладонь скользит вверх по её шее, по щеке, виску, и пальцы зарываются в волосы на затылке, он хочет остановиться, но…
Нет, он не хочет останавливаться, он больше всего на свете этого не хочет! Но он должен.
Нет! Не надо! Не останавливайся!
Она гладит его, по его плечу вверх, по шее, кончиками пальцев, где бьётся в бешеном ритме пульс, и кожа под ними пылает. Ей хочется пить этот жар, но больше всего ей хочется снять эту маску. Она дотрагивается до неё рукой и тянет вниз. Она должна.