Юстиниан - Лэйдлоу Росс. Страница 43

— Я понимаю, что ты в трудном положении, Велизарий! — мягко отвечал папа. — Полагаю, у тебя нет другого выхода, как только исполнить волю императрицы. Но ты должен понять меня: я не могу пойти на сделку со своей совестью, согласившись на её требования. Мне жаль, что я причиняю тебе неудобство, но я отвечаю перед судом небесным, а не земным. Как говорил Христос? Кесарю — кесарево, Богу — богово.

Покорно пожав плечами, Велизарий проводил Сильверия в покои своей жены. В триклинии уже собрались сановники и чиновники, а красивая женщина с властным взглядом спокойно раскинулась на ложе. Рядом с ней стоял бритый мужчина в богатой светской одежде — это был диакон Вигилий.

— Подойди, любовь моя, присядь рядом! — позвала Антонина Велизария, и тот покорно опустился на пол возле ложа. Антонина обратила свой взгляд на Сильверия и ледяным тоном произнесла:

— Нам стало известно, что ты собираешься предать нас готам. В первый час календ следующего месяца ты намереваешься открыть им Асинарианские ворота. — Антонина взглянула в один из свитков, поданных ей секретарём. — Что ты на это скажешь?

Сильверий только улыбнулся и развёл руками, словно подразумевая, что такой вопрос не стоит ответа. Антонина усмехнулась.

— Предатель! Своим молчанием ты сам себя выдал и приговорил. Если же нужны иные доказательства, то твой дворец на Латеранском холме стоит вблизи этих ворот.

Она махнула рукой солдатам — и с плеч Сильверия сорвали плащ понтифика, оставив его в простой рясе монаха. Затем цирюльник обрил ему голову, выбрив на макушке тонзуру.

Несчастного быстро вывели из дворца, разогнав всех его служек, и связанным доставили на корабль, отправлявшийся на восток. Уже на следующий день [89] папой был провозглашён Вигилий, и во время оглашения его охраняли солдаты Велизария.

По прибытии в Империю Сильверий был заключён в монастырь близ Патары в Ликии, прибрежной провинции на юго-западе Анатолии. Услышав о том, какой гость появился — не по своей воле — в обители, епископ Патары рискнул посетить Сильверия, от которого и узнал все подробности произошедшего. Возмущённый до глубины души, епископ написал Юстиниану. Император чаще всего закрывал глаза на то, что делала Феодора, однако на этот раз чаша его терпения переполнилась. Полный негодования, он приказал освободить Сильверия и отправил его обратно в Рим, пообещав, что дело об измене будет пересмотрено. Услышав эту новость, Вигилий был в ужасе — что будет с ним, если Сильверия оправдают и восстановят в сане? — и немедленно обратился за помощью к Феодоре и Антонине...

Вблизи Неаполя судно, на котором в Рим плыл Сильверий, было перехвачено либурной — быстрой и лёгкой галерой, которой управляли четыре головореза. Они показали капитану письмо с печатью Велизария, и старший из четвёрки потребовал, чтобы Сильверий был им выдан. Ни у капитана, ни у опального папы не было иного выбора... Два часа спустя либурна бросила якорь близ каменистого островка, и Сильверий был высажен на берег. Один из головорезов усмехнулся на прощание:

— Видишь, твоё святейшество, это твоя новая епархия.

После этого либурна отчалила и быстро скрылась за горизонтом.

Ужасная правда открылась Сильверию — он был высажен на этот пустынный клочок суши, чтобы умереть в полном одиночестве. Быстро обойдя «новую епархию», он убедился, что она состоит лишь из камней, на которых кое-где растёт жёсткий и колючий кустарник. Ни воды, ни еды, ни крова — ничего из того, чем можно поддерживать жизнь и силы. Его ожидала медленная и мучительная смерть от голода и жажды. Если только...

Сын другого сильного духом понтифика, Ормисдаса, — постриг и сан принявшего уже на склоне лет, — Сильверий вырос на побережье Калабрии [90]. Тогда его звали Марком, и он, подобно своим друзьям детства, плавать научился едва ли не раньше, чем ходить. Но это было 60 лет назад — разве мог он теперь, старый и больной, осилить расстояние, которое с лёгкостью проплывал в молодости? Он посмотрел на бирюзовые волны Тирренского моря. До изломанной и пустынной береговой линии было около пяти миль. Вдали из крошечного фиолетового конуса в голубое небо поднимался едва различимый дымок — это курился Везувий...

