Мастерская дьявола - Топол Яхим. Страница 13

А Сара? У нее было столько работы по развитию «Комениума» и дел, связанных с Мастерскими радости, и она столько времени проводила с Лебо, что во мне уже особенно и не нуждалась, гм-гм…

Не покладая рук мы созидали на развалинах новую жизнь города.

Лея вспомнила, что она, пока не сошла с ума от боли и смятения, успешно училась архитектуре, и вот я, когда мы ездили за покупками, начал таскать за ней в такси чертежные доски и подставки под них, а разные штуковины и вещицы, пахнущие первыми школьными днями, к примеру, набор особых ластиков и всякое такое, мы докупали по интернету. На ночь мы с Леей в Праге никогда не оставались.

И по призыву Большой Леи многие наши студенты оторвались от своих компьютеров, игр и блогов, или чем там еще они занимались на досуге, и под ее присмотром расчистили часть заросшей травой свалки, вынесли старые балки и кирпичи и соорудили для нее чистенькую и гостеприимную студию.

А зимой мы займем казармы, предвкушала Лея.

Пока же она со студентами, обучавшимися подобным специальностям, и прочей художественно одаренной молодежью принялась за работу.

Многое в Терезине рухнуло или рушится, но мы отстроим это заново, говорила она.

На нерасторопный Музей и нерадивые власти мы оглядываться не будем.

Мы пойдем своим путем!

И однажды вечером Большая Лея посвятила Лебо в свой очередной план: что, если обратиться к выдающимся мировым архитекторам, конечно, через ее альма-матер, и объявить архитектурный конкурс на восстановление и вообще благоустройство города — ну как, может, стоит попробовать?

Лебо сиял.

Правда, это потребует денег, причем немалых, чуть покраснела Лея.

Лебо засмеялся.

После этого он часто с удовольствием прохаживался между чертежными досками с листами бумаги, на которых студенты заново «возводили» уже рухнувшие стены, обвалившиеся дома, противопаводковые заграждения и даже смело вычерчивали новые горделивые башни города, что разрастался пока лишь в нашем воображении.

Лебо был для всех нас ключевой, самой важной и незаменимой фигурой, днем он общался с народом в Главном стане, а с нами беседовал во время вечерних сеансов; по клавиатуре компьютера я теперь часто стучал в одиночку — в соответствии с его указаниями и сложившейся у нас практикой.

Наши контакты, вся наша база данных была у меня надежно сохранена в «Паучке» и на жестком диске, и я постоянно пополнял ее.

Алекс заглядывал ко мне в компьютерный уголок, когда вздумается.

В его голове, должно быть, уже давно созрел план.

Он быстро понял, что я единственный, у кого есть полный список китов и плотвичек, попавших в нашу приносящую прибыли сеть.

Алекс и Марушка с нами, само собой, остались.

Нар у нас в Терезине было более чем вдоволь.

Лишь часть деятельности «Комениума» была на виду у телевидения и общественности: вечерние сеансы в нашем сквоте предназначались только для нас самих.

Новички вместе с теми, кого мы уже знали, каждый вечер рассаживались вокруг Лебо.

В Главный стан за плату мог войти каждый, но во время вечерних сеансов мы были в своем узком кругу, мы — это ядро нашего сообщества, «Комениум»… из новеньких на такие вечера приглашались исключительно нароискатели, их мы всегда распознавали среди простых туристов и любопытствующих, Сара и Большая Лея — безошибочно, но уже и Рольф научился их вычислять… эта троица как раз и приводила людей к Лебо, который только и был нужен всем хворым да несчастным, что нас отыскивали, ведь тут, в доме «Комениума», в нашем сквоте все было по-настоящему. Лебо сидел на своей койке, где его незаконно родила его мать и где он был наречен этим именем, и рассказывал о давних ужасах в городе зла… о гибели десятков тысяч людей в тех стенах, воздухом которых мы теперь дышим, и обо всех несчастных, кого гнали отсюда к эшелонам, что везли их на смерть… Лебо пускал по кругу предметы, которых мы касались, и благодаря его рассказам прошлое оживало, так что перед нами одна за другой развертывались картины происходившего тогда… некоторые кричали, у многих текли слезы… однако даже вконец отчаявшимся Лебо предлагал выход: это случилось, и понять это нельзя… но, несмотря на все ужасы, вы можете продолжать жить. Посмотрите на меня! Ведь я здесь родился — и до сих пор жив!.. Речи Лебо в такие вечера как раскаленный прут пронзали черные тучи депрессии, охватившей впечатлительных молодых людей… Саре пришло в голову зажигать по вечерам свечи, и тогда картины, нарисованные Лебо, вставали перед нами еще отчетливее… Его беседы действовали на студентов сильнее любых стендов и страниц учебников; да, им нравились уроки Лебо, и, курнув травки с крепостных валов, они в эти долгие вечера в нашем сквоте дрожали на нарах, когда вкладывали свои мысли в душу Лебо, как персты в рану.

