Eden (ЛП) - "obsessmuch". Страница 187

Они живы. Они оба живы. И это самое главное.

Вопрос только, как долго еще они будут живы?

Мы сидим по отдельности в трех небольших клетках, сделанных из такой тонкой проволоки, что кажется, стоит прикоснуться, и она не выдержит. Но это обман. Сеть прочнее железа. Ее не порвать.

Знаю по опыту: не раз пыталась сломать ее, но лишь потешила Беллатрикс и Эйвери своими жалкими тщетными усилиями.

Вообще-то, Люциус и Рон не сидят в своих клетках. Я неточно выразилась. Они растянулись на полу без сознания.

Но хотя бы дышат.

Понимаю, что для Люциуса надежды никакой. Это было ясно с тех самых пор, как его оглушили. Но я надеялась, что Рону удалось сбежать.

Вот только он не смог долго находиться под водой. Чистая кровь защитила его от существ в озере, но Беллатрикс и Эйвери ждали, пока он не всплывет, откашливаясь и хватая ртом воздух.

И тогда они его оглушили.

Поэтому мы снова здесь — в сыром подземелье.

Не хочется даже думать о том, как близки мы были к свободе. Одно лишь воспоминание о том, что всего час назад… невыносимо больно.

Беллатрикс меряет шагами комнату, словно тигр в клетке, сжимая в руке палочку Люциуса. Эйвери — в противовес ей — стоит, подобно каменному изваянию, и лениво рассматривает ногти на руках.

Внезапно она резко бросает:

— Иди и приведи Драко.

— Драко? — он удивленно вскидывает бровь.

Кивнув, она вытаскивает из мантии порт-ключ — свой или Люциуса; кажется, она взяла его ключ, пока он был без сознания.

— Возьми это, — она протягивает ему крохотную вещицу, — и найди Драко. Он должен это видеть.

Эйвери берет ключ, но заметно колеблется, хотя по выражению его лица ни о чем нельзя судить уверенно.

— Ты уверена, Белла? Не будет ли это несколько… непродуманно с твоей стороны заставлять мальчишку смотреть…

— Черт побери, если бы мне нужен был твой совет, я спросила бы тебя, — вспыхивает она. — Я его тетя, и мне решать, что он должен видеть, а что — нет. Он должен узнать, кто его отец, прежде чем тот умрет.

Умрет?

Нет. Нет.

Ужас наполняет каждую клеточку моего тела, завладевая разумом, воспламеняя кровь, заставляя каждый нерв кричать и вопить от бессилия и страха.

— Как хочешь, — безразлично соглашается Эйвери. — Но я хочу, чтобы ты знала: у меня есть сомнения.

— И с чего бы это мне жалеть о своем решении? — шипит она.

Он поднимает к свету ключ, внимательно рассматривая.

— Да так, — как бы между делом бросает он, — ни с чего. Ну, если тебя, конечно, волнует, что о тебе думает твой племянник.

И он исчезает в красной вспышке.

Несколько секунд она сильно хмурится, глядя на место, где только что стоял Эйвери, а затем поворачивается ко мне, довольно скалясь.

— Ну, грязнокровка, — ее глаза недобро блестят, — вот мы и встретились наконец.

Она делает шаг ко мне.

— Я догадывалась, что между вами что-то есть, нет — я знала это. Мне просто нужны были доказательства, и — вуаля! — оно само упало мне в руки в виде нерожденного полукровки! — она скалится еще шире. — Кажется, я должна тебя поздравить. Даже я не смогла сделать для него такое. Браво!

Пытаюсь не реагировать на ее насмешки.

— Да, ты была права, Беллатрикс, — открыто смотрю ей в глаза. — Ты была права все время. Люциус бросил тебя ради грязнокровки. Теперь ты довольна?

Она морщится, будто проглотила лимон.

— Можешь кичиться этим сколько влезет, — выплевывает она. — Что тебе еще остается, ведь совсем скоро ты не будешь способна даже на это.

Она облизывает пересохшие губы.

— Воровать нехорошо, грязнокровка, — издевается она.

Смотрю на нее пустым взглядом.

— То есть?

— То и есть: такие воришки, как ты, должны быть наказаны! — Она вне себя от гнева.

— Я знаю, что он не был моим с самого начала, — тихо отвечаю я. — Но я украла его не у тебя, а у твоей сестры.

— Не смей со мной говорить, мерзкое отродье! — внезапно взрывается она. — Можно подумать, меня волнует, что обо мне думает ошибка природы. Ты отвратительна!