Сильверий никогда не уклонялся от сложных решений — вот и сейчас медлить не стал. Остаться на острове означало неминуемую смерть — вряд ли он успеет дождаться проходящего судна. Если же попытается доплыть до берега... скорее всего, тоже погибнет, но это будет смерть быстрая.

Сбросив рясу, старик вошёл в воду и поплыл.

Летнее солнце прогрело воду, и Сильверий медленно, но неуклонно продвигался вперёд. Он не утратил старые навыки и примерно через час с удовольствием заметил, что берег стал намного ближе. Несмотря на усталость, он отнюдь не выбился из сил, и опасаться ему стоило лишь мышечного спазма — в остальном у него были шансы добраться до берега. А что потом? Если повезёт, то у здешних крестьян он разживётся одеждой и едой. После этого можно будет пробираться в Рим, где у него много друзей среди готов и римлян, друзей влиятельных и сильных, они помогут ему скрываться, пока... Пока Юстиниан и Велизарий — люди порядочные, но подпавшие под власть своих жён, — не обуздают Феодору и Антонину. Сильверий был реалистом — это может произойти очень и очень не скоро.

И тем не менее — лучше уж жить, скрываясь, чем быть заточенным в дальнем монастыре или умирать от голода и жажды на крошечном островке.

Вскоре он уже мог разглядеть берег — прибрежные скалы, деревья — значит, он проплыл примерно две трети пути. Сильверий почувствовал прилив сил и оптимизма. Через мгновение радость сменилась ужасом — в 50 футах от него воду рассекал тёмный треугольный плавник.

Большая акула поднырнула под несчастного пловца, и мощный хвост ударил его по ногам. Удар он почувствовал, но боли ещё не было... он ощупал ногу — и оцепенел от ужаса, ощутив под пальцами лохмотья собственной плоти и осколки кости, жар бьющей из разорванных артерий крови... Затем пришла боль, и последний крик Сильверия быстро прервался — когда милосердные акульи челюсти сокрушили его тело, перекусив его пополам...

Строительные леса были уже сняты, и Юстиниан впервые видел храм во всём его величии. Хотя Антемиус подробно рассказывал ему, какой станет Айя-София, император всё равно был потрясён. В последнее время он намеренно воздерживался от посещения храма, чтобы насладиться зрелищем в полной мере, — теперь же он мог лишь ошеломлённо молчать, благоговейно озираясь в громадном пространстве, залитом ярким светом. Разноцветный мрамор переливался всеми цветами радуги, мягко мерцала мозаика, ослепительно сияло золото и серебро.

Юстиниан поднял голову — и у него перехватило дыхание при виде огромного купола. Как и говорил ему Антемиус, «словно подвешен на золотой цепи, идущей с самых небес...»

Императору показалось, что он прикасается к самой Вечности. Через эти немые камни Бог посылал ему знак, что он действительно избран и Феодоре даровано божественное право быть его верной опорой и помощницей. Все сомнения и страхи испарились, словно утренний туман над Босфором. Юстиниан упал на колени и прошептал: «Соломон!.. Я превзошёл тебя!»

Часть IV

ВЫСОКОМЕРИЕ

540—552 гг. от Р. X.

ДВАДЦАТЬ

От цитадели Анкона — главного морского порта Италии на побережье Адриатики, недавно отбитого у готов [91], — Велизарий смотрел вниз, на громадную полукруглую гавань, в которую входили большие транспортные суда, везущие армию Нарсеса. Велизарий должен был бы чувствовать радость при виде подкрепления, но им владели смешанные чувства. Приход Иоанна Кровопролитного с его исаврийцами и фракийцами в ноябре прошлого года полностью изменил тактическую обстановку в пользу римлян. Позиции Витигиса были поколеблены, когда Иоанн по приказу Велизария захватил Ариминум [92], расположенный к югу от Равенны, столицы готов, и по всем Апеннинам была создана цепь укреплённых позиций, защищающих римские завоевания на юге полуострова, а также жизненно важные пути из Рима к Адриатике. В результате Витигис был вынужден отказаться от осады Рима и вывести свою армию — превратившуюся в жалкую тень самой себя из-за болезней и постоянных вылазок кавалерии Велизария — в долину Падуса, где скопились основные силы готов. Подход многотысячного римского подкрепления — вообще-то это были в основном герулы, то самое германское племя, с помощью которого Мундус и Велизарий подавили Никейское восстание, — означал новые тяготы для местного населения, которому предстояло кормить и давать кров солдатам. Кроме того, присутствие Нарсеса, который был намного старше Велизария, да и Юстиниан выделял его особо, создавало определённые сложности, которые могли привести даже к расколу в армии.