Однако же кое-что случилось.

Мы достигли мировой известности, наша слава все крепла — тут-то оно и грянуло.

Фото наших игр, снимки с танцующими девушками облетели весь мир… мы стали знамениты… однако многие журналисты начали писать уже не так, как Рольф и его друзья, что-то изменилось, и если в прессе теперь, к примеру, помещали на первой странице фотографию горделиво выпрямившегося Лебо в его неизменном черном костюме, то рядом на снимке непременно оказывалась стайка наших девушек в развевающихся платьях и юбках, украшенных стеблями нашей травы… «Цветочная коммуна в городе смерти»… а в другом издании подобная же фотография снабжена была подписью «Гарем старого еврея», вот в каком духе о нас отныне частенько писали, и к нам стало наезжать слишком уж много народу… причем некоторые из приезжих нас бранили… а недруги твердили, что ради наших оргий мы бесстыдно наживаемся на страдании… и в итоге на нас натравили сыщиков, налоговиков и всякие финансовые учреждения.

Конечно, бухгалтерия не была сильной стороной нашей организации.

Нашей сильной стороной был энтузиазм.

Началось несколько расследований. Инспекторы даже ворвались в наши торговые павильоны и конфисковали наши товары. Якобы с целью выяснения того, не приобретены ли они незаконным путем, как нам сообщили. Работники санэпиднадзора, переодетые туристами, скупили множество образцов гетто-пиццы и отправили их в лабораторию, а продажу пиццы запретили — впредь до получения результатов. Поступали и другие иски. Повестки явиться на допрос в полицию, скомканные и выброшенные, валялись на каждом шагу.

Для меня наступили плохие времена.

Я знал, что в тюрьму мне нельзя.

Но куда же мне податься?

В те дни мне пришел конверт. С письмом внутри и с обратным адресом.

Письмо — мне? Может быть, кто-то, как в свое время Сара, заметил меня на фотографии с подписью, что я — правая рука Лебо, пришло мне в голову, ведь мне никто никогда не писал, тем более из Америки! Я как раз шел по траве, ведя с собой Бойка, когда вскрыл конверт — и передо мной открылся путь.

Уважаемый коллега,

я знаю, что твой срок заключения кончился. Я нашел себе работу в США. Сейчас я работаю в нескольких штатах и уверен, что за нашим ремеслом будущее. Игра, в создании которой ты когда-то принимал участие, тоже пользуется некоторым успехом. Я решил выплатить тебе определенную сумму в знак моей благодарности. Если ты хочешь продолжать наше дело, откликнись.

С уважением,

И подпись пана Мары. Боек тыкался в конверт мордой. Отогнав его, я запустил внутрь пальцы. CD-ROM. Hidden and Dangerous Deluxe 5. Так вот это что за игра! Студенты «Комениума» играли в нее, наверное, чаще всего. Я не играл, у меня на это не оставалось ни минуты времени.

Не перечитывая письмо, я скомкал его и выбросил. Пускай его унесет ветром куда подальше, думал я.

В этот момент меня и нашел Алекс.

Я сидел у крепостной стены с ослепшим хромым Бойком на веревке, от всего моего стада остался уже только этот бедолага в своем ободранном ошейнике.

И тут передо мной вырос Алекс. И Марушка. Она улыбалась.

И Алекс предложил мне уехать с ними в их страну. В Белоруссию.