Мое преступление (сборник) - Честертон Гилберт Кий. Страница 15

Он положил «свидетеля» на стол и принялся отдирать и разматывать тряпку, которой была обмотана его рукоять.

– Вы наверняка согласитесь со мной, что это довольно странная повязка, – сказал он. – И что самое странное – это действительно повязка. Эта белая штуковина – нечто вроде корпии, нарезанной лентами, ее используют в больницах, и у большинства врачей она есть; у меня записано свидетельство рыбака Джейка, в доме которого доктор Браун какое-то время жил, о том, что у него имелась эта полезная вещь. И наконец, – добавил он, расправив на столе уголок ткани, – не кажется ли вам странным, что на ней стоят инициалы Т.Б.Б.?

Американец смотрел на грубо нарисованные чернилами на ткани инициалы, но почти не видел их. Перед его глазами всплыло давнишнее воспоминание: черная фигура в черных перчатках на фоне кроваво-красного заката. Эта картина, увиденная им, когда он вышел из леса, отчего-то преследовала его в снах.

– Я, конечно, понимаю, что вы имеете в виду, – сказал он, – и мне очень больно это слышать, ведь я знал этого человека и уважал его. Однако и то, что вы рассказали, не объясняет всего. Пусть он убийца, но волшебник ли он? Почему за ночь из колодца испарилась вся вода, а кости мертвеца оказались сухими, как пыль? Подобные манипуляции тоже проводят в больницах?

– Что случилось с водой, мы выяснили, – ответил детектив. – Сам я не сообразил, я ведь коренной горожанин, но мы поболтали с Джейком и еще одним рыбаком о старых добрых временах, когда они промышляли контрабандой, и я все понял. Но, признаюсь, высохшие останки до сих пор приводят нас в замешательство. Точно так же…

Вдруг их разговор резко оборвался: на стол легла тень, и они увидели Эйша. Тот стоял под размалеванной вывеской, облаченный в черное, и у него было то самое лицо судьи, приговаривающего преступника к повешению, о котором говорил Трегерн, только теперь это лицо освещало солнце. У него за спиной замерли двое дюжих молодцов в штатском; Пейнтер сразу понял, кто это.

– Мы должны отправляться сейчас же, – сказал Эйш. – Доктор Бартон Браун собирается покинуть деревню.

Долговязый детектив вскочил, и Пейнтер инстинктивно сделал то же самое.

– Он отправился к Трегернам, вероятно, попрощаться, – торопливо продолжал Эйш. – Простите, но если понадобится, мы должны арестовать его прямо у них в саду. Полагаю, леди не станет нам мешать. А вы, – обратился он к мнимому пейзажисту, – немедля отправляйтесь туда, поставьте этот ваш мольберт недалеко от стола и будьте наготове. Мы тихонько пойдем за вами и притаимся за деревом. Нужно соблюдать осторожность: он наверняка понял, что мы его подозреваем, иначе не собирался бы сбежать.

– Не нравится мне все это, – сказал Пейнтер, когда они поднимались на холм следом за умчавшимся вперед детективом.

– Думаете, мне нравится? – спросил Эйш. И в самом деле, он казался настолько осунувшимся и враз постаревшим, что его рыжие волосы выглядели ненастоящими, будто на нем был парик. – Я знал его дольше, чем вы, хотя, наверное, и подозревал тоже дольше.

Когда они добрались до сада, детектив уже установил там свой мольберт, хотя сильный ветер, дувший с моря, норовил с грохотом свалить это приспособление и немилосердно трепал его светлую (и фальшивую) бороду. Мелкие кучерявые облачка неслись по небу в сторону моря, пролетая над живописными пейзажами, которые одним прекрасным утром Пейнтеру довелось обозревать, но мнимый пейзажист вряд ли обращал на них внимание. Трегерн маячил в дверном проеме дома, который теперь принадлежал ему; он не подходил ближе, потому что ненавидел «долг радушного хозяина» больше всего на свете. Остальные устроились неподалеку, за деревом, и еще дальше, чем замер этот замаскированный отряд, между деревьями можно было разглядеть черную фигуру доктора. Он шел стремительно, почти мчался, как тогда, когда нес дровосеку дурные вести. Сегодня он улыбался, короткие темные усики топорщились над верхней губой, на контрасте придавая лицу более бледный вид, чем на самом деле. Увидев художника, доктор остановился, чтобы его рассмотреть.

Художник очень естественным движением отвернулся от мольберта и уже в следующую секунду ухватил доктора за воротник.

– Вы арестованы… – начал он, но доктор с потрясающей скоростью вырвался, подскочил к мнимому пейзажисту, вцепился в его фальшивую бороду, а когда та оторвалась, отбросил ее прочь, и она взлетела в воздух, словно потерявшийся клочок облака.

