Последний довод главковерха (СИ) - Перестукин Виктор Леонидович. Страница 2

— Как думаешь, не оставят нас здесь доходить? — В тему влезает Назар.

— Думаю, как раз оставят. Тут армии и фронты пропадают, а чего уж говорить о двух раненых. Да о нас и не вспомнит никто.

— Ты о чем это? Каки-таки армии да фронты, где пропадают?

Да, про армии и фронты я рановато заикнулся, в первый день войны «надежды юношей» еще не оставили.

— Вот в Польше и Франции, например.

— Да ты сравнил же хрен с пальцем! Где та Франция, и где Советский Союз? Пилсудский и Чемберлен, или товарищ Сталин! Тьфу! — Смачно плюнул за борт Назар.

Назар разошелся, убеждая меня, что Сталин голова, и что палец ему в рот класть не следует, а я, не вступая с ним в дебаты, тем более, что в целом и сам был с ним согласен, вновь углубился в размышления о своем незавидном положении. Если нас здесь забудут и бросят, то через несколько часов или дней мы окажемся в немецком тылу, а фашисты с неходячими пленными не церемонятся. Аборигены тут поголовно бандеровцы, и встреча с ними опять же не сулит ничего хорошего. Даже в самом лучшем случае, если водитель вернется с подмогой, и нас эвакуируют в тыловой госпиталь, отлежусь я там месяц, ну, два, а потом снова на фронт, с винтовкой на танки в атаку «ура»? Нет, как ни крути, надо уносить отсюда ноги. Точнее, не ноги, ноги пусть здесь остаются, как и все остальное. Сознание надо отсюда уносить, и поскорее.

Так, начинаю. Расслабляюсь. Тяжелею. Теплею. Считаю… Не получается. Пробую по новой… Снова облом. Еще раз… Нет, ни в какую. Что за хрень? Подумав, соображаю, что проблема, скорее всего, в положении «на животе». Обычно аутогенном я занимался лежа на спине, либо сидя в кресле, откинувшись. Рефлекс, привычка в психологических практиках большое дело, даже решающее. Ладно, не надо отчаиваться, все исправимо. Время есть, помучаюсь, и все получится.

А чего это Назар наш носом крутит?

— Лапушкин, ничего не чувствуешь?

— Нет. — Занятно, в кого бы ни влетел, органы чувств приводятся к состоянию прежней материальной оболочки, вот и сейчас, и нюха нет, и правый глаз видит значительно хуже левого.

— Паленым пахнет! — Назар принюхивается и все больше нервничает. — У этого шоферюги чегой-то загорело. Как бы нам здесь не поджариться, навроде карасей у поварихи!

Да, мало у нас проблем было, так вот еще получите! У Назара хоть ноги и переломаны, зато обе руки целы, а у меня действует только левая. Ему перевалиться через низкий борт пара пустяков, даже если плюхнется неловко, потом на локтях отползет. А у меня при первом же резком движении сознание отключится. С растущей тревогой слежу за Назаром.

— Как? Разгорается? Дыма вроде нет…

— А ты сам не чуешь? Принюхайся!

— Нет, ничего не чувствую. У меня нюха нет совсем. И ты ведро не трогай, чего ты заливать собрался?

Назар убрал руку от ведра, еще подергал носом и постепенно успокоился. Фу ты, черт, паникер долбанный, я уж думал…

Назар посмотрел на меня с любопытством.

— А ты что, точно ничего не чуешь? То-то я смотрю, спокойно лежишь.

— В каком смысле спокойно?

— Да не ворчишь на меня. — Назар расхохотался. — А я тут терпел, терпел, да и сходил под себя! А тебе вроде все равно. Сам-то как, не припират?

Я, завернув шею, насколько получалось, посмотрел на расползающееся из-под одеяльца Назара мокрое пятно. Прислушался к своим ощущениям. Пока, вроде, терпимо, но потом… Да, уж, ситуация, а куда деваться?

Остаток дня, и ночь, и следующий день, и еще одна ночь никаких изменений в наше безрадостное положение не принесли. Хлеб мы умяли в первый же день, вода тоже быстро закончилась, хотя Назар поначалу почти не прикладывался к ведру, жалуясь на невозможный запах бензина, но потом пил даже больше меня. В небе пролетали самолеты, чаще немецкие, разных размеров, большими группами, реже наши, тупорылые истребители, поштучно и тройками. Шум на недалеком шоссе то затихал, то нарастал, канонада вокруг тоже меняла громкость и направление, но, к моему удивлению, полностью не стихала, и не удалялась. Назар, то матерился, то молчал, а раз вздумал покричать, в надежде, что кто-нибудь его услышит. Я тут же попросил его заткнуться, неизвестно еще, кто услышит его вопли о помощи, и чем эта помощь обернется. Сам я снова и снова пытался оторвать сознание от тела, получалось, однако не особенно.

