Прах и тлен - Мэйберри Джонатан. Страница 45

— Так… мы идем на восток?

— Думаю, да, — сказал он. — В Йосемити. Туда или возвращаемся в город. Я точно не хочу ждать здесь. Не знаю, что привело всех этих зомов сюда прошлой ночью, и не хочу узнавать.

Он еще не рассказал ей о мужчине, которого увидел посреди зомов. Мужчине, который, как он был почти уверен, был Чарли Кровавым Глазом. Как мог он сказать Никс, что убийца ее матери все еще здесь, все еще ходит на свободе?

Бенни знал, что скоро ему придется ей все рассказать. Но не здесь и не сейчас.

Никс коснулась стены под первой строчкой. Т для Тома. Л для Лайлы. Ч для Чонга.

— Забавно, но мама использовала эти буквы для обозначения «теплых ласковых чувств». Она отвернулась. — Это был другой мир.

— Да, был, — согласился он.

— Нам здесь больше не место.

— Нет.

Она прищурилась и посмотрела вперед. Мимо почерневших руин, в сторону зеленого пространства леса и гор на востоке.

— Забавно, — сказала она. — Я вообще-то думала, что эта часть — начало, то есть — будет самой легкой. Сложнее станет попозже, эта часть… не знаю… вроде как обычная. Мы миллионы раз были у брата Дэвида… но мы даже не в тридцати метрах от дома.

— Я не знаю, будет ли что-то легким, Никс.

Она глянула на него, поджав губы, и сказала:

— Бенни… если ты скажешь: «Давай вернемся», я вернусь. Прямо сейчас. Так что, помоги мне Господь… я вернусь.

Он посмотрел ей в глаза и затем развернулся и устремил взгляд на сожженное поле костей и тропинку, ведущую в северо-западные холмы. Затем сделал вдох и выдохнул, прежде чем повернуться.

— Ты уже говорила это, Никс, — сказал он. — Нам там больше не место.

Ее лицо накрыла тень сомнения.

— Наше место здесь?

— Не знаю. — Он встал на колени и копной травы вытер золу с пальцев. — Может, у нас больше нет места. Мне нужно сказать тебе, Никс, что мы слишком много заплатили, чтобы добраться сюда, чтобы теперь поворачивать. Нужно идти дальше.

— Нам не нужно ничего доказывать, Бенни.

— Ага, — сказал он. — Думаю, что нужно. — Затем он улыбнулся.

Первая настоящая улыбка с тех пор, как они покинули дерево.

— Но не спрашивай меня об этом.

И он поцеловал ее. Сначала легко в полоску швов, пересекающую ее лоб, а потом крепче, в губы.

Она ответила на поцелуй, и это не было просто рефлексом. Она целовала его намеренно. Потом отступила и посмотрела на него зелеными глазами, наполненными тысячами загадок. Впервые Бенни чувствовал, что понимает некоторые из них.

Он улыбнулся и протянул ей руку, и Никс ее взяла. Вместе они отвернулись от обугленного кладбища мертвых и направились на восток. Дорога перед ними путалась в траве, но солнце блестело на каждой травинке, словно обещание.

Уходя, они не заметили, как из-за кучки почерневших от пламени сосен вышла фигура. Это был высокий человек. Худой, как пугало, в черном плаще, с белыми волосами, развевающимися на горячем ветру. Он наблюдал, как двое подростков идут по дороге.

Мужчина двигался тихо, как тень, переходя поле и подходя к заправке. Он остановился, и эти холодные глаза прочитали послание, оставленное в золе. Его губы двигались, пока он читал слова, а затем он тихо усмехнулся.

Он стоял там долгое время, поджав губы, размышляя над словами. А потом огрубевшей ладонью стер их. Он оставил лишь размазанную золу. Фигура повернулась и посмотрела на дорогу. Никс с Бенни уже были крошечными точками впереди, и, пока он наблюдал, они исчезли в дальних лесах.

Мужчина улыбнулся и тихо, словно смерть, последовал за ними.

