Ледяное сердце (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 61

Сквозь тело Дитамара прорастали шипы, сначала клубясь туманом, а затем твердея, как броня. Чёрные лапы, сверху покрытые шерстью, внизу переходили в блестящую чешую. Их венчали огромные когти, похожие на длинные ножи. Вытянутая морда, напоминала морду волка, только длиннее и острее, и оскал, обнажил блестящие клыки. Длинный хвост, перепончатые крылья, покрытые короткой шерстью с парой когтей там, где сгибался плечевой сустав. И глаза. Те самые, которые она видела в тумане на мосту.

Она вспомнила.

В Обители в Большом Храме центральную стену украшала фреска, на которой по углам были изображены четыре зверя Нижнего мира, каждый из которых мог подниматься в мир людей по колодцам, называемым Врата Истины. И святой отец часто читал им проповеди о том, что людям нельзя колдовать, нельзя призывать магию Нижнего мира — за это полагается расплата. Колдовство способно открывать Врата и вместе с магией впускать в наш мир и одного из четырёх Зверей.

И один из них — огромный крылатый волк с лапами ящерицы, стоял сейчас перед ней.

Летающий волк. Даурус.

С его блестящих клыков капала слюна, глаза горели огнём, и он бился в стену её крыльев, пытаясь добраться до Кайи. Вокруг него наливался темнотой большой круг, похожий на колодец, и по краям его трепетали чёрные ленты дыма — Врата Истины.

«Но сегодня полнолуние, сегодня снова откроются Врата, выпускающие тёмные силы, и что будет нынешней ночью, я не знаю… Что будет дальше со всеми нами? Остаётся лишь дождаться ночи…».

Так вот о чём писал мэтр Альд в своей книге.

Она видела всё так, будто время потекло очень медленно. Видела, как тот, кто раньше был Дитамаром, исступлённо царапал когтями стену, как с его клыков капала слюна, как щёлкнул и взвился вверх серебряный ярг Эйгера, и его жало обвилось вокруг Зверя. И от прикосновения кнута Зверь взревел и подпрыгнул, перевернувшись в воздухе, и бросился на Эйгера.

И она поняла, что хотел сказать Дитамар.

«Не нужно меня больше возвращать, я устал терпеть эту боль, и я не хочу больше возвращаться…».

Этой ночью он окончательно превратится. То существо, что приходит через него из Нижнего мира, поглотит его совсем. Он не может больше сопротивляться. У него просто нет сил. И он утащит Эйгера за собой.

— Нет! — воскликнула она и опустила крылья.

Она не может просто на это смотреть. Она не может этого допустить! Она не даст Зверю забрать его с собой!

— …Кайя! Нет! Не делай этого!.. — крикнул Эйгер.

Разделявшая их с Эйгером стена исчезла, а на Кайю обрушилась дикая боль, и затопила всё.

Невыносимая боль превращения. Боль, которую чувствовал Эйгер. Боль, которую теперь чувствовала и она.

Что-то, выходящее из сердца рвалось наружу, было жарко, не хватало воздуха. Ей казалось, что сквозь пол в неё прорастают невидимые ветви дерева и рвут всё на своём пути — мышцы, связки, сосуды, ломают кости и скручива внутренности в узел.

Она впилась пальцами в подоконник — огромная луна смотрела на них молча, манила, звала, и невозможно было оторвать от неё глаз. А горло сковал обруч, не давая вырваться крику.

— …Кайя! Уходи! Не смотри на луну!.. — голос Эйгера доносился откуда-то издалека.

На неё хлынули запахи и звуки. И странные желания. И жажда.

Хотелось взобраться на подоконник, разбить витражные окна, вдохнуть воздух глубже, настолько, насколько возможно, расцарапать грудь когтями…

…когтями? У неё же нет когтей.

Но пальцы их чувствовали. Невидимые и неосязаемые они в тоже время были ощутимы, они росли и от этого тяжелели руки. Хотелось их распрямить и впиться в деревянную раму окна…

— …Уходи! Кайя!..

…содрать с себя одежду, расправить тяжёлые крылья…

…крылья? У неё нет таких крыльев.

Но они были за спиной, дрожали, наливаясь силой, их сжимал узкий корсет платья, не давая им расправится. Полные силы и жажды полёта.

Её лицо горело, изнутри растекался по жилам огонь и рвался наружу, а лёгкие были полны дыма. И его хотелось выдохнуть, изгнать из себя.