Вечером третьего дня я, пользуясь дремотным полусонным состоянием, опять попробовал уйти в астрал. И начало сразу обнадежило. Сознание легко воспарило над землей, резко рванув к облакам, кружась и кувыркаясь, так что я с трудом взял его под контроль, выровнял и притормозил безудержный полет, переведя в плавное парение. И при всем этом чувствовал неправильность и незавершенность происходящего. Да, я ушел, но… остался. Какой-то частью сознания висел в пространстве, и мог двигаться, замедляясь и ускоряясь. Видел мир, землю под собой и облака выше, поднимался в густой серый туман этих облаков и опускался к самой поверхности земли, разглядывая в упор травинки, покрытые пылью и вечерней росой, и букашек на них. Но при этом другая часть меня плотно застряла в теле красноармейца Авангарда Лапушкина, нипочем не желая покидать его. Я колебался, боясь уйти совсем. Если я рвану отсюда, что может произойти? Раздвоение личности и сумасшествие? Не надо мне этого. Так что, возвращаться, или… Я снова поднялся к облакам, и понесся, все дальше и дальше удаляясь от полуторки, как вдруг остановился, не в силах продвинуться дальше. И снова я попытался разобраться в своем странном состоянии. Получалось… Да хрен его знает, что получалось. Кажется, это не сознание ушло куда-то, а я просто вижу все со стороны, оставаясь в самом себе, ну, то есть в Лапушкине. Вот сейчас совершенно точно вишу над покатым холмом, заросшим поблекшей под июньским солнцем травой. Вижу дальше другой холм, но продвинутся к нему, зависнуть над ним не могу. Смотреть отсюда — пожалуйста. Зато могу двинуть сознание, или свой «верхний взгляд» назад, ближе к замершей в кустах полуторке. И в стороны тоже могу, как по окружности. И каков же радиус этой окружности? Прилично получается, километров пятнадцать, а то и все двадцать.

И что теперь, возвращение блудного фантома? Раз уж убежать не получилось. Все же прогресс сегодня, может, завтра с утреца попробую, выйдет удачней. А пока скольжу назад, к родному грузовичку, так, раз такое дело, глянем заодно на ближайший окружающий ландшафт. Ага, никаких беженцев и отступающих на шоссе нет, а есть как раз наступающие, то есть немцы. Но не густо, дорога не из стратегических, плетется на восток пешая колонна, численностью… да человек двести, пожалуй, не больше. Грузовики обгоняют, семь штук ровным счетом, ерунда. Так, а в стороне от дороги большое такое село, дольше хутора и деревеньки, довольно густо. Холмы, то покрытые лесами, где густыми, где прозрачными, а то и вовсе голые, овраги между ними разной длины, глубины и зарощенности. В смысле, заросли они кустарником и деревьями в разной степени. Недалеко от кустов, где прячется наша полуторка, в нескольких местах машут косами мужики и бабы, ребятня крутится между ними, шавки носятся. Где то уже скошено, трава подсохла и дожидается гребцов, то есть крестьян с граблями. Но они придут завтра днем, к вечеру трава набрала от росы вторичную влагу. Натюрморты идиллические и пасторальные, я бы и сам сейчас… И не скажешь, что рядом идут колонны профессиональных убийц, и прячутся, спасаясь от них в редколесье беженцы с уже разоренных ими краев.

Возвращаюсь в себя полностью. Интересно, получится ли у меня снова взглянуть на мир со стороны? Раз! Есть! И ведь даже не расслаблялся совсем. Интересно, а если еще раз? Да! Отлично! А ведь это можно как то практически использовать, это что же получается, я теперь идеальный разведчик! Лежу себе дома на печи, как Емеля, и все обо всем знаю. Занятно! Надо посмотреть на немцев, бредущих по шоссе? Пожалуйста, сколько угодно рассматривай их усталые по вечернему времени разбойничьи рыла. Идут себе, болтают о чем то, гогочут, некоторые в шутку толкают друг друга, командиришко орет на разошедшихся… Тут у меня, кстати, недоработка, не слышу ничего, звуки зрением не воспринимаются. Но с некоторыми звуками проще, научиться бы читать по губам, и речь будет доступна. Это если по-немецки знать. Н-да, сплошные проблемы, но ерунда, через зрение человек получает от семидесяти до девяноста процентов информации, и эту информацию я могу получать безопасно для себя и незаметно для противника. Нужен номер машины, пылящей в оперативном немецком тылу? Пожалуйста, дабелъю эйч восемь два три девять три. Что везет? Блин, груз брезентом укутан, ладно, снова прокол. Зато могу время на часах водителя посмотреть, десять тридцать семь. И в штаб заглянуть, на карту, разложенную на столе посмотреть, разговоры штабников… Нет, разговоры опять же нет. Да и карты никакие не нужны, я и на местности могу все зафиксировать, где, чего и сколько. И все это на двадцать километров во все стороны света.