На орловском направлении. Отыгрыш (СИ) - Воронков Александр Владимирович. Страница 65
Никакой принц Зосю, конечно, не нашел. Зато утром пятого, когда она, проклиная свою дурацкую честность, обходила дозором дом Шиковой, прибежал запыхавшийся милиционер Лёша Коростелев, на синей шинели — следы кое-как отчищенных рыжеватых пятен — земля тут глинистая, тяжёлая, вязкая.
— Зоя Трофимовна, там дети!.. — перевел дух. — На дороге. Детдом, что ли, я не понял… Откуда — не знаю. Куда — вроде как, в Орёл… — устало прислонился к столбику крыльца — Машина у них сломалась где-то возле Муханова, что ль… Как их сюда занесло — понятия не имею. Но замученные — жуть. Промокли, замерзли, есть хотят… Товарищ Казаков к вам послал. Говорит, гражданское население — это по вашей части.
С детьми Зося умеет говорить ещё хуже, чем со взрослыми, вот и глядит жалостливо на продрогшую стайку, жмущуюся к такой же растерянной воспитательнице. Грустно Криницыной. Грустно и совестно — не знает, чем их приободрить… ну не сводку же Совинформбюро вчерашнюю начать пересказывать! Им бы лучше — сказку. О том, что все и всегда заканчивается победой добра над злом, а временные трудности — они временные и есть. А ещё лучше — обогреть, переодеть в сухое, накормить, как-то успокоить… а дальше? Может, сперва в Орёл позвонить? Солнце, вон, в первый раз чуть не за двое суток проглянуло блеклое, как в пергидроле вымоченное. Если повезёт — до темноты успеют и не вымокнут по новой…
Пока она переживала, прикидывала, чиркала отсыревшими спичками и пачкалась в покрывающей изразцы копоти, пытаясь развести огонь в печи, на райкомовском пороге — как по щучьему веленью — почти одновременно появились Катерина Семеновна и учитель Пётр Гаврилович. Принесли кое-какую одежонку, одеяла, покрывала, полотенца, погнали малышню переодеваться, потом Гаврилыч затеял какую-то игру, на манер физзарядки, а тётя Катя тем временем нарезала ломтями каравай и положила на каждый ломоть по паре небольших картофелин.
И тут снаружи загудело. Зося сразу поняла — самолёт. Но почему-то вспомнилось о бормашинке зубного врача, даже зубы заныли.
Учитель подошел к окну, поглядел куда-то вверх и поплотней задёрнул пыльные шторы. Сказал одними губами:
— Не наш.
Никита Казаков, растянувшись на дощатой полке пропахшего кислой капустой погреба, который оборудовали — на всякий пожарный случай — под перевязочный пункт, в очередной раз пересчитывал, чем богаты. Думы множились, а с «тем и рады» по-прежнему ничего не выходило. Много ли навоюешь с эдаким количеством бойцов да эдаким вооружением?
Правда, воевать не приказано. Да вот сосёт под ложечкой, как всегда перед боем. И чуется недоброе, так сильно чуется, как никогда прежде. А уж снится — и вовсе…
…Он не сразу сообразил, что беспорядочная пальба — не во сне, а на самом деле. А как понял — схватил винтовку и сумку с противогазом, складки которой красными рубцами отпечатались на щеке, и кинулся к выходу из погреба, второпях ударившись коленом о кадушку. Солёные лисички ржавыми пятнами усеяли земляной пол.
В проясневшем небе медленно и уверенно, с нахальством лиса, пробравшегося в бесхозный курятник, барражировал чужой самолёт с двумя килями. «Fw 189», прозванный красноармейцами «двоежопым» и «рамой».
— Кто стрелял?! — надрывая голос, заорал Никита. — Вашу же ж через коромысло! Чего творишь? Какого лешего пальбу начали?! Летел фашист, никого не трогал — так на хрена ж без команды?!
— Я приказал, товарищ старший лейтенант, — не понять, чего больше в лице младшего сержанта Стародубцева — смущения или служебного рвения. — Воздушный разведчик разыскивал наши позиции, и я…
— Ну, пусть тебе спасибо скажет: разыскал!.. — Казаков с усилием проглотил рвущиеся наружу совсем неуставные слова. Он-то, дурак, радовался, что есть у него настоящий кадровый младший командир, только вот по весне отслуживший. Под мобилизацию Стародубцев не попал, как раз накануне ухитрившись сломать ногу. Так они сейчас и хромали — старлей на правую ногу, младший сержант на левую. И чудили очень похоже: один позиции вражьему разведчику раскрыл, а другой конец света проспал!
