Ледяное сердце (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 59
Поднялась выше.
И снова танец, теперь уже Эйгер и женщина в алом, и снова не видно лиц. Собирается гроза.
Прошла галерею.
Разговор.
Мэтр Альд и эфе Абрейл говорят негромко, наблюдая за танцующими сквозь дверной проём.
— Разве Дитамар сможет? — сомнение в голосе Хранителя.
— Дитамар гибкий, он справляется с любой силой, а Эйверу ещё нужно время, я боюсь передавать ему Источник прямо сейчас. Эйвер слишком упрям, он не гибок…
— Он твёрд, как камень. Он настоящий Ибекс, — отвчает Хранитель.
— Я обещал это Мелинде… Ты же знаешь, как она любила Дитамара.
— Но, может, подождать ещё?
— Я устал, а ночь Ha'abhaen'e лучшее время в году…
Кайя прошла дальше. В спальню.
Неясные фигуры. Горячий шёпот.
— Мы сможем править миром — ты и я. Это даст нам небывалую силу, — шепчет женщина исступлённо и страстно. — Я люблю тебя!
— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — голос Дитамара.
— Убеди своего брата отказаться от места верховного джарта…
Кайя дотронулась до ручки веера…
Ладонь в перчатке гладит шею Эйгера.
— Я люблю тебя, — шепчет женщина на ухо.
— Я всё для тебя сделаю. Уйдём отсюда?
— Да… но прежде, я бы хотела… покажи мне Ледяное сердце?
А дальше дождь, раскаты грома, каблуки стучат по винтовой лестнице, и эта лестница ей знакома — та самая, что в Южной башне. Массивные двери, с резьбой с металлическими накладками, очень старые, с узором в виде круга прайдов. Зал с куполом, каменный стол. На витых ножках, украшенных золотыми цветами и листьями, две больших чаши, рядом ещё две — поменьше. Белый песок на полу.
Она же была здесь! Белая лента…
Но женщина в алом смеётся, бежит дальше через зал, держа кого-то за руку, к дверям напротив, тем, что уходят в тёмные недра горы. И дальше по коридору, вниз по ступеням. С потолка спускаются светящиеся нити и отбрасывают на стены уродливые горбатые тени. И в глубине горы большой грот, в центре которого сияет, переливаясь из белого в ультрамарин, огромный камень. Родовой камень прайда Ибекс.
Ледяное сердце.
— Не трогай! Он может убить тебя!
— Но я же с тобой…
И женщина в алом держит за руку Эйгера, смеётся и кладёт ладонь на камень.
— А ты любопытна. И упряма. Это тебя и погубит.
Кайя вздрогнула, вырвавшись из плена далёких воспоминаний, и обернулась. В дверях, прислонившись к косяку, стоял Дитамар, сжимая в руке изогнутый тонкий кхандгар, отливающий чернотой. В наступающих сумерках его глаза были совсем жёлтыми и блестели. Он шагнул ей навстречу, улыбаясь странной улыбкой, от которой у Кайи мурашки пошли по коже.
— Хочешь знать правду, да? Ищешь нам оправданий? Зря ты сюда пришла…
Он шёл, слегка пошатываясь, будто был пьян, и Кайя отступила назад, к террасе. Глаза Дитамара горели каким-то безумием, зрачки медленно наливались красным, и рука, сжимавшая кинжал, дрожала.
— Правда в том, что она вырвала моё сердце, — он дотронулся рукой до веера и посмотрел на Кайю с прищуром, — и теперь я всё время должен заполнять эту пустоту чужими сердцами.
Глава 24. И всё тайное…
Кайя отступала медленно, обходя большую кровать. Нащупывая ногой ступеньку, шагнула на террасу, держась осторожно за прохладную поверхность перил.
Солнце село, но серые сумерки разбавляла призрачным светом встающая из-за горизонта луна. Огромная. Яркая.
Сегодня она уже стала полной и, наливаясь янтарём, сияла почти, как глаза Дитамара. И на террасе стало светло как днём.
Полнолуние.
Зверь всегда приходил в полнолуние.
«…и теперь я всё время должен заполнять эту пустоту чужими сердцами».
О Боги! Какая же она была дура!
Дитамар это и есть Зверь! И то, что она оказалась с ним наедине в этой комнате и при этой луне, не предвещало ничего хорошего.
Эйгер? Где ты?
Позвала она мысленно. Ноги похолодели. Вспомнился Брох, разорванные тела лавочников, кровь, много крови…
Эйгер! Помоги!
Стена…
Всё та же стена!
Дитамар медленно двинулся ей навстречу, касаясь ножом шёлкового покрывала на кровати. И заговорил, негромко, делая паузы между фразами, словно доставая воспоминания из глубокого колодца.
