Слезы (СИ) - Шматченко Мария. Страница 4
Она глубоко вздохнула, ещё раз погладила его по голове и села на край кровати ему в ноги. Констанция взглянула на пасынка. Красавец! Что тут говорить? Эх, повезло же всё-таки её тряпке-мужу (нет-нет, он не всегда был тряпкой…! Хорошо-хорошо… не во всех жизненных ситуациях, а только в некоторых, критических и сложных!). Конни улыбнулась Адриану:
— Красавец ты у нас писаный! — чем заставила его застесняться. — Отдыхай! Я скоро вернусь!
Она встала с кровати. Посмотрев на него ещё раз, женщина вышла за дверь. На душе Констанции стало легко и радостно. У неё всё получилось.
Глава 4. Первые дни новой жизни
После того, как Адриан очнулся, после того, как, пообщавшись с ним, ушла Конни, к нему прибежал Фил.
— Какое же счастье! Всё обошлось!
— Господин, спасибо вам за всё…
Тот растрогался, у него даже глаза защипало от слёз, и он спросил Адриана, как чувствует себя, ничего ли у него не болит.
— Спасибо, господин. Я хорошо себя чувствую. Ничего не болит.
В нём пропали жизнерадостность и эта добрая приветливость, оставив место простой вежливости. И на другие вопросы Филиппа, он отвечал очень просто, односложно… Появились усталость, какое-то волнение, будто бы юноша постоянно испытывал страх… Да, видимо, всё, что произошло, настолько сильно потрясло его. Вспоминая, каким Адриан был ещё вчера, когда они делали букет для Констанции, Фил понял, что это уже совсем другой человек. Даже то первое серьёзное наказание не так сильно сломило его. А последнее, видимо, измучило под конец. Казалось, ничего не осталось в нём от него прежнего: ни ласковой, доброй улыбки, ни жизнерадостности, ни приветливости… Ничего! Только его несравненная красота… Станет ли он таким, каким был раньше? Вернётся ли к нормальной жизни? Или всё изменилось навсегда, и уже нет надежды исцелить его душевные раны?
Думая обо всём этом, Фил невольно вспомнил о дядьке. Это он виноват во всём, только он! Гнев охватил душу молодого человека, его руки сжались в кулаки. Ему сию же минуту захотелось побежать к Джеральду и «набить тому морду».
Адриан же воспринял его сжатые кулаки совсем иначе — подумал, что господин хочет ударить его. Да, к сожалению, он стал шуганным… Фил заметил испуг в глазах кузена, спохватился и быстро воскликнул:
— Не бойся, братишка! Прости меня… Это я… это я о другом человеке подумал. Я с ним поссорился и очень сердит на него. Вот и охватил гнев.
— Простите меня, господин…
— Не называй меня господином, — мягко сказал племянник Джеральда. — Называй меня просто по имени. Фил.
— Как я осмелюсь?
— Со временем ты привыкнешь.
— Не уверен…
— Ну, что ты такое говоришь, братишка? — улыбнулся он в ответ. — Всё пройдёт. Время лечит.
— Я всего лишь раб… Как можно называть меня братишкой?
— У тебя катастрофически низкая самооценка. Даже странно… Такой красавец! Посмотришь на тебя и в жизни не подумаешь, что такой может про себя такие вещи говорить… С твоей внешностью можно на всех плевать с высокой колокольни.
Он просто желал приободрить его, но новоявленный кузен спросил, зачем плевать, разве это хорошо. Фил улыбнулся, мол, ну, что мне с тобой делать, и всё же после некоторого молчания ответил в шутку, что затем, что это очень весело. Адриан удивился, так как уже успел забыть про «высокую колокольню».
— А ты не видишь в этом ничего весёлого?
— Честно говоря, нет, — улыбнулся юноша, и в нём даже появилось что-то от прежнего Адриана, но в тот же миг исчезло. Он быстро одёрнул себя. «Что за фамильярность?!»
Такой глупый, бессмысленный у них получился разговор. И что же делать? Как быть? Этими вопросами задавался сейчас Филипп. Видимо, у Адриана не находилось сил общаться, и юноша молчал, тупо глядя на полог кровати. Тогда его старший кузен, правду о котором он не знал, сказав, что пошёл за книгой, вышел из комнаты. Вернувшись через пять минут, молодой человек сел в кресло и открыл роман. Он решил почитать «братишке» вслух, стараясь делать это с выражением. Мысли же уносили его далеко — Фил мечтал о том дне, когда увезёт своего кузена к себе домой.