Как же больно!

Боль отпустит если оттолкнуться от подоконника и броситься навстречу луне. И крылья подхватят восходящий поток воздуха. Она скользнёт по нему над южной стеной замка, вниз по отвесной скале к озеру, промчится над его гладью и снова вверх, к луне, опять вниз, вдоль высохшего русла реки, поднимется выше, туда, где островерхие пики кедров пронзают облака. И дальше, к перевалу, к лагерю генерала Альбы.

…откуда она знает этот путь?

Её наполнила дикая жажда крови. Найти и убить. Всё равно кого. Всё равно где.

— …Кайя! Отвернись! Не смотри на луну!

Боль и жар становились невыносимы.

И унять её можно было, только позволив всему этому вырваться наружу. Выпустить наружу Зверя.

Она вцепилась пальцами в подоконник, глядя на треклятую луну, и услышала голос. Жуткий утробный вой, переходящий сначала в низкий рык, который поднимался все выше и выше, пока не перешёл в крик боли и ярости, а потом в шипение и, наконец, в хрип. И звон цепей. Глухие удары. И снова вой.

Он отразился от сводов замка, пронёсся по коридорам и галереям, множась и обрастая эхом, и выплеснулся в ущелье. И следом все собаки замка и, кажется, всего Лааре подхватили этот вой, превратив в зловещий многоголосый хор.

И тогда она оторвалась от окна, обернулась и увидела, как Зверь и Эйгер сцепились в смертельной схватке. Они то катались по полу, разметав и сломав всю мебель, кушетки, кресло и маленький столик, то кружили друг напротив друга в смертельном айяаррском танце, готовясь к прыжку. Ярг то и дело взлетал в воздух, опускаясь на Зверя и, там, где он касался его шкуры, вспыхивали алые полосы, и Зверь выл. И от его воя даже стёкла дрожали в окнах.

Луна звала всё настойчивее, и нужно было только разорвать стягивающие тело путы, которые держали её за руки и за ноги, удерживали тело от полёта. На ней были цепи.

…цепи? На ней нет никаких цепей.

Но она чувствовала, как они впиваются в руки и в ноги, как железные обручи держат щиколотки и запястья, как они раздирают их в кровь. Как холодные звенья вдавливаются в кожу каждый раз, когда она рвётся навстречу свободе.

Эйгер пытался стянуть тело Зверя цепями. Но Зверь был сильнее. Силы Источника было слишком мало, чтобы победить Зверя и Эйгер слабел. Тёмный круг ширился, наполняя комнату, ещё немного — и Врата поглотят их всех…

Что же ты стоишь, Кайя? Он же убьёт его!

И она очнулась.

Она должна перестать чувствовать эту боль. Она должна её остановить.

Но она не знала — как. Шагнула вперёд и просто накрыла крыльями тёмный круг, сжала его, пытаясь не дать ему больше расти. И почувствовала ещё большую жгучую боль, ярость, жажду, рвущуюся наружу. Боль Дитамара.

Она держала круг, а внутри бушевало яростное пламя, сжигающее всё на своём пути, и сквозь неё текли огненные реки, и сама кровь у неё в жилах кипела, плавились кости, и по коже бежали горячие змейки.

Даже от каменного пола под ними шёл нестерпимый жар.

Ещё немного Кайя, ещё немного…

Круг начал сужаться, вытянулся вверх, превращаясь в тёмный смерч, пытался выскользнуть, а она уже не чувствовала ни рук, ни ног, она больше не понимала, где находится, и чтобы не упасть и не выпустить его, она просто обняла этот смерч крыльями, удерживая и прижимая к себе.

Эйгер стягивал Зверя цепями, и тот, издав последний крик ярости, тоски и боли, вдруг стал таять. Сквозь его чёрную шерсть проступили черты Дитамара. Смерч извивался и бился, пытаясь вырваться из её рук и становясь всё тоньше. Она слышала, как Эйгер кричал её имя, но не могла отозваться.

Тонкая нить по-прежнему соединяла Дитамара и Врата. Её нужно разорвать. Тогда Зверь больше не вернётся. Она собрала последние силы…

Витражные стёкла задрожали и, взорвавшись тысячей мелких осколков, вылетели наружу. Нить лопнула, и смерч растаял, осыпавшись хлопьями пепла, а Кайя, потеряв опору, упала бы прямо на пол посреди комнаты, если бы её не подхватил на руки Эйгер.