— Я хотел сжечь эту комнату. Её комнату, — острый, как бритва нож, с лёгкостью прорезал плотную расшитую узорами ткань, — но мой брат не дал. Надеялся, что память этих вещей что-то скажет о ней… поможет её найти… Наивный! Гадюка знала толк в том, как скрыть свою личину. Я гнался за ней. Всадил в неё два кинжала. Но у гадюки много жизней! Я скакал без устали. И убил бы её! Но твой отец помешал мне. Ты знала об этом?
Он оторвал взгляд от длинного разреза на покрывале и посмотрел на Кайю.
— Мой отец? — Кайя отступила ещё.
Сердце стучало гулко, и мысли в голове метались беспорядочно.
Что ей делать? Убежать не получится, потому что единственный выход из комнаты был перекрыт Дитамаром. Звать на помощь? Но кого? Замок почти пуст, Восточная башня нежилая и находится далеко от помещений слуг, её попросту никто не услышит. А даже если и услышит, то Дитамар разделается с ней ещё до того, как кто-то прибежит. Да и кто прибежит? Кто здесь может ему помешать?
Эйгер? Эйгер! Где же ты?
Она билась в стену, пытаясь достучаться.
Услышь меня!
— Да, твой отец. Проклятый Альба, — Дитамар перехватил нож поудобнее, — тогда он, правда, не был ещё генералом, а всего лишь командором заставы за Брохом. Патрулировал границу. Он и подобрал эту змею. Он спустил на меня собак и своих солдат. Я всё помню! И спас её. Вылечил. А потом отвёз в Рокну. Видишь, как всё вышло? Он виноват в том, кем она стала теперь! В её могуществе…
Нож скользнул по деревянной спинке кровати, оставляя за собой глубокую борозду.
Её отец виноват? В чём? Кем она стала? Каком могуществе? Да кто она вообще такая? Дитамар спятил!
— Кто эта женщина? Кто она? Кто эта Лейса? — спросила Кайя, делая ещё один шаг назад.
— Лейса? Так ты ещё не поняла? — он усмехнулся как-то зловеще. — Лейса не её настоящее имя. Когда мы её нашли, умирающей в лесу, на ней было чужое платье и имя это тоже чужое. А её настоящее имя — Итана. Итана Морайна — ваша королева. Хотя я не уверен, что и это имя у неё настоящее…
Королева?!
В тот год отец забрал Кайю к себе, в тот же год король женился на принцессе из Ашумана — Итане Морайне. Девушке невероятной красоты…
Лицо Дитамара исказила гримаса боли, и Кайя увидела, что с его пальцев по ножу стекает кровь, и падает каплями на покрывало.
— Проклятая луна! — пробормотал он, сжимая нож в руке всё сильнее. — Она выпивает из меня душу…
Что с ним такое? Эйгер! Помоги!
Королева… Как же такое возможно?
Кайя вспомнила, как в Рокне на балу Дитамар исчез при появлении королевы. Всё вдруг рассыпалось на части и сложилось заново, но совсем по-другому.
Как же она ошибалась во всём!
— Так это… это ты был на том мосту, в тумане! — воскликнула Кайя. — Ты испугал наших лошадей! Ты убил тех лавочников в Брохе и повесил мою вышивку на дверь? И ты убил Ройгарда Лардо, чтобы представиться его именем? О, боги!..
Она приложила руки к лицу.
Мать Всеблагая! Защити меня от всякого зла! Эйгер, ну где же ты! Почему же ты не предупредил?
— …Но… зачем? — воскликнула Кайя. — Что я тебе сделала такого? Зачем было это делать!
— Какая же ты наивная глупая дурочка, — Дитамар пошатнулся, и снова лицо его исказилось гримасой боли. — Королева хитра, к ней не подобраться. И твой отец… Он спас эту гадюку, он начал войну, он убивал нас, пытал, жёг наши дома по её поручению… И я хотел отомстить, отправив твою карету в пропасть, но потом придумал план получше. Поначалу… сразу после того, как эта тварь сбежала…
Он поморщился, схватившись рукой за сердце и продолжил, глядя на Кайю исподлобья:
— … я ведь тоже был глуп, пил беспробудно, запирался в подземелье, когда эта проклятая луна вытягивала из меня душу, но всё это было зря. Эта змея придумала способ, как выманить из меня чудовище наружу. Я не Эйвер — мой странный брат, который готов исполнять всё, в чём поклялся на Родовом камне. Что он будет называть себя Людоедом и прочую чушь. И ходить с мордой урода только потому, что иначе он утратит свою связь с Арраяном и потеряет способность к милосердию. Терпеть бесконечно эту боль, когда сквозь тебя прорастают шипы зверя… К Дуарху милосердие! Я превращаюсь в зверя в одно мгновенье, и боль, хоть и есть, но она длится недолго, а мой братец терпит её уже второй десяток лет, удерживая Зверя в себе и не выпуская его в мир. Она этого хотела. Мучить нас. Так почему я должен думать о милосердии? Милосердии к её народу?