Око воды (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 13

Поутру приехал один слуг и рассказал, что по дороге на Лисс подмыло опору моста, и починят её не раньше, чем через три дня, поэтому пока что карета там не проедет. А вот верхами можно. И Лея не против была бы спокойно подождать три дня, но леди Милгид велела переложить вещи дочери во вьючные сумки, взять ещё лошадь и не задерживаться с отъездом. Задерживаться и не стали. Но перед этим, втайне от матери, Лея сходила к тайнику на берегу ручья и забрала кулон.

Наверное, это был плохой поступок. Но Лея посчитала его правильным.

По дороге она выбросит кулон в одну из горных рек, и тогда можно будет спать спокойно и не думать о том, что однажды в их дом придёт ирдионский огонь. Лея завернула кулон в кусок бархата и спрятала в сумочку, притороченную к поясу. Конечно, леди Милгид разозлится на неё за это, но со временем она поймёт, что для всех так лучше. И раз это кулон её отца, раз отец считал, что кулон поможет её защитить, ну вот так он её и защитит лучше всего тем, что будет находиться как можно дальше от дома. А в шкатулке она оставила матери записку, в которой попыталась объяснить свой поступок.

Потом, когда уже отъехали от замка на некоторое расстояние, Лея вдруг начала сомневаться в том, правильно ли она сделала. Но возвращаться было бы очень плохой приметой, а в череде последних дней, когда повсюду были сплошь плохие знаки, она решила судьбу не искушать. Что сделано, то сделано, и когда они будут переезжать Суру, она просто выбросит кулон в воду. Недаром же говорят в Предгорьях: «Забрала, как Сура». Своенравная речка никогда не отдаёт своих трофеев, вот бы и кулон этот сгинул в ней раз и навсегда. А вместе с ним эти сны, Зверь и башня со змеем на вершине.

— Эм-манафаар! — пробормотала Рут на зафаринском, и подъехала ближе к Лее. — Миледи? Чуете? Тепло идёт!

Она потянула воздух носом, махнула в сторону горизонта, и Лея ощутила лёгкий ветерок с востока. На смену лаарскому холоду в Предгорья возвращалось тепло из долин.

— Это же хорошо, — ответила она, глядя на озабоченное лицо зафаринки.

— Может, и хорошо, да только нам тогда сегодня Суру не переехать, если станет туман. А при таком тепле он непременно станет. Так что надо поторопиться, чтобы до вечера успеть на ту сторону. Туман на закате пойдёт. Фаар-ханун!

— Рут, ну хватит что ли! Ты тоже веришь в то, что этот туман забирает людей? — усмехнулась Лея. — Это просто туман. На самом деле это просто вода, которая испарилась. В нём не бродят души умерших.

При всём своём бесстрашии Рут боялась призраков и была до смешного суеверной. Зафаринская клятвенная дева — женщина, избравшая путь мужчины и воина, она никогда не носила женского платья, курила трубку, умела драться не хуже любого пса и мастерски владела шемширом. И даже женщиной-то по законам зафаров она не считалась. Она охраняла Лею, как до этого — леди Милгид и барона, и горе тому, кто попытался бы с ней сразиться. Но вот чёрных кошек, призрачного тумана Суры или пустых вёдер, с которыми переходят дорогу женщины, она боялась по-настоящему.

Коннор, пожилой слуга Леи, только покачал головой. Ему тоже не очень понравилась идея скакать галопом до реки, чтобы пересечь её до последней четверти перед закатом.

— Я там сто раз в туман ездил и ничегошеньки не видел, — пробормотал он, глядя на долину в дымке, разбросанные тут и там стога и голые ветви ясеней вдоль дороги. — Да не так уж и тепло.

— Эм-манфаар! Твои старые кости просто не чуют ничего! И нос! А вот нос у Рут — что у кошки, и говорю я тебе, что тепло идёт, а значит, в эту ночь ляжет туман. Может, ты в тумане ничего и не видел, потому что пьян был? — она поцокала языком. — А пьяным всё одно — море по колено. Или, может, пьяных духи не трогают.

— Ну так и ты выпей, — прищурился с усмешкой старый слуга. — А леди Каталея тоже не боится духов.

— Зафары не пьют от страха, — ответила Рут, поглаживая пояс.