Затем доктор одним ударом опрокинул вверх тормашками мольберт и метнулся в сторону берега, будто заяц. Несмотря на то, что ситуация была экстраординарной, Пейнтеру показалось, что такая реакция весьма необычна для доктора, несвойственна ему. Но времени раздумывать не было, и он вместе с остальными ринулся в погоню, и даже Трегерн, загоревшись, помчался за ними следом.

Беглец столкнулся с полисменом, бросившимся ему наперерез, и отшвырнул его с такой силой, что тот покатился по склону; он боролся за свою свободу с неистовством дикой обезьяны. Одним прыжком он преодолел парапет, на котором когда-то стояла Барбара, разглядывая своего будущего возлюбленного, и слетел по той самой тропинке, по которой когда-то карабкался вверх поэт. За ним быстрее ветра мчались все остальные: сначала по саду, затем – вниз по тропе, и наконец вдоль берега, мимо рыбацкой хижины и диковинных отрогов и пещер, которыми так восхищался американец, когда только приехал сюда. Беглец, вопреки ожиданиям, не свернул в хижину, где довольно долго обитал, а метнулся к причалу, как будто хотел завладеть лодкой или броситься вплавь. И лишь добежав до самого края волнореза, он обернулся, и все увидели, что он бледен, но все еще улыбается.

– Ну наконец-то, – переводя дух, сказал Трегерн. – Этот человек сумасшедший.

Однако же доктор заговорил, и естественность его голоса поразила присутствующих куда больше, чем если бы он закричал.

– Джентльмены, – произнес он, – я не буду затягивать исполнение ваших неприятных обязанностей, спрашивая, что вам от меня нужно. Я лишь попрошу вас о небольшой услуге, которая никоим образом не помешает вам эти обязанности исполнить. Наверное, я чересчур поспешно спустился сюда, но дело в том, что я боялся опоздать на важную встречу. – Он невозмутимо посмотрел на часы. – Однако теперь я вижу, что до назначенного времени осталось еще около пятнадцати минут. Не будете ли вы так любезны дождаться его вместе со мной, прямо здесь? А потом я буду полностью к вашим услугам.

Воцарилась тишина, а затем Пейнтер сказал:

– Я со своей стороны считаю, что лучше уступить.

– Эйш, – продолжал доктор, и в его голосе теперь появились серьезные нотки, – во имя нашей старой дружбы, сделайте мне это последнее одолжение. Оно ничего не изменит: у меня нет ни оружия, ни способа сбежать отсюда. Можете обыскать меня, если хотите. Я знаю, вы считаете, что поступаете правильно, и еще я знаю, что вы будете делать свое дело исключительно справедливо. В конце концов, вы же позвали на помощь друзей, например, вот этого господина с бородой или с остатками бороды. Почему мне нельзя тоже позвать на помощь друга? Через несколько минут здесь будет человек, на которого я полагаюсь, он большой авторитет во всем этом. Почему бы вам не подождать немного и не выслушать его точку зрения о происходящем, пусть даже исключительно из любопытства?

– Это все похоже на безумный бред, – сказал Эйш, – но если есть шанс получить хоть какое-то объяснение происходящему, пусть и безумное, я не против подождать четверть часа. Интересно, кто этот друг? Полагаю, какой-нибудь детектив-любитель.

– Благодарю вас, – чопорно произнес доктор. – Думаю, потолковав с ним немного, вы ему поверите. А теперь, – добавил он, возвращаясь к своему обычному дружелюбному тону, – давайте поговорим об убийстве.

И начал рассказывать бесстрастным тоном стороннего наблюдателя:

– Это дело, подозреваю, войдет в историю как уникальное. Собраны весьма недвусмысленные и убедительные доказательства против Томаса Бартона Брауна, сиречь меня. Однако у этих доказательств имеется особенность, которую вы, возможно, не заметили. Все они в конечном счете исходят из одного источника, довольно необычного. Так, дровосек утверждает, что его топор у меня, но что побудило его так считать? Он говорит, что я сказал ему об этом, причем повторял неоднократно. Опять же, мистер Пейнтер вытащил топор из колодца, но как? Полагаю, он засвидетельствует, что именно я принес ему инструмент, благодаря которому он смог выудить топор, инструмент, который он не смог бы достать иным способом. Забавно, не правда ли? Далее: топор был завернут в корпию, принадлежавшую мне, как сообщил рыбак. Но кто показал корпию рыбаку? Я. Кто крупно написал на ней мои инициалы? Я. Наконец, кто обмотал ее вокруг рукояти? Я. Это все довольно странно: кто-нибудь пытался дать этому объяснения?