Лейтенантами не рождаются - Ларионов Алексей Павлович. Страница 27

Утром нам приказали покинуть вагоны и построиться. Немецкий офицер объяснил, что нам предстоит пройти специальную санобработку, после которой будет решена судьба каждого: кому ехать в «Великую Германию», а кому остаться здесь, в лагере.

Через военнопленных, проводивших санитарную обработку вагонов нашего состава, мы уже знали, что из оставшихся здесь будет сформирован «транспорт» и всех отправят в один из крупных концлагерей на уничтожение в крематориях.

Мне повезло и в этом пересыльном пункте. После санобработки все прошли флюорографию, туберкулезники подлежали уничтожению.

Германия нуждалась в здоровых «рабах», так как нас рассматривали не иначе, как рабочий скот.

Днем отобрали группу из семи человек, в которую попал и я. Отвели нас в спецблок на допрос, допрашивали поляки, служившие в немецкой армии. Их в основном интересовало, откуда и через какие государства идет нам помощь от союзников военной техникой, продовольствием и медикаментами. Я ответил, что через северные порты и Иран. Это не было секретом в нашей стране. Просили назвать фамилии офицеров, которые я знал, это было просто, фантазия работала хорошо.

Через неделю нас погрузили в транспорт и мы поехали в юго-западную Германию в город Бадорб-Шталаг IX «А». Перед входом в лагерь на воротах была надпись «С нами бог» (такая надпись была у всех немецких солдат на пряжке поясного ремня поверх мундира) и ниже — «Германии нужны трудолюбивые и покорные».

В лагере после осмотра врач — полковник медицинской службы, наш военнопленный, после согласования с немецким врачом определил меня в «ревир» (санчасть). Здесь жили и лечились около сорока наших военнопленных.

Прибывшие с нами женщины были размещены рядом с нашей комнатой в одном блоке. Нам было видно, как к ним часто приходили немецкие офицеры с продуктами питания. Иногда слышны были песни. Все это навевало грусть, и безысходная тоска становилась невыносимой. Спасение было только в мечтах и воспоминаниях о прошлом.

Вспомнил, как перед отправкой на фронт ко мне в госпиталь в Тюмени пришли мои друзья — Борис Печенкин и Валентин Филатов. Они окончили Тюменское пехотное училище, им присвоили офицерское звание лейтенанта. Гордость переполняла, и радости не было предела! Они готовили себя к победе или смерти и знали, за что будут умирать. Это не то, что сейчас, когда по чьей-то глупости погибали в Чечне совершенно невинные мальчишки и, главное, не могли понять, кому и зачем нужна их смерть?

С Борисом и Валентином я учился в одной школе в десятом классе. Судьба отправила меня на фронт раньше, чем их, и я уже был ранен и лечился в госпитале, а они только готовились к этому. Им было интересно знать, как вести себя с солдатами на формировке в тылу, в эшелоне, на фронте, особенно в первом бою.

Борис Печенкин был моим большим другом, я у них в семье жил за сына. В классе почти у всех ребят были ружья, и каждую субботу мы уходили в тайгу с ночевкой и возвращались домой в воскресенье вечером обычно с хорошими трофеями. Весной довольно удачно охотились на водоплавающую дичь на Андреевском и Кривом озерах, осенью стреляли куропаток и тетеревов, а зимой промышляли зайчишками. Обычно в тайгу уходили своей компанией: Валентин Филатов, Волька Глумов, Стас Хилькевич, Николай Воронцов, Валентин Рыба-лов, Владимир Могилев, Вадим Васильев и я. Вспомнился случай, когда однажды осенью возвращались с Кривого озера. День выдался на редкость теплым, песчаные дороги в сосновом бору на полянах были хорошо прогреты. Выйдя из-под тенистых развесистых крон вековых сосен, вздрогнули от ужаса, такого зрелища мы еще никогда не видели, хотя слухи об этом ходили среди местных жителей. На песчаной дороге большой поляны грелись на солнце, как нам показалось, тысячи змей, посчитать мы их не могли. Змеи, видимо, готовились к зимней спячке, предчувствуя приближение осенних заморозков. Прошло уже много лет, а воспоминание об этом случае все еще навевает какой-то ужас.

