В преддверии Нулевой Мировой войны (СИ) - Белоус Олег Геннадиевич. Страница 44

Восставшие полки собрались на площади перед слободской церковью. Созвали общий круг, по примеру казачьего, выбрали начальных людей. На телегу влез избранный пятисотенным Проскуряков Овсей. В полках уже знали, живы цари: и Петр и Иван. Огляделся. Надо решать что делать дальше. Вокруг море алых и зеленых стрелецких кафтанов. Над толпой колышутся острия длинных пик, разбрасывая по сторонам солнечные зайчики. Крики, шум. Ратовища бердышей, мушкеты уперты в землю, хищно сверкают острой сталью. Жарко и душно. Стрельцы смотрят, задрав бороды, ждут. Овсей поднял над головой чекан [28], закричал, надсаживая горло.

- Тихо православные, говорить буду! — постепенно толпа успокоилась, замолчала, кто не понял сам, помогли соседи добрыми подзатыльниками. Тишина, лишь зловеще каркают кружащие над площадью испуганные вороны.

— Теперь или мы скинем Петра и позовем на царство добрую царевну Софью, или он нас по висельницам развесит! Ужо припомнят нам побитых насмерть полковников и начальных людей! Не помилует ни жен, ни детей малых! Не поторопимся — погибло наше дело. Не по праву сел на царство Петр! На то у нас грамота от царевны есть! Старший в царской семье Иван, ему и править вместе с матушкой Софьей! Нужно идти на Преображенский дворец. Там он сидит. Чай не впервой нам биться за правду. Царя Федора Годунова в прошедшие времена скинули с царства! Переможем, будет нам и жалованье доброе, и корм, и старинные вольности. Столб памятный снова на Красной площади поставим. А мастерградской с немецкой слободам быть пусту, дома разделим, продуваним, царевна не против будет!

Разинув рты слушали стрельцы. Страшное и смутное говорил Овсей, отчего становилось жутко. Однако понимали, что пути назад теперь нет. Толпа качнулась словно море, стрельцы закричали, перебивая друг друга:

— Побьем воровского царя! Зачем нам кукуйский да мастерградский пьянчужка?

— Сбежит Петр обратно в Троице-Сергиев монастырь! Надо всю Москву подымать! Остальные полки стрелецкие!

— Один раз уже не подняли. Дело неверное, надо Петра гнать вначале!

Преданные Овсею стрельцы, кучковавшиеся вокруг воза, застучали саблями и древками бердышей.

— Робята, кто не с нами тот нарышкинский подсыл! Бить тех смертным боем до смерти!

Густые толпы стрельцов направились на выход из города. Впереди музыканты, ритмичная дробь больших барабанов разносилась среди притихших московских дворов и усадьб, предупреждала, идут стрелецкие полки, берегись! Вьются на ветру шелковые знамена, дарованные царем Алексеем Михайловичем. Наряд, все четыре пушки, взяли с собой. В самом конце длинная колонна телег обоза.

Позади остались бесчисленные, сверкающие на солнце золотом куполов столичные храмы, скрылись верхушки крепостных башен Москвы. Шли весело, с шутками, прибаутками, горланили песни. А вокруг цветущие разнотравьем мирные подмосковные луга, небольшие рощицы. По правую руку проплыли ветряные мельницы и тонкая игла немецкой кирки, что возведена в Кукуйской слободе. Подождите ужо нехристи! Ваше очередь наступит потом, когда прогоним Петра с царства! Едва стрельцы спустились к переправе через вытекавшую из дремучих лесов Лосинова острова тихую Яузу, грохот барабанов внезапно прекратился. Стало тихо, лишь слышно как набегает на крутой берег речная волна да кричат неугомонные птицы.