Она подается вперед, поднимая палочку, и я вздрагиваю… но, сделав шаг, она сдерживается, опускает палочку и продолжает стегать меня словами.

— Я бы убила тебя сейчас, но очень уж хочется видеть его реакцию, когда ты будешь умирать, — рычит она. — Иначе я просто не смогу спать спокойно.

Она поворачивается к Люциусу, все еще находящемуся без сознания.

— Раз за разом мне хотелось надавать тебе оплеух, — злобно шепчет она, обращаясь к нему. — Встряхнуть и выбить всю дурь. У тебя могла быть я! Тысячи мужчин убили бы за возможность быть со мной, а ты отвернулся от меня!

И вновь обращается ко мне:

— И выбрал тебя, — ее рот кривится в подобие усмешки. — Тебя! — истерически кричит она. — Сопливую, бесполезную девчонку, неспособную сохранить достоинство, забывающую о самоуважении и морали стоит лишь сделать ей чуточку больно.

Отворачиваюсь, закрывая уши, чтобы не слышать ее визгливого голоса, но он все равно просачивается сквозь пальцы.

— Я смогла бы вынести все — все! — но не сделала бы того, что сделала ты! Ты предала друзей, союзников, все, за что сражалась! — Она белеет от ярости. — Но что хуже всего — ты ползала в ногах у своего врага и умоляла! Унижалась, вымаливая пощады! У тебя что, совсем нет гордости, грязнокровка?

Невольно приоткрываю рот от удивления и боли, которую причиняют ее несправедливые обвинения.

— Я бы ни за что и никогда не позволила ему увидеть свои слезы, — ее безумная улыбка полна ненависти.

Глядя на нее, пытаюсь взять себя в руки, и в какой-то момент у меня просто срывает башню, иначе невозможно объяснить, почему я ликую в ответ:

— Наверное, в этом-то и заключалась проблема.

Она непонимающе смотрит на меня.

— И какого дьявола это значит?

Выпрямляю спину.

— Возможно, показывай ты иногда хоть какие-нибудь эмоции, кроме злости и ненависти, он бы проникся к тебе.

Она едва не задыхается от моей наглости, и я почти благодарна, что нас разделяют железные прутья клетки.

— Как же плохо ты его знаешь, — она обретает способность говорить. — Ему нужен кто-то такой же, как он сам. Кто-то, кто ни при каких обстоятельствах не позволит чувствам взять верх над разумом. Посмотри, до чего довели его ты и твои чувства!

О, я непременно отвечу. Если уж мне все равно умирать, то почему бы не рассказать напоследок, что было между мной и ее зятем. В отместку за то, что она сделала со мной и Роном.

— Может, чувства ему и не нужны, — спокойно парирую я. — Но, поверь, они — именно то, чего он хочет.

Она каркающе смеется, и я вздрагиваю от противного звука.

— О, так он хочет тебя! — хрипит она. — И ты так гордишься этим, не так ли? Ведь это такая честь, быть маленьким грязным секретом Люциуса Малфоя. Только вот гордиться тут нечем. Ты всего лишь глупая грязнокровка, которую он хочет только потому, что это так запретно и опасно. Ты раздвигала перед ним ноги, позволяя ему делать все, что он пожелает. И вот он попался, и ему ничего не осталось, кроме как бежать с тобой. Не обманывай себя! Он пытался бежать вовсе не из-за тебя. Он просто пытался спасти свою шкуру…

— Не думай, что знаешь, о чем говоришь, — спокойно обрываю ее. — Ты не знаешь его.

— Как ты смеешь? — ее перекашивает от ярости. — Самонадеянная никчемная сучка, как ты смеешь! Я знаю его уже более двадцати лет! Когда мы с ним встретились, ты еще даже не родилась…

Качаю головой.

— Ты не знаешь его, — уверенно продолжаю я. — Не так, как я. Никто его не знает, — я повышаю голос. — Он ничего к тебе не испытывал. Никогда.

Ее лицо бледнее мела.

— Откуда тебе знать? Ты не можешь…

— Как я уже говорила, я знаю его лучше, чем кто-либо! — я почти кричу. — Ты ничего для него не значила.

Ее терпение лопается, и она посылает в меня заклятие: на скуле немедленно появляется свежий порез.

— Ты. Не. Можешь. Знать. Наверняка! — это не просто злость и ненависть. Это первобытная ярость, способная выжечь все на своем пути.