Последний довод главковерха (СИ) - Перестукин Виктор Леонидович. Страница 11

Занятно, что сам я с самого начала проигнорировал женскую составляющую нашей подруги по несчастью. И не только потому, что ранение не способствовало этому интересу, просто с первых минут появления Зинаида Андреевна изображала из себя аристократку, для которой мы грязь под ногами. Конечно, это было вызвано стрессом от столь крутого и страшного разворота судьбы, позже, когда острота проблем снизилась, и все начало более менее утрясаться, ее поведение стало более адекватным, но первое впечатление наложило отпечаток на мое отношение к ней. Да и потом, ведь дерьмо в ее характере никуда не делось, оно только скрылось с поверхности и ушло внутрь, готовое выплеснуться вновь в нужный момент.

Хотя здесь не об этом, характер отдельно, внешность отдельно, просто тот негатив, который от нее пер поначалу, заглушил восприятие внешности. И вот теперь лейтенант, проявил к ней интерес, и я следом тоже опомнился, и обратил на нее внимание, типа, что он в ней нашел? А тут и находить ничего не надо было, все снаружи, все, что должно быть у женщины, у нее есть, а того, чего быть не должно, нет. О, а вот сейчас, благодаря усилиям Кузяева, грудь у нее точно снаружи, слегка отвисает, но не как шерстяные носки, а аккуратно и в меру, как раз, как мне нравится. Очень приятная грудь, и на вид, и судя по тому, как она ведет себя под пальцами лейтенанта, на ощупь тоже, все туго и упруго, как и полагается.

— Чавось это ты заерзал? — Ехидно поинтересовался внимательный Назар.

— Да как-то под животом неловко.

Да уж, очень неловко лежать все время на животе, особенно когда под животом никого нет, а рядом такое порно крутят.

— Эт ты спасибо скажи Глафире, что она не дала Зине твой агрегат к ноге бинтами прикрутить, сейчас бы ты не так корчился! — Точно, был такой эпизод во время вчерашней перевязки, а Назар продолжал уничтожать мое мужское достоинство. — Хотя там и прикручивать-то особенно было нечего, маловат он у тебя, особливо для такой здоровой туши, даже когда в ловких ручках ожил и пораспух, все равно маловат!

Я поискал глазами, чем бы швырнуть в шутника, и не найдя ничего подходящего с досадой отвернулся, а дожидающиеся обеда и лежащие вокруг телеги бойцы негромко, но дружно загоготали. Зинаида Андреевна в недалеких зарослях тревожно закрутила головой, пытаясь понять, не связан ли смех с интересным положением, в которое ее поставил Кузяев, однако лейтенант не позволил ей долго беспокоиться и снова заставил пригнуться и прогнуться, оперевшись руками на сухую корягу, торчащую из болотины. Сам шустрый летчик ловко пристроился сзади, и груди Зинаиды Андреевны, радуясь свободе, мерно качнулись в такт толчкам авиатора, раз, и другой, и третий. Тут вошедший в сексуальный раж бравый лейтенант впендюрил сильнее прежнего, и зря, коряга не выдержав лихого натиска подломилась, и наслаждавшаяся процессом Зинаида Андреевна с размаху, не успев даже руки подставить, плюхнулась очаровательным лицом и роскошной обнаженной грудью в грязную лужу!

— А-ха-ха-ха-ха! — Лес и степь на три километра вокруг содрогнулись от моего адского хохота.

Зинаида Андреевна быстро вывернулась из-под упавшего на нее Кузяева, и, поднимаясь на колени, а потом на ноги, оперлась на него, безжалостно втаптывая в грязь, при этом успев дать лейтенанту несколько увесистых пощечин. И это было приятно!

— Чавось ты эт взоржал, как конь перед кобылой? — Почему-то недовольно поинтересовался Назар. Как надо мной потешаться, так пожалуйста, а тут ему не нравится, вдруг я смеюсь над его важной особой. — Вспомнил чаво, людям расскажи.

В этот раз Зинаида Андреевна, судя по тому, как она сразу запахнула на груди грязную блузку, и поднимала спущенные трусики, не задирая юбки, не сомневалась, что дьявольский смех был связан с ее артистичным падением, и более того, поняла, кто именно смеется.

— Да, вспомнил анекдот один, и как-то живо представилось. — Все еще подрагивая от смеха и боли, им вызванной, ответил я.

