На орловском направлении. Отыгрыш (СИ) - Воронков Александр Владимирович. Страница 64

Никита повздыхал, произнес краткую напутственную речь — и выдвинул своё воинство к шоссейке.

Тем временем девчата-истребки, сверяясь со школьными и детсадовскими списками, ходили по дворам.

Звеня цепурами, истошным лаем заливались хозяйские кабысдохи. Сами же хозяйки — в большинстве кромских домов одни только хозяйки: мужики-то давно в Красной Армии — тоже не лучились радушием:

— Да ты чего, девка, в уме ли? Какая выкувация? Ну и что, что детей двое, твои, что ли? Куды я с ними потащусь не пойми-пойми куды? Кто нас там ждет, на кой чёрт мы там кому сдалися? Ещё скажи — для нас ватрушек наготовили! Никуда мы со своего двора не поедем, и нечего мне вашими бумажками тыкать! Ну и что, что немцы? Вы на то есть: раз звёздочку нацепила — значит Красная Армия, и немца не пускать — ваша святая обязанность! Вон, мой-то под Одессой дерется, а тут, стыдобища, энтого Гитлера, в пасть ему коромысло, аж досюдова допустили, позорники! Сказано: не поеду! И пусть стреляют: в погребе сховаемся. Кто немцев ждет?! Я немцев жду?!! Ах ты, мелкота мокрохвостая! А ну, выкатывайся со двора, и чтоб я тебя больше не видала! А то счас как тряпку возьму! Не доводи до греха!

И оставались. Немногие. Но большинство, подчиняясь жёстко-колючим словам приказа, а то и просто страху перед неведомыми находниками из германских краев, всё же отрывалось от домов своих, отрывало от сердца все, что привычно с детства, — с кровью и болью, как рвут присохшие к ранам бинты.

Кто-то тайком, словно оберегая принадлежащую только ему тайну, увязывал в платочек комок родной земли — чтобы уж точно вернуться. А кому-то было достаточно заверенной печатью бумаги, выданной в райсовете:

Кромской районный Совет депутатов трудящихся

и РК ВКП(б) Орловской обл. РСФСР

УДОСТОВЕРЕНИЕ

Дано настоящее гр. Марковской Д.И. с семьёй из 2-х человек в том, что она действительно эвакуируется с семьёй с прифронтовой местности в глубь страны Советского Союза — Саратовскую обл.

Просьба к советским и партийным организациям оказывать всемерное содействие…

В соседней комнате единственная в городе женщина-милиционер Ольга Осипянц, чей муж погиб запрошлой зимой в Финляндии, пришлёпывала печать райотдела и ставила закорючку росписи на пропуске из прифронтовой зоны. Тут же, пересчитав для порядка пальцем детвору, грудастая сотрудница продбазы выкладывала перед растерянным семейством положенное им на время пути согласно приказу богатство: по кирпичику ржаного хлеба на двоих, пару пачек горохового концентрата, фунтик с двадцатью граммами карамели каждому и — верх роскоши — по четверти круга макухи и по куску чёрного дегтярного мыла. Изредка, при виде лелеемых на руках грудничков, щедро добавляла к комплекту круглую голубенькую коробочку пудры «Прелесть» и полутораметровый отрез бязи на пелёнки.

Нагруженные лыковыми кузовами, сплетёнными ещё прадедами в годы помещичьей кабалы, и новомодными полотняными хозсумками, натянув одну поверх другой несколько одёжек — грех ведь бросать на поживу грабьармии купленное на премию к прошлому Дню Революции пальто с барашковым воротом, — уцепившись свободной рукой за детскую ладошку, шли женщины Кром по кривым улочкам. Как капли росы по листве цветка к стеблю, стекались к дороге на Орёл, объединяемые соседством, приятельством, да и попросту шапочным знакомством. Человеку в одиночку — худо. Вот и стремится он, оторванный от привычного обиталища, держаться за близкое ему или хотя бы за знакомое.

На весь поселок нашлось с полдюжины подвод, в которые было кого запрячь… без слёз и не глянешь! Гнали следом коровёнок, тащили в корзинах домашнюю птицу. Дети несли за пазухой своё мяучаще-лающее счастье… не оставлять же? Бобики покрупнее бежали следом. Табор цыганский, да и только!

Благо день выдался погожий, — утешали детишек бабы.

И только зябнущая и в безветрие беженка откуда-то с юга Марьяна то и дело поглядывала в небо.

