История двух О (СИ) - Хазарина Ирина. Страница 23

— Садитесь, Виталий.

Он сел напротив меня и холодно сказал:

— Ну и что она хочет через вас передать?

— Кто? — от неожиданности глупо спросила я.

— Девушка, не морочьте мне голову. Это ведь Алена вас прислала?

— Нет, Алена об этом понятия не имеет.

— Вот как! — он окинул меня откровенно насмешливым взглядом. — Значит, за спиной у подруги действуете. Некрасиво.

— Возможно, — сказала я, начиная злиться, — но у меня не было другого выхода.

— И что вам от меня надо? Предлагаете себя в Аленины заместительницы?

— Разговор не получился, — констатировала я, чувствуя, что еще секунда — и недопитый стакан полетит Ворошильскому в голову. — Прощайте.

Я встала и пошла, мысленно матеря себя, Алену и особенно Ворошильского. Он догнал меня:

— Девушка! Э-э… Ольга! Подождите! Давайте вернемся и поговорим спокойно.

Я нехотя вернулась и, сев за столик, зло сказала:

— Слушайте, крутой мэн, я понимаю, вам это трудно, но постарайтесь больше не хамить.

— Извините, — буркнул Ворошильский и потер ладонью лицо. — Я три дня жду звонка от Алены, а тут вы… Сорвался.

Мне невольно стало его жалко. Да, довели мы человека…

— Ладно, — махнула я рукой. — Начнем сначала.

— Подождите, я кофе возьму. Вам заказать что-нибудь?

— Пирожное с кремом, пожалуйста.

Ворошильский принес заказанное и уселся поудобнее:

— Так что вы хотели мне сказать?

— Извините, но ответьте, пожалуйста, сначала честно на бестактный вопрос: вы любите Алену?

— А вы уверены, что это ваше дело? — сухо спросил Виталий.

— Да, уверена, — четко сказала я. — Это моя подруга и мое дело. Вот в чем я больше не уверена, так это в том, хочется ли мне, чтобы она к вам вернулась. Вы мне не очень нравитесь.

Ворошильский побарабанил пальцами по столу.

— Что ж, по крайней мере откровенно… Хорошо, отвечу. Я люблю Алену и очень хочу, чтобы она ко мне вернулась.

— Слава богу! — вырвалось у меня. — Виталий, вы прелесть!

Ворошильский посмотрел на меня с любопытством.

— Слушай, а у тебя-то во всем этом какой интерес? — спросил он, внезапно переходя на «ты».

Я засмеялась и вдруг почувствовала себя совершенно свободно:

— Какая тебе разница? Я хочу вас помирить, вот и все. Устраивает или возражать будешь?

— Темнишь, — убежденно сказал Ворошильский, — ну да ладно, с этим потом разберемся. Ты мне лучше скажи, Алена ведь не совсем дура, верно? — Я охотно кивнула. — Тогда почему она так завелась после того глупого недоразумения? Она ведь прекрасно знает, что, какой бы я не был пьяный, я никогда не полезу в ее доме к ее подруге, хотя бы просто из-за риска бездарно попасться? Неужели, если бы мне так приперло переспать с другой бабой, я не сделал бы это по-умному, так, чтобы Алена и не узнала?

Ну и как прикажете отвечать на такой вопрос, если правду говорить нельзя, а врать внаглую не хочется?

— Виталий, представь ситуацию: ты входишь в комнату, а там Алена спит в обнимку с каким-то мужчиной. Ты что — так сразу поверишь, что она знать не знает, как он тут оказался?

Ворошильский немного подумал и честно сказал:

— Нет, далеко не сразу. Но она все-таки должна понимать…

— Подожди-подожди. Во-первых, никто никому не должен: ни ты — ей, ни она — тебе. Во-вторых, определись, чего ты хочешь: доказать, что ты прав, а Алена — нет, или чтобы она снова была с тобой.

— Но это одно и то же!

— Да совсем наоборот!

— Слушай, давай только без этих ваших бабских вариантов: «Ах, грубый мужлан, ты не понимаешь мою тонкую натуру»!

Я, чтобы потянуть время и обдумать ситуацию, неторопливо достала сигареты и закурила. Конечно, я осознавала, что задача будет непростая, но дело обстоит даже хуже, чем я предполагала. Я женщина и для Ворошильского, следовательно, не авторитет. Не будет он меня слушать.