— Так расскажи, не томи обчество!

Красноармейцы и вправду смотрели на меня с нетерпеливым любопытством.

— Слушайте, если хотите. Как-то раз, бегут Петька и Чапаев от белых…

— Чапаев?! От белых?!

Вот, зараза, политически неграмотно получилось, Чапаев у них еще не герой анекдотов, герой Гражданской войны, за такой юмор могут и самостоятельно морду набить, не привлекая компетентные органы.

— Нет, конечно, это были Вицин… нет, сейчас скажу, это были… ковбои, да.

— А кто такие ковбои? — Вопрос из зала.

— Ковбои? Это пастухи, американские. Угнетаемые мировым империализмом. — На всякий случай добавил я, и, наверное, зря, угнетаемые должны выглядеть положительно. Вообще, лучше бы мне заткнуться, и не разевать рот не по делу.

— Так что там пастухи?

— Бегут они по лесу от белых, э-э-э… от индейцев, то есть, они с ними воевали. Из последних сил бегут, а вечер уже, темнеет, они на полянке решили спрятаться, зарылись в мох, в опавшие листья. Прибегают индейцы, видят, нет никого, заночевали на полянке, утром ушли. Тут Петька…, ну, в смысле ковбой… его Биллом звали, вылезает и жалуется: — «На моей жопе всю ночь костер жгли!». А второй вылезает, Джон, и отвечает: — «Нашел, от чего стонать, на моей, вообще в ножички играли!»

— Почему Вы отозвали боевое охранение, товарищ командир? — Подошел ко мне после обеда начальник штаба. Молодец, майор, вникает в дела полка, пытается помочь, где видит непорядок. Но на этот вопрос я отвечать не буду, меня интересует другое.

— Хорошо, что Вы подошли, товарищ Дергачев, я как раз хотел обсудить с Вами одну проблему.

— Слушаю Вас.

— Но сначала подготовьте мне другую повозку, пусть эта останется санитарной, а новая будет штабной. — Мне не хотелось умничать перед посторонними, особенно перед Назаром, который и так поглядывал на меня с нескрываемой насмешкой, нашелся, мол, полководец. Вопрос решился за минуту, после чего мы уже только вдвоем продолжили решать стратегические вопросы.

— При движении на восток, мы, как Вы видите, уперлись в труднопроходимый лес. Обойти его мы можем с юга, но для этого придется пересечь оживленное шоссе.

— Если Вас действительно интересует мое мнение, то нам следует не ввязываться в безнадежный бой на шоссе, а идти именно через лес. Конечно, повозки придется бросить, но на них не так много нужного нам груза, запасы муки, на мой взгляд, совершенно избыточны. Жалко будет оставить, пушку, но что делать? Станковые пулеметы можно в разобранном виде перевезти на верховых лошадях. А раненых у нас немного, мы вполне сможем вынести их на руках.

Я дал выговориться майору, просто чтобы не затыкать его, и изобразить настоящее обсуждение. Сам для себя я уже решил, куда нам идти, и с майором мне хотелось обговорить не цель, а конкретные методы ее достижения.

— Хорошо, майор, мысли правильные, возможно, мы так и поступим, но давайте рассмотрим и вариант перехода шоссе. Конечно, просто так, в наглую нам проскочить не удастся, но если повредить мост на походе к лесу… У Вас есть карта?

— Нет, то есть на моей карте только пограничные районы, и мы уже вышли за ее пределы.

— Ясно, а листок бумаги у начальника штаба найдется?

— Найдется.

— Рисуйте план, и сразу вникайте. Вот лес, это в него дорога, — водил я ногтем по чистому листу, а Дергачев за моим ногтем карандашом. Здесь мостик через овраг, о котором я говорю, небольшой, деревянный, но объехать его немцам будет проблематично.

— Вы служили в этих местах, или родом отсюда?

— Не то и не другое, но местность мне хорошо знакома, не сомневайтесь. Итак, мостик, если он навернется, у немцев образуется затор, а у нас хороший шанс без проблем проскочить на ту сторону, пушка у нас и шестнадцать осколочных снарядов к ней, так почему бы не попробовать?

— Из сорокапятки не особо повредишь мост, разве что настил поцарапаешь.

— Правильно, но если мы зацепим машину, особенно бензовоз, а они тут так и шныряют, то это уже совсем другое дело. Какая дальность стрельбы у сорокапятки?