— Да уж очень он наглый, товарищ старший лейтенант, — виновато потупился Стародубцев.
— Хоть бы сбили, раз так в жопе засвербело! — раздосадовано буркнул Никита. — Коростелев, ты с детворой-то решил, нет? Давай мухой к ним, поторопи, — и принялся с ожесточением рыться в карманах, ища трубку и табак. Запамятовал в сердцах, что вот уж год как не курит…
В Кромах — меньше сотни человек вместе с жителями и с не вовремя забредшими детдомовцами. А движутся на них аж две танковые дивизии с двух направлений: 10-я, вполне собравшаяся с силами после нелегких боёв у Севска, и 17-я, едва пришедшая в себя после «капель датского короля». Погода портится, персональный блицкриг «быстроходного Хайнца» оказывается не таким стремительным и победоносным, как мнилось только недавно, Гудериан нервничает, торопит, пытается подручными средствами выправить покривленное острие главного удара, чтобы вновь нацелить его точно нах Москау.
Тянутся по русским дорогам параллелепипеды тентованных машин, танки, мотоциклы. Трактора и конские запряжки волокут орудия, зарядные ящики, повозки с продовольствием, боеприпасами и снаряжением. Изредка матово-округло мелькает штабная легковушка…
А на пути готовящегося к броску стального питона — давно осевшая в землю крепость, которая когда-то сдерживала набеги орд крымских татар, да гарнизон в семьдесят пять человек.
Две бронированные дивизии движутся к Кромам. А из Кром, ёжась от холодных капель снова заморосившего дождя, спешат полтора десятка едва живых от усталости детишек, да высохшая то ли от трудов и думок, то ли от собственного затаенного горя воспитательница, да старый учитель с бродяжьей сумкой через плечо. В сумке — тетрадка в синей коленкоровой обложке. Кромская летопись. Не хотел Пётр Гаврилович из дому уходить — Зося уломала, откуда только красноречие взялось. Дескать, заплутают детдомовские, а Федосов и дорогу знает, и вообще — мужчина.
Криницына проводила их до самой до околицы, до столба с наискось перечеркнутой надписью «Кромы».
— Пойдём, Зоя Трофимовна, с нами, — вдруг предложил учитель. — Ты все, что могла и что должна была, сделала, чего ж ещё ждать?
И тут загрохотало, надрывая сердце и выворачивая наизнанку душу.
Зося посмотрела на Петра Гавриловича огромными, почему-то чёрными — хотя он точно помнил, ещё минуту назад были голубые — глазами.
— Идите, идите! — всплеснула руками, всем телом подаваясь вперед, — и, словно оттолкнувшись от воздуха, кинулась назад, в Кромы.
На этот раз гитлеровцы не стали рисковать, да и хваленая немецкая бережливость проиграла чувству самосохранения: к населенному пункт Kromy они двинулись только после артподготовки.
Едва отгрохотало — потянулась, вздымая горбы тентов над придорожными кустами, по дороге длинная колонна грузовиков. В голове чадили выхлопами три бронетранспортёра с установленными на них пулемётами, следом уродовала траками подразмокшую дорогу StuG III. В арьергарде колонны, сразу за дивизионом полевых пушек, тянущихся на буксире у грузовиков, шёл тяжёлый бронеавтомобиль связи Sd Kfz 263 с характерно поднятыми над корпусом дугами поручневой антенны, облепленный грязью почти по щели обзора, над одной из которых торчал любопытный пулемётный «нос»…
В паре километров от Кром колонна снова встала, из кузовов посыпались солдаты и забегали шустрыми прусаками: кто-то отцеплял и на руках катил в кустарники низенькие тридцатилинейные leIG 18, кто-то, рассыпавшись по краю колхозного поля, отрывал стрелковые ячейки промеж зелёных кочанов поздней капусты. Кто их знает, этих русских, какая у них тут оборона. Лучше тратить снаряды, послушные европейские рабочие изготовят еще, нежели проливать драгоценную арийскую кровь.
Потому-то и остановилась колонна, потому и захлопали миномёты, устанавливая дымовую завесу между германскими боевыми порядками и занятой русскими окраиной. Вскоре на старой придорожной берёзе, прижимаясь к стволу всем телом, угнездился корректировщик с полевым телефоном и на советские позиции посыпались снаряды. До двух взводов немцев в сопровождении ханомага выдвинулись правее, намереваясь прощупать стойкость красных путем охвата левого фланга.