На зеленом склоне, спускающемся к реке, всего в сотне саженей [29] от крутого, обращенного к Москве берега стоит идеально ровный квадрат вагенбурга [30] или по-русски Гуляй — города. Полковые знамена любимого Петром преображенского полка горделиво реют над ним. Тяжелые боевые повозки, напоминающие знаменитые гуситские [31], соединены между собой железными цепями, на высоких бортах, усиливая защиту, ослепительно сияют на солнце стальные щиты мастерградской работы. Без орудий не разобьешь! Хищно сверкают штыки из узких щелей между бортами боевых повозок. У десятка стальных орудий, расставленных в узких промежутках между возами, застыли закованные в латы пушкари. На каждую пушку стрельцов у гвардейцев найдется несколько. Фитили в руках уже дымятся. По совету попаданцев гвардейцев укомплектовали артиллерией по нормам наполеоновской армии. Воевать по-новому. Подавлять противника не натиском пехоты, а огневым валом. Для этого орудия укомплектовали ядрами, бомбами, картечью и порохом впятеро против прежних норм. Глубокий ров, предусмотрительно вырытый перед линией вагенбурга, грозит смертельной ловушкой для наступающей пехоты. Серьезное препятствие. С налету не возьмешь! Дорога закрыта, ни обойти ни объехать. Не дай бог стрельнут картечью по плотным порядкам стрельцов. Мятежники попятились, испуганно зашумели. Начальные люди, опомнившись, пронзительно закричали: «Отходи! Выкатывай пушки!»

Из промежутка в линии Гуляй-города неторопливо выехал всадник на снежно-белом коне. За ним шестеро драгунами сопровождения. Латы и шлем с пером сверкают доброй сталью. Вьется на свежем ветру за спиной плащ цвета пролитой крови. Всадника узнали, сам генерал Гордон! Не доезжая нескольких шагах до берега он остановился, загарцевал на горячащемся коне. Поднял, привлекая внимание стрельцов руку в черной кожаной перчатке. Бунтовщики остановились, ждут, что скажет.

— Стрельцы! — В наступившей тишине басовитый голос генерала с легким шотландским акцентом далеко разносится над рекой, — Со мной преображенский полк, нас меньше, но мы стоим на добрых позициях и вам не пройти. Вы разумные люди, примите государеву волю! Выдайте воров, кто подбил вас на бунт и возвращайтесь в Москву!

Овсей, потрясая судорожно зажатым в руке чеканом, рванулся из толпы вперед, глаза горят ненавистью:

— Врешь собака! Нет у нас воров! А Петьке супротив старшего царя Ивана править невместно!

Стрельцы воодушевились, одобрительно загудели, затрясли бердышами и саблями. Гордон молчит, сидит не шевелясь, слушает. Поднял руку, прерывая распалившихся бунтовщиков:

— За речку вас не пустим. Выдайте заводчиков и бросьте бунтовать, царь вас помилует.

Стрельцы разгорелись не на шутку, закричали матерно. Бросились назад, строиться по сотням и выкатывать орудия. Генерал пожал плечами, жаль, храбрые но глупые. Мощь организованного, обученного и вооруженного мастерградцами полка он представлял слишком хорошо, чтобы оставить стрельцам хоть один шанс на победу. Покачав головой, ускакал под защиту вагенбурга.

Тревожно забили полковые барабаны. «Барабанщики — вперед! Знамена — вперед!» На берег с криками и матом выкатили стрелецкие орудия, вокруг них засуетилась обслуга. Началось! Пушки поочередно басовито рявкнули, окутались пороховым дымом. Ядра вскинули землю в синие небеса за добрых два десятка саженей до позиций гвардейцев. В ответ оттуда раздались одиночный выстрел. Бомба с шипением пронеслась над головой пушкарей, они испуганно пригнулись. В стороны полетели черные комья выброшенного грунта. Почти попали! Пушкари поправили прицелы. Гвардейские орудия разом бахнули картечью, позицию артиллеристов — бунтовщиков заволокло плотным вонючим дымом, забросало землей. Крики, стоны и мольбы раненых. На артиллерию можно не рассчитывать, заряжать, наводить орудия некому.

Овсей Проскуряков злобно ощерился, без потерь войны не бывает! Вскочив на коня, обернувшись назад, заорал матерно. Рванул из ножен саблю, погнал на переправу. Чаще забили барабаны… Бунтовщики с невнятными воплями устремилась за предводителем. Громче, громче катится крик по толпе переправляющихся вброд через неглубокую речку стрельцов. Расчет на то, что переправившись на другой берег, сбиться подальше от вражеского вагенбурга, там, где из мушкета возможно попасть если только очень повезет, в плотные ряды для решительного штурма, но бунтовщики ошиблись. Фузеи, производства мастерградцев за счет более качественных сталей и единообразия в изготовлении оружия позволяли прицельно стрелять и на сотню саженей. Переправились. Закомандовали начальные люди. Взмахивая бердышами и мушкетами, начали строиться в ряды.