Кафе между тем снова заполнилось народом из числа гуляющих. За соседним столиком четверо молодых людей громко базарили с применением ненормативной лексики о каком-то Коляне, который… и полный лох, поэтому его каждая… может… и… кинуть. Ворошильский поморщился.

— Давай поищем место потише.

— Я бы пригласила тебя в гости, — сказала я, — но, боюсь, ты меня неправильно поймешь.

— На твою девичью честь покушаться не собираюсь, если ты об этом, — усмехнулся Ворошильский. — Пошли, моя машина за углом.

Вообще-то я имела в виду прямо противоположное — что он решит, будто я все-таки собираюсь его соблазнять, но уточнять это не стала.

Увидев машину Виталия, я завистливо вздохнула. Ну почему на Алену клюют владельцы новеньких серебристо-серых «БМВ», а на меня — владельцы как максимум ржавых зеленых «Жигулей»?

— Куда? — спросил Ворошильский, поворачивая ключ.

— Выезжай на проспект и вниз. Бар «Фламинго» знаешь?

— Да.

— Через дом будет пельменная, сразу за ней въезд во двор. Туда и свернешь.

Войдя в мою комнату, Ворошильский огляделся и пренебрежительно сказал:

— Пенальчик. Знакомо до слез. Мы в таком впятером жили, пока я не раскрутился.

— Теперь-то у тебя, конечно, шикарные апартаменты, — немного уязвленно сказала я.

— Естественно. Я и родителям новую квартиру купил. А сестрице пусть ее интеллектуал сам зарабатывает, если сможет.

Видимо, тут были какие-то внутрисемейные сложности, так как Ворошильский продолжил довольно раздраженно:

— Странный вы, женщины, народ, сами не знаете, чего хотите. Вот чего Алене не хватало? Тряпки модные, всякий парфюм — пожалуйста. Сережки-цепочки — носи на здоровье. В кабак хороший — да ради бога! Все ведь для нее делал!

— Ты, конечно, верно говоришь, — мягко сказала я, — но на русском литературном языке это называется «содержанка». А быть содержанкой не слишком приятно для женского самолюбия.

— Самолюбие… А у меня что, по-твоему, — самолюбия нет? Думаешь, приятно, когда ты для женщины готов из шкуры вылезти, а тебе все время дают понять, что ты — так, вариант от нечего делать. Знаешь, сколько я добивался ее? — Я кивнула. — Ну да, вы же подружки, о своих хахалях друг другу полный отчет даете. Вот и скажи мне, подружка, как я могу говорить о серьезных отношениях с женщиной, если не знаю, кто я для нее: человек или спонсор?

Виталий говорил с такой внезапно прорвавшейся горечью, что я растерялась. До этого момента я была всецело на стороне Алены, но сейчас Ворошильский начал вызывать у меня симпатию.

— Виталик, не знаю, поверишь ли, но Алене без тебя очень плохо и вовсе не потому, что нет желающих водить ее по кабакам. Я тебя очень прошу: пожалуйста, поезжай к ней, — сказала я со всей возможной убедительностью.

— Чтобы меня опять послали путем известным? Знаешь ли, это удовольствие ниже среднего и, как ты выражаешься, не слишком приятно для самолюбия.

— Пошлют или не пошлют — вот в чем вопрос? Ладно, Виталик, мы сейчас все узнаем, — пообещала я, набирая номер Алениного телефона. — Привет, Аленушка. Чем занимаешься?

— Лежу в обнимку с любовным романом, — скучно ответила подруга. — Герой — хам, героиня — идиотка, остальные — придурки, в общем, полная муть, а я, дурында, все равно читаю и читаю. Тоска.

— Веселенькое у тебя настроение, — хмыкнула я. Ворошильский пристроился поближе, чтобы тоже слышать, пришлось погрозить пальцем. — Аленка, а ты хотела бы, чтобы сейчас к тебе Виталий приехал?

— Не трави душу! — с сердцем сказала Алена. — Я бы от радости до потолка прыгала!

Ворошильский попытался отобрать у меня трубку, я отпихнула его, поспешно сказала: «Извини, Ален, в дверь стучат, потом перезвоню», дала отбой и повернулась к Виталию:

— Ноги в руки и к ней, понял? Только не вздумай затеять выяснение отношений на тему, кто прав, а кто виноват, не то все испортишь.

Мы стояли совсем близко. Ворошильский ласково взял меня за плечи, и мне вдруг на мгновение захотелось обнять его. По-моему, он это понял.

— У тебя глаза развратные, — сказал он и легко поцеловал меня в губы.