Дети победителей (Роман-расследование) - Асланьян Юрий Иванович. Страница 81

Жизнь меня поставила перед факсом: надо искать работу. Я рассылал свое резюме по разным конторам и ждал ответа. Дошел до того, что начал перечитывать книги. Сашка по-прежнему обзывал тараканов талибами, а я обратил внимание на то, что они напоминают жареные зерна кофе. Кажется, я внутренне смирился с их существованием. Особенно после того, как в одном из рассказов Володи Сарапулова прочитал о парне, который вернулся из Афганистана и закатил разборку другу — за то, что тот однажды убил таракана. Так Володя относился к жизни вообще — как к божественному явлению. У таракана свой Бог.

Однажды Сарапулов вышел с балкона четвертого этажа на асфальт — и не вернулся.

Скоро я устроился пресс-секретарем в федеральную экологическую структуру. В тот ясный день я зашел на старую работу — в редакцию «Пармских новостей». На столе в приемной главного редактора лежала книга. По графике букв я понял — армянская, открыл — стихи, покачал головой от удивления — бывает же.

— К нам в гости заходил армянский поэт Сурен Григор, — сказала секретарша, — сейчас он ушел куда-то с твоим другом Матлиным.

Я двинулся по улице Сибирской вниз. Это был тот самый Сибирский тракт, по которому вели в кандалах декабристов и других аристократов. И на перекрестке, переходя на зеленый свет улицу, увидел идущего навстречу Матлина, а рядом с ним — высокого, худого, слегка сутулящегося мужчину. Сразу догадался — тот самый армянин… На проезжей части не сильно задержишься, но я остановился, церемонно поздоровался с Андреем, с приветливой улыбкой пожал руку поэту — и быстро побежал дальше, пока не задавил какой-нибудь меланхолик или алкоголик.

«Через пару часов он мне позвонит», — сказал я себе, направляясь к рабочему месту.

Через пару часов раздался телефонный звонок.

Так мы с ним познакомились — с армянским поэтом Суреном Григором. Конечно, Андрей Матлин на другой стороне улицы сказал ему, что он только что пожал руку пермскому поэту Юрию Асланьяну.

В каких веках, в каких еще землях встретятся рассеянные по Вселенной армяне?

— Какой-нибудь поворот колеса истории — и я был бы одним из них! — сказал я однажды своему другу Меликсету Габояну, кивая на армянчиков в черных костюмчиках с сотовыми телефонами в руках, стоявших в фойе гостиничного ресторана.

— А разве ты не один из них? — ответил Меликсет.

Я рассмеялся — с национальной самоидентификацией у меня всегда были проблемы.

Потом я вспомнил: солнце появилось после затяжных дождей в тот день, когда в Пермь из Еревана прибыл Сурен Григор — он привез эту звезду. Египетский бог солнца Ра. Книга стихов вышла у Сурена в Каире, где существует большая армянская диаспора, две книги — в Ереване. Я нарисовал звуковой код поэта: Ра, Арарат, Урарту и, наконец, — Урал.

Зимой в Ереване солнца не хватает, поэтому армянам так нужен жидкий газ. Он рассказал мне, что приехал в командировку, на газоперерабатывающий завод, — и решил, что в России тоже должна появиться его книга. С этим и пришел ко мне.

— Помоги перевести стихи на русский язык.

— Какие проблемы, — ответил я, — еще бы язык предков вспомнить.

Конечно, мой отец знал армянский, татарский и русский, но мой отец по шестнадцать часов в сутки водил машины по таежным дорогам — у него не было времени заниматься моим лингвистическим образованием.

Переводили вместе с Суреном, по подстрочнику.

Была у меня мысль познакомить Сурена с городом — да пропала. Вовремя вспомнил рассказ одного мужика, как показывали Пермь певцу Вячеславу Бутусову. «Ну и город у вас, — вздохнул музыкант в конце, — Первая Вышка, Вторая Вышка, Висим…» Я тут же вспомнил поселок Лагерь, деревню Неволино, станцию Решеты.

Если говорить о памятниках, то у нас больше всего любят живых победителей и мертвых изобретателей.

Сережа вернулся от Соколова-старшего. Старик сказал ему: «Вот, пришло мое время, а я уже не у дел…»

Сережа лежал на диване и рассматривал собственный фотопортрет, сделанный Горой Холмогоровым. Его повесила мама — это она распоряжалась, что куда повесить, поставить или переставить в квартире. Сережа никогда не возражал.