Судьба у всех ребят из нашей компании оказалась сложной. Борис Печенкин погиб на фронте, о нем будет особый разговор. Валентин Филатов был тяжело ранен. После войны жил в Алма-Ате, но с развалом советского государства переехал в Питер к детям. Волька Глумов, «булочка» — так прозвали его за полноту и тройной подбородок, погиб на фронте. Стас Хилькевич испытал все унижения, которые выпали на долю детей, родители которых были объявлены «врагами народа». Его отец, как говорили, был чистюля — интеллигент до мозга костей, очень порядочный человек, работал преподавателем в Тюменском институте. Кто-то на него состряпал донос и за это его арестовали и расстреляли. Сейчас он реабилитирован. Стас Хилькевич погиб на фронте. Володя Могилев окончил бронетанковое училище, хорошо воевал на Западном фронте, погиб в бою за деревню Ясная Поляна Смоленской области. О его подвиге наш поэт Михаил Абрамов написал проникновенное стихотворение. М. Абрамов — весьма незаурядная личность, порядочный человек, о нем будет написано особо.

ПОДВИГ ТАНКИСТА

Посвящается выпускнику Тюменской школы № 1 1941 года Владимиру Могилеву, который в бою за деревню Ясная Поляна Смоленской области не покинул подбитый танк, а продолжил бой с фашистами до последнего снаряда.

Чуть зарделся рассвет, поднялись спозаранку
И заполнили место в привычном строю,
Разом двинулись все краснозвездные танки,
В бой пошли на врага за Отчизну свою.
Лейтенант Могилев в щель глядит напряженно,
А радист Казаков шлемофон пристегнул.
Молодой экипаж, в первый бой устремленный,
Стиснув зубы, нахмурившись, брови сомкнул.
Цель видна: справа дзот и окопов траншеи,
Надрываясь, бессильно строчит пулемет,
Пушки слева стреляют по танкам прицельно,
И пехота в окопах с гранатами ждет.
Танк по пушке прицел на ходу направляет,
Залп, с короткой, снаряд посылает вперед;
Там, где пушка была, столб огня уж сверкает,
Боевой счет открыт, враг возмездье несет!
Танк направо летит и траншею проходит,
Длинный немец корявые руки задрал.
«Так-то, гад! — улыбнулся, увидев, Володя, —
Хенде хох ты и сам перед нами поднял».
Прямо к дзоту спешит боевая машина,
И с размаха взлетает на холмик броня,
Рухнул дзот, не сдержавши такую махину,
Пулемет замолчал, заклубилась земля.
Снова ровное поле, на небе зарница,
Танк несется, колосья под траки подмяв.
Только что отцвела молодая пшеница,
И блестели на солнце росинки, упав.
Вот машина с разбега внезапно споткнулась
И волчком закружилась она, тарахтя.
Гусеница ее, как ковер, растянулась,
И крутились ленивцы, напрасно вертясь.
«Танк покинуть!» — команда звучит командира.
Сам поднялся и место у пушки занял,
Ствол навел на копну, что вблизи ориентира,
Меткий залп ту копну будто ветром слизал!
Казаков заряжает в казенник снаряды,
Могилев точно ставит ствол пушки на цель,
Залп за залпом гремит по врагам канонада,
Все сметая вокруг, что попало в прицел.
Ствол пылал, посылая откат за откатом,
В танке стало, как в бане небелой жара,
Запах гари от гильз, дым на вкус сладковатый,
Схватка лютой с врагом ненавистным была.
Лишь последний снаряд не успели направить
Эти парни, что выдали лавы огня.
Казаков в нижний люк смог машину оставить,
Могилев в башне тесной сгорел, как свеча!
Далеки те года и те дни огневые;
А в смоленской земле, где могилы ребят,
То молчат, то шумят те леса вековые,
Что о подвигах вечную память хранят!