47

Лайла сидела на корточках под укрытием из массивных ветвей дуба. Ее окутывала прохладная зеленая темнота. Волосы были спутаны, в них торчал мох и кусочки листьев. На кофте виднелись длинные порезы. Она не помнила, что разорвало ткань. Острые ветки или сломанные ногти. Пистолет пропал. Нож тоже. Она оставила свое копье в груди зома на краю сожженного поля. Только спустя много часов она поняла, что больше не несет его.

Она мало что вообще помнила из прошлой ночи. Голова казалась разбитой. Разбитой, как сердце. Коснувшись лица, она с удивлением обнаружила там слезы, но час спустя удивление переросло в панику, когда она поняла, что все еще плачет. Что не может перестать плакать. Это были не всхлипы. Просто слезы. Холодные на лихорадочно горячей коже.

Из своего укрытия она видела, как Бенни и Никс вышли на поле. Она видела, что Бенни написал на стене, и наблюдала, как они направились на восток. Она увидела, что высокий мужчина с белоснежными волосами последовал за ними. Трижды она почти поднялась на ноги, почти помахала. Почти позвала их.

Но каждый раз останавливалась. Каждый раз она чувствовала, что все тело обмякло и стало одним бесполезным мускулом. Ничто, казалось, не работало, ни одна мышца или кость словно не были связаны с ее мозгом. Тело сидело под деревом, а разум просто выглядывал из тюремных окон ее глаз.

В ужасной тишине снова полились слезы.

Лайла едва знала свою мать. Она была еще ребенком во время Первой ночи. Она помнила крики и боль. Помнила, как ее несли. Иногда женщина — скорее всего ее мать, — и иногда другие люди. Она помнила, что ее мать умерла, родив Энни, ее сестру. Это все словно произошло миллион лет назад. Целые жизни назад.

Не мать воспитала Лайлу и Энни. Это был Джордж Голдман. Не он был ей отцом. Джордж был еще одним, пережившим зомби-мор, последним выжившим взрослым из группы, сбежавшей из Лос-Анджелеса. Джордж не знал мать Лайлы до этих полных отчаяния нескольких часов. Они не обменивались историями из жизни. Мать Лайлы умерла и потом вернулась. Как возвращались все. Джордж и другие сделали то, что было необходимо.

Лайла это помнила. Она это видела, и она кричала, и кричала, и кричала, пока не сорвала горло, и от голоса остался один лишь шепот.

Многие годы после этого Джордж был единственным взрослым, известным Лайле и Энни. Он их воспитал. Научил их читать. Кормил их и защищал их, научил сражаться. А потом их нашли Чарли Кровавый Глаз и Молот Автограда. Они побили Джорджа и забрали девочек в Геймленд.

Лайла больше не видела Джорджа. Он искал девочек. Искал везде, где мог. Том сказал, что он слегка помешался, и где-то в «Руинах» Чарли и Молот убили его и обставили это так, словно это самоубийство.

В бойцовских ямах Геймленда Лайле и Энни пришлось сражаться, чтобы выживать. Энни была маленькой, но крепкой. Лайла была постарше. Одной дождливой ночью она выбралась из запертого домика, в котором их держали. Она украла кое-какое оружие и вернулась в лагерь, чтобы найти Энни, освободить ее и сбежать вдвоем. Но Энни тоже попыталась сбежать, и за ней погнался Молот. Энни упала, ударилась головой и умерла, ее оставили валяться в грязи, как мусор.

Когда Лайла нашла ее, маленькая Энни как раз возвращалась из того темного места, куда отправляются мертвые и откуда возвращаются только зомы. Лайла почти позволила Энни укусить ее. Почти.

Все свелось к этому, к моменту, когда единственной дорогой, ведущей из ада, казалась та, на которой она становится таким же существом, как и ее сестра. Это казалось легко. Слишком легко было прекратить сражаться, прекратить сопротивляться и сдаться. А потом она взглянула в глаза Энни… а сестры там не было. Ее глаза не были окнами в душу. Они были пыльными стеклами, через которые видна была лишь пустота на том месте, где раньше была Энни.