Примерно в обед в комнату к больному пришёл Марти с огромным букетом цветов.
— Прости меня, пожалуйста. Я вёл себя, как последний идиот. Подумал, что это Эви, и приревновал…. Вот…розы тебе принёс…
— Спасибо большое. Они очень красивые, — на мгновение по лицу Адриана соскользнула чуть заметная, усталая улыбка.
— Ты очень добрый и благородный, и если бы я знал…
— Мистер Мартин! — внезапно раздался испуганный голос Фила. — Вы с ума сошли!
Молодой человек забежал в комнату и бросился к больному.
— Прошу вас, Марти… — это было сказано таким тоном, будто бы тот, извиняясь, культурно просил его покинуть помещение.
— Прошу прощения, милорд, я не подумал, но мне очень хотелось сказать вам, что я раскаиваюсь… Желаю вам скорейшего выздоровления!
Бросив взгляд на Фила, Марти покинул комнату.
— Адриаша, а ты его помнишь? — спросил молодой человек у раненного.
— Нет… А кто этот джентльмен? Он розы принёс…
— Ах, ты его не помнишь! — облегчённо вздохнул Фил. — Ну, и слава Богу! Не помни, — и он улыбнулся. — Может быть, ещё познакомитесь при других обстоятельствах.
«Для полного счастья ещё не хватало Джеральду заявиться и этим двум его чертям из дома на окраине!» — подумал молодой человек.
В этот момент вошла Конни с подносом и сразу увидела цветы, которыми восхитилась. Она спросила Фила, он ли их принёс, и молодой человек ответил честно, что мистер Мартин.
— Мистер Мартин? Он всё-таки пришёл! Всё время стоит на своём! А мы ведь…
— Адриаша его не помнит, — прервал её Фил.
Конни, подойдя к тумбочке и поставив на неё поднос, спросила, хорошо это или плохо, и сын Фелиции, ответил, что, конечно, хорошо.
— Ну, и ладно! — она подняла с подноса чайник и налила чай в чашку. — Фил, а ты за вазой не сходишь? Надо цветы поставить… Мы всех слуг отправили в другое поместье. Один управляющий остался, а новые пока не приехали.
— Хорошо, схожу.
Юноша поднялся с кресла, положил книгу на его сидение, взял розы со стола и вышел из комнаты, чтобы исполнить просьбу тётки.
— Солнышко моё, — обратилась Конни к Адриану, — я тебе чай принесла с фиалкой. Сейчас я помогу тебе сесть, — почему-то она всегда поила его чаем. — Вот так. Не болит ничего?
— Нет, спасибо…
— Ну, ты никогда не скажешь, даже если и болит, — улыбнулась Констанция. — На держи… Осторожно. Может быть, горячо. Где-то читала, что фиалка успокаивает. Сейчас ещё лавандовое благовоние зажгу. Папа Геральдины прислал мне его из Индии. Его аромат тоже успокаивает. Ты ничего против лаванды не имеешь?
— Нет, конечно. Большое спасибо.
— Какой же ты, счастье моё золотое…!
«Счастье её золотое» ничего не успел ответить, потому что вернулся Фил с вазой с цветами.
— Вот и розы! Сюда поставлю. Там дядя Джеральд ошивался недалеко от комнаты. По коридору прохаживался.
— Может быть, что-то хотел?
— Понятия не имею, тётя Конни! Я его выгнал.
— Зачем ты выгнал дядю Джерри?!
— Нечего ему тут делать!
Констанция только вздохнула и покачала головой, ничего не сказав. Да, тяжело будет её мужу.
Раны болели, но всякий раз, когда его спрашивали, как он себя чувствует, Адриан отвечал, что хорошо, потому что боялся показаться слабым и капризным, боялся, что люди решат, что он жалуется.
Первые дни болезни сына сэру Джеральду оставалось только смотреть, как жена выхаживает его, «сюсюкается» и «нянчится» с ним, а сам остался как бы в стороне. Он всё никак не мог решиться. Всё было как-то…чудно…. В один миг всё так изменилось. Его тайна была раскрыта, супруга, как ни странно, не бросила, да и ещё помогает ему, этого проклятого Даррена, «папы», нет, Адриан с ними, никуда не делся, и даже смерть не смогла отнять сына… Но что-то свербело внутри. Казалось бы, живи! Ан нет… Совесть не давала Джерри покоя…