— Ну чего ты, а?

— Гляжу, не летят ли… Слышу-то я плохо… с той ещё бомбёжки.

Пожалуй, только она и понимала, какое это счастье, что самолёты они увидели только возле Орла. И это были наши «уточки» и «кукурузники», нестройной стайкой идущие на юго-запад.

Вечером 2 октября секретарь райкома партии Зоя Трофимовна Криницына снова, в десятый, наверное, раз обошла село. Стучалась в каждую калитку, в каждую дверь, прислушивалась: откликнутся ли? Иногда, ещё на подходе, её встречал предупреждающий собачий лай: что бродишь? Что тебе, чужая, надо? Порой в ответ на зов опасливо выглядывала из дырки в заборе довольная и любопытная кошачья морда: что-то, конечно, происходит, и остерегаться надо, но псов, сердитых тёток и шкодливых пацанов хорошо так поубавилось, а мышей осталось в достатке, да и в доме есть чем безнаказанно поживиться… если эта вот не турнёт.

Но Криницыной дела нет до брошенной хозяевами живности. Она ищет людей: кто ещё остался? Чтобы снова и снова убеждать их уйти, объяснять, просить, увещевать, стыдить, совестить… Бывшая заведующая районной библиотекой, меньше года назад приехавшая в Кромы по распределению, может рассказывать о Толстом и Горьком так, как если бы жила рядом с ними долгие годы, и знает, как правильно заполнять библиотечные формуляры, но имеет весьма смутное представление о враге, только по газетам да сводкам Совинформбюро, и совсем никакого — о том, что будет дальше. А в секретарях она и вовсе без году неделя, в книгах не растолковано, как с людьми говорить, чтоб понимали. А совестить и вовсе неловко: Зое Трофимовне, которую многие до сих пор не то что за глаза — в глаза зовут Зосей, двадцать два года… будет через неделю. Из четверти сотни человек, оставшихся в Кромах, больше половины годится ей в родители, а то и в деды, остальные — дети от месяца до двенадцати лет.

— Да куда ж я пойду, Зосенька? У меня ж Егорка один только и остался, а он в пожарных… Вместе тогда и уйдем.

— Васятка у меня, Зой, простудился, ноги помочил… в эдакую-то погоду — и промочил! У-у-у, мало я тебя, оглоед, порола! В речку, небось лазал, да?.. Ты представь, Зой, ему дед мой, ну, свёкор, наплел, что винтовку с той ещё войны с собой нёс да не донёс, в речке утопил, не то в Кроме, не то в Недне, сам не помнит… У-у-у, хрыч старый, совсем из ума выжил!.. Зой, просквозит малого по дороге-то, у него с любой хворобы, ты же знаешь, две враз приключаются. Может, отлежится, завтра-послезавтра и тронемся. Чего тут до Орла-то идти?

— Зоя Трофимовна, а вы скажите товарищу Казакову, чтоб он меня в отряд, а? Ма, да кто маленький? Ты ж сама говорила, отец в двенадцать лет уже в Орле в ученье жил! Зоя Трофимовна, ну вы же партийный секретарь, если вы прикажете, вас точно послушаются!..

Кому и что она, Зося Криницына, может приказать? Катерине Семеновне, которая за три месяца войны на двух сыновей похоронки получила? Таиске, библиотекарше своей… так и раньше, в бытность свою заведующей, не отказывала, когда Васятка хворал, болезненный он у неё. Вовку, конечно, никто никуда не пустит, зато, может, хоть так упёртую его мамашу убедить удастся: как вы ни приглядывайте за пацаном, Раиса Митрофановна, хоть привязывайте его, он себе в голову вбил — точно на шоссе удерёт.

Семья Шиковых — мать, да бабка, да трое детишек — последние, кто ушел из Кром, аж утром четвёртого. До последнего держалась за дом и хозяйство твердолобая тётка Рая, по два раза на дню ходила к ней Зося… смех и грех — подметку с левой туфельки именно на её пороге и оставила. Поначалу даже и не заметила — слушала хозяйкины жалобы и давала сто первое, наверное, обещание ежедневно проведывать дом и проверять целостность замков — просто ноге стало зябко. Да маленькая Танюшка потянула за рукав:

— Теть Зось, а тебя скоро принц найдет, да? Ты потеряла, вот. Как Золушка…

— Во глупая! — насупился Вовка. — Какие при Советской власти принцы? Все принцы — они у этих… ин… им… у буржуев, короче!