— Ещё скажи, что они ничего не боятся…

— Хватит вам уже! — оборвала Лея обычную перепалку своих слуг. — И в самом деле, Рут, это просто туман! Если хочешь, поедем быстро, а успеем или нет — ну, как получится. Может, и успеем.

Не успели.

Чем ниже спускались они в долину, тем теплее становилось. Небо из ярко-синего стало блекло-голубым, и Рут снова забормотала что-то на родном языке. И действительно, она оказалась права: когда подъехали к мосту через Суру, всё уже затянуло густой пеленой. Туман выполз из ущелья длинным белёсым языком и потянулся вниз в долину, растекаясь молоком по прибрежным ивам и стогам сена, и глядя на то, как тают очертания противоположного берега, Рут снова выругалась на зафаринском.

— Фаар-ханун! Так я и думала, что придётся тут заночевать!

Лея взглянула на постоялый двор, который стоял у дороги. Несколько телег, карета, у коновязи с дюжину лошадей. Из приоткрытого окна доносились пьяные мужские голоса.

— Вряд ли тут будет место, — она посмотрела на небо, — Рут, ещё светло, и туман не такой уж и густой, поехали! А если так уж боишься, то первым поедет Коннор, потом ты, а я позади.

— Миледи, я сейчас схожу и всё разузнаю, куда торопиться? Найдём вам место, а я могу и на сеновале поспать, да и Коннор тоже…

— А как же мои старые кости?

Зафаринка стрельнула в него угольно-чёрным взглядом и снова принялась уговаривать свою хозяйку, но та оказалась непреклонна.

Лея смотрела на густую белую шапку, висевшую над мостом, и думала, что туман это даже лучше: никто не увидит, что она выбросила кулон. Всю дорогу она молилась, чтобы им не встретился никто из рыцарей, и уж точно она не собиралась ночевать на постоялом дворе, пока не избавится от этой опасной вещи. Единственное, что её смущало — это недавний сон. Там тоже были мост и туман. И успокаивало только то, что в том сне мост был айяаррский, каменный, в три арки, а здесь всего в одну и сделан каменщиками из Броха.

Рут долго бормотала какие-то свои зафаринские молитвы, на что Коннор покачал головой и вручил ей поводья лошади с поклажей со словами:

— А это чтобы руки были заняты и не тряслись от страха.

На что зафаринка фыркнула, положила другую руку на рукоять шемшира, и выпрямив спину, с застывшим лицом направила свою лошадь к мосту. Лея ехала последней, и когда оказалась в тумане, то чуть попридержала лошадь, чтобы отстать от своих спутников.

Наверное, она остановилась в самой середине моста. Приблизилась к перилам, расстегнула сумочку на поясе и достала кулон. Напоследок ей захотелось взглянуть на эту красивую вещь. Всю дорогу она боролась с желанием забрать кулон с собой в Рокну, изучить и понять, что за камень внутри этого серебряного веретена. Но страх был сильнее, и она развернула бархат.

Камень в кулоне ожил, засиял нежно-голубым светом, и на нём тонкой чертой явственно проступил вертикальный зрачок. Сразу же стало тихо, так тихо, словно вокруг был и не туман вовсе, а белый гусиный пух, который совсем не пропускает звуки. Лея протянула руку вперед — кончики пальцев исчезли в густом молоке. И она поняла, что совершенно не слышит шума реки. В этом месте Сура обычно ревела и рвалась между утесов в долину, как обезумевший зверь, и ее пенные языки временами подлетали до самых перил. Но сейчас было тихо, слишком тихо, как будто кто-то усмирил грозного зверя и остановил течение.

Лошадь под ней вдруг начала дрожать, прядать ушами и дергать удила, и в какое-то мгновенье показалось, что она сейчас сбросит свою всадницу и ринется куда-то в мутную глубину. Лея огляделась, туман сгущался быстро и моста под ногами уже не было видно, нельзя было понять, куда ехать, даже голова лошади стала не видна в этой мгле.

— Не бойся, все хорошо, Лаванда, — она чуть отпустила удила и погладила лошадь по шее, — не бойся, всё хорошо…

Она шептала эти слова, зная, что её голос успокоит животное, которое готово было броситься наугад, не разбирая дороги, а может быть, так она успокаивала сама себя, потому что ей вдруг стало по-настоящему страшно. Вспомнился сон и слова Рут об умерших и призраках, что бродят в этом тумане и сбрасывают в реку тех, кто стоит на мосту…