Его отец, Анатолий Михайлович, был пятым сыном Михаила Ивановича Бородулина, который пришел с Первой мировой войны, как гласило семейное предание, с винтовкой, Георгиевским крестом и женой из Белоруссии — Ксенией Абрамовной. У супругов родилось 13 детей, из которых выжило пять сыновей. Двое старших ушли на Отечественную войну.

Сережа сотни раз рассматривал фотографию своего деда. На нем пиджак, рубаха без галстука, застегнутая на все пуговицы, на лице — усы. В плечах чувствовалась могучая сила. И сыновья такие же — намятые. Дядя Федя служил техником на аэродроме, а дядя Ваня — летчиком в авиации ВМФ, и уже в 1941–1942 годах бомбил Берлин.

В 1932 году Михаил Иванович напомнил односельчанину, что тот взял у колхоза корову в аренду и не вернул, хоть и обещал привести ее обратно с приплодом.

— Ну, Михаил Иванович, забудет тебя эта корова! — пообещал земляк.

И точно, забодала она Михаила Ивановича. Вскоре его арестовали. Как оказалось, тот землячок написал на Бородулина донос: мол, у него в доме хранится боевая винтовка. Бабка пошла к следователю и объяснила, почему односельчанин написал донос на мужа. Отпустили деда, а ведь мог вообще никогда не выйти. Рулетка ОГПУ. А все бабка… Знал солдат, кого с фронта везти. После этого супруги ушли в город, спасаясь от благ коллективизации.

Отец всю жизнь проработал на заводе токарем и заточником.

Еще в комнате висел портрет маминого папы — Ивана Федоровича, который погиб в одном из бесчисленных боев во время Великолукской операции. Там на каждом километре легло по полку наших солдат. Поэтому там других могил, кроме братских, нет.

Похоронка была послана из Калининской области. Сережа с матерью сделали запрос в архив Министерства обороны, откуда пришло подтверждение: да, это Калининская область.

Мама сказала, что поедет искать место захоронения отца. Сережа сразу начал собираться в дорогу — и речи быть не могло, что она поедет одна. Сейчас он лежал, отдыхал перед поездкой — поезд отходил в середине дня.

Сережа знал, что Иван Федорович перед войной окончил Орловскую школу милиции. Партия готовила молодых чекистов — для завоевания мира. Орловские рысаки, двуглавый имперский орел… И вот — орловская школа милиции.

22 июня 1941 года Иван Федорович был в дороге — ехал с молодой женой навестить мать в Карагайский район Пермской области. Не доехал, развернулся и пошел на запад. Служил в охране — сопровождал на фронт штрафные батальоны. Однажды резко возразил против того, что офицеры воруют с продовольственных складов. Вскоре Ивана Федоровича обвинили в том, что это из-за него один зэк в дороге сбежал. Так он стал офицером штрафбата. А потом были Великие Луки…

Под невыносимое звучание марша «Прощание славянки» фирменный состав «Кама» тронулся в сторону Москвы.

Сережа лежал и вспоминал свой последний разговор с Надеждой Николаевной Гашевой. Он уже догадался: самое ценное, что случается в гуманитарном образовании — это абсолютное чувство вкуса, которое достается только самым честным. Она знала Астафьева, Решетова и Давыдычева, готовила к изданию произведения классиков и могла на глаз определить художественный вес текста. Потому что всегда шла до конца в своем стремлении к художественной точности.

Надежда Николаевна сказала Сереже, что в племенных книгах Пермского конезавода обнаружена запись о том, что в 1927 году была куплена кобыла Светлана — на Прилепском заводе. «Скорее всего, именно тогда они и познакомились — Бутович и Лямин, — заметила она, — а чуть позднее, в тюремных записках, Яков Иванович назовет Лямина молодым, дельным и перспективным коннозаводчиком. Такими вот, казалось бы, невероятными путями идет сохранение реальной человеческой истории. А иначе как ее сохранить — реальную? Взять того же Муралова, наркома земледелия. Это он, Александр Иванович, большевик, руководил похоронами Ленина. При советской власти, рассказывала Надежда Николаевна, из поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин» изымались две строки с упоминанием фамилии человека, который во время Гражданской войны командовал Московским укрепрайоном, а потом помогал Бутовичу сохранять орловского рыска. Вот это упоминание — о похоронах вождя: